Персонажи фильмов «Пираты Карибского моря»

Ниже представлен список персонажей серии фильмов «Пираты Карибского моря».

Главные персонажи

Капитан Джек Воробей

Джек Воробей (англ. Jack Sparrow) — пират, капитан «Чёрной Жемчужины», пиратский барон Карибского моря. Использует остроумие, обман и свой уникальный компас для достижения своих целей, предпочитая решать споры словами, а не силой. Очень дорожит своей шляпой. Обожает ром и был готов застрелить Элизабет Суонн за то, что она сожгла все бочки с ромом в фильме «Пираты Карибского моря: Проклятие Чёрной Жемчужины».

Уилл Тёрнер

Уилл Тёрнер — сын Прихлопа Билла Тёрнера. В первой части франшизы работал подмастерьем в кузнице Мистера Брауна. Также он по 3 часа в день упражнялся в фехтовании, чтобы «при встрече с пиратом, заколоть его» (хотя сам в конце концов стал пиратом). Влюблён в Элизабет Суонн, а в конце третьей части стал её мужем.

Элизабет Суонн

Элизабет Суонн — дочь губернатора Уэзерби Суонн, король пиратов, пиратский барон Сингапура (после смерти Сяо Фэня). Возлюбленная Уилла Тёрнера и Джеймса Норрингтона. Имеет смешанные чувства к Джеку Воробью. События второй части франшизы (Пираты Карибского моря: Сундук мертвеца) рассказывают о том, как Элизабет подставила Джека Воробья и отдала его на съедение Кракену, чтобы спасти от смерти остальную команду. Чтобы вернуть капитана Воробья в мир живых, она отправляется под руководством капитана Барбоссы в царство мёртвых, в тайник Дэйви Джонса. В третьей части (Пираты Карибского моря: На краю Света) Элизабет становится бароном Южно-Китайского моря, вместо Сяо Фэня, а также, благодаря отданному за неё голосу Джека Воробья, она становится первым в истории пиратским Королём.

Гектор Барбосса

Гектор Барбосса — пират, барон Карибского моря, бывший капитан «Чёрной Жемчужины». В первой части он является главным злодеем, а в остальных второстепенным персонажем. В четвёртой части (Пираты Карибского моря: На Странных берегах) является капером на службе Англии, но в конце фильма снова становится пиратом и капитаном «Мести королевы Анны».

Дейви Джонс

Дейви Джонс — капитан «Летучего Голландца», главный злодей второго и третьего фильма из цикла «Пираты Карибского моря». Когда-то он выглядел как человек, но из-за невыполнения обещания, данного Калипсо, стал превращаться в морского монстра: его борода преобразилась в щупальца, остальная часть головы стала напоминать тело осьминога. Легче всего это заметить, когда Джонс показан со спины. Вместо левой руки у него клешня омара, а правая нога — крабья. Джонс имел любимого питомца, Кракена, и был очень к нему привязан. Однако, Лорд Беккет приказал избавиться от чудовища, а в случае невыполнения приказа - пронзить сердце Джонса. Последнему ничего не оставалось, кроме как убить своего питомца. В третьей части - "Пираты Карибского моря:на краю света "- зритель узнает о прошлом Джонса: о его любви к Калипсо и предательстве по отношению к ней. Джонса нельзя убить никаким другим способом, кроме как пронзить его сердце, спрятанное в сундуке.

Джошами Гиббс

Джошами Гиббс (англ. Joshamee Gibbs) или Мистер Гиббс (англ. Mr. Gibbs) — старпом и помощник Джека.

В 1-2 частях имеет небольшую роль. В 3 части возглавляет отряд, по спасению Джека Воробья, вместе с Гектором Барбосой, Уиллом Тёрнером и Элизабет Суонн. В 4 части является одним из главных персонажей, сопровождая Барбосу. В «Пиратах Карибского моря: Проклятие „Чёрной жемчужины“» Гиббс впервые появляется как матрос на борту Королевского судна, несущего Губернатора Уитерби Суонна и его молодую дочь Элизабет из Англии в Порт-Роял. Гиббс очень суеверный и боится одного упоминания о пиратах. Когда они сталкиваются с разбитым судном, Гиббс является первым, кто предложил, что разбитое судно было атаковано пиратами. Он, вероятно, как и Элизабет, был свидетелем, как «Чёрная Жемчужина» уплывала от разбитого судна.

При неизвестных обстоятельствах(возможно из-за пристрастия к алкоголю) Гиббс покинул Королевский флот.

