Пером и шпагой (телесериал)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Пером и шпагой
Жанр

Телесериал (фильм)

В ролях

Антон Макарский
Игорь Васильев
Михаил Разумовский
Виктор Тереля
Ромуальд Макаренко
Юрий Владовский
Валерий Кухарешин
Юрий Лазарев
Юрий Орлов
Алексей Барабаш
Константин Воробьёв
Игорь Черневич
Ольга Валеева
Елена Николаева
Сергей Барковский
Валентин Букин

Композитор

Юрий Красавин

Страна

Россия

Производство
Продюсер

Владимир Досталь
Леонид Маркин

Режиссёр

Евгений Иванов

Сценарист

Денис Карышев
Александр Турбин

Хронометраж

≈ 45 мин.

Трансляция
Телеканал

Россия

На экранах

с 30 июня 2008

«Пером и шпагой» — российский телесериал 2008 года, снятый по мотивам одноимённого романа В.C. Пикуля. Состоит из 12 серий по 45 минут каждая.



Сюжет

Шевалье д’Эон — молодой дворянин, мечтающий сделать карьеру при дворе Людовика XV. Его замечает кузен короля принц де Конти и рекомендует юношу своему венценосному брату для выполнения деликатной миссии в России. Шевалье поручено сопровождать и охранять направляющуюся в Россию гадалку и прорицательницу, некую мадам де Бомон, которая на самом деле является королевской шпионкой. Предсказания же её на самом деле основываются на данных о русском дворе, его обитателях и их тайнах, собранных французской разведкой. Её миссия — расстроить союз России и Британии, склонить императрицу Елизавету Петровну к союзу с Францией в предстоящей войне с прусским королём Фридрихом.

Но не дремлет и секретная служба Фридриха Великого. По пути в Россию мадам де Бомон убивают в гостинице. Обнаруживший труп шпионки короля д'Еон понимает, что ему не сносить головы, если король узнает о том, что шевалье не уберёг мадам. И тогда д'Еон решает, что мадам де Бомон всё-таки должна появиться в Петербурге. Она покорит сердца русских аристократов своими точными предсказаниями, она завоюет сердце императрицы и разрушит замыслы Британии. Но, главное, она спасёт самого д’Еона. И ничего удивительного — ведь роль мадам де Бомон будет играть сам шевалье, среди талантов которого особняком стоит его дар перевоплощаться в женщину.

В эти же дни в придворную интригу оказывается втянутой (хотя и против своей воли) ещё одна особа. Анастасия Даниловна Арсеньева, русская дворянка, дочь отставного капитана Арсентьева путешествовала вместе со своим батюшкой. На постоялом дворе Настя становится объектом похотливого интереса неучтивого незнакомца. Защищая свою честь, Настя убивает подлеца и его слуг, но в схватке тяжело ранен её отец. Отец и дочь вынуждены бежать, ведь убитый негодяй оказался агентом начальника Тайной Канцелярии графа Шувалова и теперь по следу Арсеньевых идет погоня. Беглецов настигают, раненый Арсеньев погибает в результате несчастного случая, а Настю доставляют к самому Шувалову. Разобравшись в произошедшем, выяснив, что Арсеньевы убили его лучшего агента не преднамеренно, но лишь в целях самозащиты, Шувалов, тем не менее, не спешит отпускать Анастасию. Он давно подыскивает телохранителя Государыне, но всё не может угодить Елизавете, не терпящей «кобелей и пьяниц» среди своего окружения. Шувалов решает, что кандидатура Насти Арсеньевой идеально подойдет на роль охранителя Императрицы, благо дочь солдата прекрасно стреляет и владеет шпагой. А чтобы Настя была послушна воле Шувалова, глава Тайной канцелярии не сообщает девушке о смерти отца — мол, тятенька жив, но только от твоего послушания и службы зависит его судьба. Анастасия соглашается.

Среди дворцовых зал, придворных интриг, кровавых заговоров происходит встреча шевалье д’Эона и юной Насти Арсеньевой. Судьбе было угодно, чтобы эти двое полюбили друг друга и вдвоём противостояли сетям коварства и обмана, предательства и вероломства…

В ролях

Напишите отзыв о статье "Пером и шпагой (телесериал)"

Ссылки

  • [www.imdb.com/title/tt1266428/?ref_=nm_flmg_act_20 Perom i shpagoy]
  • [www.rutv.ru/ Сайт телеканала «Россия»]
  • [www.rutv.ru/tvpreg.html?id=119902&cid=42&d= Раздел о т/с «Пером и Шпагой» на сайте телеканала «Россия»]

Отрывок, характеризующий Пером и шпагой (телесериал)

Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.