Перовская, Ольга Васильевна

Ольга Васильевна Перовская
Дата рождения:	27 марта (9 апреля) 1902(1902-04-09)
Место рождения:	село Васильевка, Мелитопольский уезд, Таврическая губерния
Дата смерти:	18 сентября 1961(1961-09-18) (59 лет)
Место смерти:	Москва
Гражданство:	СССР
Род деятельности:	прозаик
Годы творчества:	1925 — 1961
Направление:	детские рассказы, рассказы о животных
Жанр:	повесть, рассказ

О́льга Васи́льевна Перо́вская — русская, советская детская писательница. Её дед Василий Львович Перовский — политкаторжанин, брат С. Л. Перовской; отец — Василий Васильевич, учёный-лесовод, принимал участие в революционном движении.

Биография

Ольга Васильевна Перовская родилась 9 апреля (27 марта) 1902 года в селе Васильевка Мелитопольского уезда Таврической губернии Российской империи. С пяти лет и до совершеннолетия она жила в Семиречье в самых чудесных уголках Казахстана и Киргизии — в Верном и Пржевальске у берегов Иссык-Куля (село Михайловка), так как её отец — Василий Васильевич Перовский — ученый-лесовод, окончивший Петербургский лесной институт, в 1907 году приехал в Семиречье, где служил лесничим сначала в Капальском, а затем в Верненском и Пржевальском уездах. Многие детские впечатления от жизни в этих замечательных краях Ольга вспоминала впоследствии с большой теплотой, и они нашли отражение в её творчестве.

После установления в Средней Азии Советской власти в 1918 году Василий Васильевич Перовский вынужден был вместе с семьей покинуть Семиречье и уехать на Алтай. О жизни на Алтае Ольга Васильевна впоследствии также написала в своих произведениях («Алтайские рассказы», «Необыкновенные рассказы про обыкновенных животных»).

В 1923—1926 годах О. В. Перовская училась на биологическом факультете МГУ.

Муж О. В. Перовской — писатель Г. Е. Замчалов погиб на фронте во время Великой Отечественной войны.

В 1925 году вышла её первая и наиболее известная книга рассказов «Ребята и зверята», сразу завоевавшая симпатии маленьких читателей. Это цикл рассказов о насыщенной событиями жизни детворы — четырёх сестёр, дочерей лесничего, служащего в Семиречье. Книгу можно назвать автобиографичной, так как в чертах её главных героев легко угадываются сама Ольга и её сестры.

Также О. В. Перовская является автором серии рассказов и повестей о животных: «Необыкновенные рассказы про обыкновенных животных», «Мармотка» (оба 1939), «Про поросят» (1941), повестей «Остров в степи» (1934, совм. с Г. Замчаловым), «Золотое руно» (1957, совм. с ним же), «Джан — глаза героя» (1958).

Книги Перовской носят познавательный характер, отличаются занимательностью сюжета и тонким пониманием психологии животных, показанной через детское восприятие.

В 1940 — начале 1950 годов Ольга Перовская была репрессирована и приговорена к 10 годам лагерей, потом приговор смягчился ссылкой. О её жизни в этот период рассказывал Л. Токмаков. Ссылка закончилась в 1955 году. В конце 1950-х годов была реабилитирована.

В течение 15 лет с 1940 по 1955 года её книги не печатались, не показывали диафильм «Франтик» из серии «Ребята и зверята», уничтожили целый тираж повести «Остров в степи». Писательница, которую с большим удовольствием печатали в течение 15 лет и с восторгом читали дети, в этот период просто исчезла из жизни советской детской литературы.

Годы ссылки наложили отпечаток на жизнь писательницы, но она постаралась не переносить своё горе и обиду на творчество для детей и продолжала писать добрые, светлые, тёплые и счастливые книги. После ссылки Ольга Васильевна была прикована к постели тяжелой болезнью и умерла в возрасте 59 лет в 1961 году и была похоронена на кладбище в Подмосковном посёлке Переделкино.

Творчество

Произведения

• «Ребята и зверята», М.— Л., 1925;
• «Мои волчата», М. — Л., 1927;
• «Ишка и Милка», М. — Л., 1928;
• «Чубарый», М. — Л., 1929;
• «Остров в степи»,1934, совм. с Г. Замчаловым;
• «Как и для чего я писала книгу „Ребята и зверята“»//«Дет. лит-ра», 1935, № 10;
• «Дианка и Томчик»;
• «Франтик»;
• «Мишка»;
• «Необыкновенные рассказы про обыкновенных животных», 1939;
• «Мармотка», 1939;,
• «Васька», М. — Л., 1941;
• «Про поросят», 1941;
• «Золотое руно», 1957, совм. с Г. Замчаловым;
• «Джан — глаза героя», 1958;
• «Тигренок Васька», М., 1959.

Ссылки

• [www.perovskaia.ru Сайт об Ольге Перовской]
• [archive.is/20121225030727/moscow-tombs.narod.ru/raznoe/peredelkinskoe/perovskaya.htm Фотография надгробия Ольги Васильевны Перовской]
• [web.archive.org/web/20120223121922/prostor.ucoz.ru/publ/4-1-0-913 Александр Лухтанов Дочь лесничего]

Отрывок, характеризующий Перовская, Ольга Васильевна

– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.