Гиббс превосходный моряк и толковый предводитель. Знает множество легенд и небылиц. Не промах и выпить. Он остается в команде Джека на протяжении трех фильмов, а затем остается на Тортуге — кутить. Позже, судьба вновь сводит его (в Лондоне) с Джеком в поисках источника молодости. Приговаривается к смертной казни, но сжигает карту Источника при Барбоссе (ставшим английским капером). Это вынуждает Барбоссу взять Гиббса с собой на поиски Источника, так как Гиббс во всех деталях помнил содержание карты.

В итоге Джек и Гиббс добыли бутылку, в которую с помощью магии была заключена «Черная Жемчужина», а также остальную «коллекцию» Чёрной Бороды.

Второстепенные персонажи

Джон Браун

Джон Браун (англ. J. Brown) — вечно пьяный кузнец, учитель Уилла Тернера в начале первого фильма. Обычно он не делает ничего, чтобы помочь Уиллу, но берет награду за работу, которую выполнил Уилл. В фильме «Пираты Карибского моря: Проклятие „Чёрной жемчужины“» роль Джона Брауна исполнял Ральф П. Мартин.

Анна-Мария

Анна-Мария (англ. Annamaria) — женщина-пират, которая согласилась присоединиться к мистеру Гиббсу и Уиллу Тернеру за возможность противостоять Джеку Воробью за кражу её корабля. Она бьет его несколько раз, прежде чем Уилл вмешивается и обещает ей «Перехватчик» (корабль, который Джек «реквизировал» в погоне за Жемчужиной) в обмен на сотрудничество в пути. Неохотно, Анна-Мария соглашается. В конце концов, она милостиво позволяет Джеку стать капитаном Жемчужины. Она не появляется в дальнейших фильмах, и её окончательная судьба неизвестна.

Её имя, возможно, происходит от имен Энн и Марии, двух фактических женщин-пиратов под командованием Калико Джека.

Джеймс Норрингтон

Джеймс Норрингтон,  — лейтенант, капитан, затем командор Королевского Флота, впоследствии ставший адмиралом и командующим армады Ост-Индской Торговой Компании. Начал карьеру военно-морского офицера с должности лейтенанта в Британском флоте, после вместе с Губернатором Суонн отправился на Ямайку, где десять лет спустя произведен в командоры и назначен командующим линейного корабля "Разящего" за активные действия по борьбе с пиратством на Карибском Море. После получения нового звания Джеймс решил, что ему в жизни остается только одна цель — брак с достойной девушкой, Элизабет Суонн, дочерью губернатора, в которую командор был давно влюблён. Но его планам помешал налет пиратов с «Черной Жемчужины», которые похитили Элизабет. Желая изловить пиратов и спасти Элизабет Норрингтон принимал все доступные меры для достижения этих целей, однако слабо верил в успех. Благодаря находчивости Джека и смелости Уилла Тернера, Элизабет была спасена. Надеясь захватить пиратов, Норрингтон, по просьбе Элизабет, отправился на Исла-де-Муэрта, но не зная о проклятии пиратов, попал в ловушку. Однако, после долгой и кровопролитной битвы, контроль над "Разящим" был восстановлен и пираты были повержены, благодаря Джеку и Уиллу, которые сняли проклятия. Повесив команду «Черной Жемчужины», суд вынес Джеку Воробью смертный приговор, с чем командор вынужден был согласится. Но Тернер спас пирата, а Элизабет выбрала себе место рядом с Уиллом. Побежденный в любви командор принимает поражение достойно, помиловав Тёрнера, он не стал мешать любви Уилла и Элизабет, а Воробью дает возможность уйти, дав «денек форы ради спортивного интереса».

Во втором фильме: жизнь сыграла с ним жестокую шутку — он потерял всё что имел. В погоне за Джеком Воробьем, командор вёл свой флагман «Разящий» до самого Триполи, где попал в шторм. После череды неудач ушел в отставку. Он стал жить на Тортуге и доживать свою исковерканную жизнь как вечный посетитель таверны, где без конца поглощал ром и проклинал в своих бедах Джека Воробья. Стоит заметить, пиратом он никогда не был. Он нанялся в команду к Джеку Воробью матросом, который взамен своей души решил принести в жертву 100 других душ. На Исла Кристо, где Дейви Джонс спрятал своё сердце, вступил в дуэль с Джеком Воробьем и Уиллом Тернером (с первым, чтобы вернуть старую жизнь, а со вторым, из мести за Элизабет). В итоге Джеймс Норрингтон решил спасти всех на проклятом острове от команды «Летучего Голландца» ценой своей жизни. Но он схитрил, и в итоге он дал спастись команде «Чёрной Жемчужины», завладел сердцем Дейви Джонса и сам спасся. Вернувшись в Порт-Роял, он отдал сердце лорду Катлеру Беккету (можно сказать, что именно он помог Ост-Индской Компании завладеть морями), за что был произведён в адмирала и стал командовать «Летучим Голландцем».

