Персиньи, Виктор де

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Персиньи»)
Перейти к: навигация, поиск
Виктор де Персиньи
фр. Jean-Gilbert Victor Fialin, duc de Persigny
Министр внутренних дел Франции
22.01.1852 — 23.06.1854
Монарх: Наполеон III
Предшественник: Шарль-Огюст де Морни
Преемник: Бийо, Огюст Адольф
5.12.1860 — 23.06.1863
Предшественник: Бийо, Огюст Адольф
Преемник: Paul Boudet
 

Жан-Жильбер-Виктор Фиален, герцог де Персиньи (1808—1872) — французский государственный деятель.

Служил в кавалерии. Сначала был роялистом, потом крайним республиканцем; принимал участие в революции 1830 г.. Удаленный от службы за республиканские идеи, он сделался рьяным сторонником наполеоновских идей. В 1834 г. для их пропаганды он основал журнал «L’Occident français», в котором в апокалиптическом тоне говорил о «близком пришествии наполеоновской идеи, казненной в лице её славного представителя на скале св. Елены… Эта идея — истинный социальный закон нового времени, символ западных народов». Выпустив единственный номер своего журнала, отправился в Арененберг, где был принят с распростертыми объятиями. В это время он принял титул виконта Персиньи, когда-то принадлежавший его предкам.

Он сделался секретарем Людовика-Наполеона и объездил Германию и Францию, везде организуя бонапартистскую партию. Он подготовил страсбургский заговор 1836 г., успел бежать и в Лондоне опубликовал оправдательную брошюру «Relation de l’entreprise du prince Napoléon» (1837). Он же был одним из организаторов булонской высадки 1840 г., за которую приговорён к 20 годам тюремного заключения, но скоро выпущен на свободу. В 1844 г. написал странную книгу «Mémoire sur les pyramides d’Egypte», в которой, не обнаруживая вовсе знакомства с предметом, доказывал, что пирамиды строились с целью защиты Нила от песков.

После революции 1848 г. выступил, но без успеха, кандидатом в Учредительное собрание, причем называл себя «честным республиканцем». До самого переворота 2 декабря Персиньи был одним из самых энергичных и даровитых агитаторов и организаторов бонапартизма. Президент республики назначил его своим адъютантом и содействовал его избранию в законодательное собрание. 2 декабря 1851 г. Персиньи играл сравнительно скромную роль: ему было поручено занять с отрядом солдат помещение палаты.

23 января 1852 г., когда Морни отказался от портфеля министра внутренних дел из-за декрета о продаже имуществ орлеанской фамилии, Персиньи был назначен его преемником и в том же году — сенатором. Его главное дело — новый режим для печати, введенный декретом 17 февраля 1852 г. Персиньи применил к ней систему предварительных разрешений и административных предостережений и запрещений. Он же руководил первыми выборами в законодательный корпус (1852). В 1852 г. он женился на внучке маршала Нея и был возведен в графское достоинство. В 1854 г. вышел в отставку; в 1855 г. отправлен послом в Лондон, где оставался, с небольшим перерывом, до 1860 г. В 1860 г. вновь назначен министром внутренних дел.

Система его управления характеризуется его секретным циркуляром (1861) к префектам, в котором он предписывает им всегда иметь наготове возможно полные списки всех подозрительных людей (республиканцев, орлеанистов, роялистов), чтобы по первому приказу правительства немедленно арестовать всю опасную группу или всех сразу. В 1863 г. Персиньи руководил выборами. Несмотря на всю его энергию, в законодательный корпус прошло 35 лиц, принадлежавших к оппозиции. Это было сочтено за полную неудачу, и Персиньи должен был выйти в отставку, получив герцогский титул. Он не потерял, однако, ни дружбы Наполеона, ни влияния на ход дел. Поэтому все его речи в сенате, в генеральном совете, даже в археологическом обществе вызывали всеобщее внимание и комментировались в печати.

Не получив систематического образования, он был, тем не менее, наиболее видным теоретиком наполеоновского режима. По его мнению, парламентаризм, подчиняющий исполнительную власть власти законодательной, соответствует лишь аристократическому государственному строю, например английскому, но не демократическому, и вообще несвойствен духу французской нации. В 1866 г. напечатал брошюру «L’outillage de la France», в которой проектировал крупный заем для расширения сети железных дорог, поднятия земледелия и пр.

Он был враждебен Руэру, сблизился с Оливье, стал апологетом плебисцита 1870 г., после падения империи бежал в Лондон. Написал ещё «Lettre de Rome» (1865). Его «Мемуары» изданы в Париже в 1896 г.

Напишите отзыв о статье "Персиньи, Виктор де"



Примечания

Литература

Отрывок, характеризующий Персиньи, Виктор де

– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.