В третьем фильме: когда «Летучий Голландец», новый флагман корпоративной армады, начал без разбору уничтожать пиратские корабли, не оставляя пленных для допроса, лорд Катлер Беккет отдает под охрану Норрингтона сердце Дейви Джонса, и адмирал автоматически стал командиром «Голландца» от лица Компании. Хотя он и восстановил своё былое положение в обществе, его гложет совесть за то, что отдал Беккету главное оружие против пиратов, среди которых Элизабет. Во время рейда на «Императрицу», флагман сингапурского пиратского барона Сяо Феня, Джеймс замечает Элизабет, которую Сяо Фень успел сделать преемницей титула перед смертью. Она говорит что её отец умер, хотя до этого Беккет говорил адмиралу, что губернатор Суонн был отослан в Англию. Она отвергает его предложение занять адмиральскую каюту и предпочитает остаться в карцере со своей командой, так как каждый из них «выбрал сторону». После адмирал помогает команде «Императрицы» перебраться по буксирным тросам обратно на корабль, так как пере осознал все своё мировоззрения. Элизабет предлагает ему бежать с ними, бежать с ней, но их замечает «Прихлоп» Билл Тернер, Джеймс впервые в жизнь целует Элизабет и отправляет её на «Императрицу». Когда «Прихлоп» поднимает тревогу, Норрингтон выстреливает в тросс, чтобы не дать Элизабет возможности вернуться за ним, в это же мгновение Прихлоп Билл вонзает в адмирала свой тесак. Норрингтон падает. Все это происходит на глазах у Элизабет. Джеймс Норрингтон принимает смерть с честью, когда Дейви Джонс предлагает ему стать частью проклятой команды пиратов, адмирал в ответ на последнем вдохе вонзает в Джонса шпагу.После смерти он стал призраком. Также ходят слухи что в 5 части эта персона будет матросом Уильяма Тернера.

Губернатор Суонн

Губернатор Уэзерби Суонн (англ. Governor Weatherby Swann) — губернатор Ямайки и отец Элизабет Суонн. В отличие от своей волевой дочери, он не отличается смелостью. И Элизабет, и губернатор отплыли из Англии в Карибское море за десять лет до событий первого фильма, а также лейтенант Джеймс Норрингтон, по-видимому, когда Уэзерби Суону предлагается пост губернатора. Он — заботливый отец, и он желает, чтобы Элизабет приняла предложение руки и сердца командора Норрингтона. Тем не менее, в конце концов ему приходится признать, что она действительно любит Уилла Тернера. Вероятно, мать Элизабет умерла, когда та была маленьким ребёнком. Вполне возможно, что губернатор Суонн имеет звание пэра, так как его дворецкий обращается к нему милорд. Многие колониальные управляющие имели звания пэров или рыцарей, однако, в фильмах прямо не указанно, занимает ли он какое-нибудь звание. Во втором фильме он протестовал тому факту, что Уилл и Элизабет были арестованы лордом Беккеттом за освобождение Джека Воробья и губернатор сообщил Беккетту, что бывший командор Норрингтон ушел в отставку. После того, как Беккетт освободил Уилла, чтобы он мог идти на поиски Джека Воробья, Элизабет убегает из тюрьмы с помощью своего отца, но он попадает в плен к Яну Мерсеру в то время, как Элизабет отправилась к Беккету, чтобы предложить каперское свидетельство Джеку в обмен на компас, пригрозив Беккету его жизнью. Позже в Порт-Ройяле Беккетт сообщает губернатору о статусе его дочери и что корабли Ост-Индской компании в погоне за «Чёрной Жемчужиной» и Элизабет, и если их поймают, то освободят в обмен на то, что Суонн отправит в Англию хорошие отчеты о деятельности Беккетта и будет всячески содействовать его анти-пиратской кампании как главный посредник между Английской короной и Ост-Индской Компанией. В третьей части (Пираты Карибского моря: На краю света) помощь губернатора позволяет существенно расширить влияние Беккета в Карибском море и увеличить численность корпоративного флота и частной армии. Когда надобность в Суонне была «исчерпана», он был убит. В конце концов Элизабет видит отца в последний раз, когда он вместе другими «заблудшими душами» плыл на лодке в Рундук Дэйви Джонса. На вопрос Уилла Тёрнера о возможной помощи губернатору Тиа Дальме, колдунья отвечает, что Уэзерби Суонн «обрёл покой».

Катлер Беккет

Лорд Катлер Беккет (англ. Cutler Beckett) — глава Ост-Индской торговой компании. В фильме «Пираты Карибского моря: сундук мертвеца» заключил сделку с Уиллом Тёрнером. (если последний принесет Беккету компас Джека Воробья, Беккетт обеспечит безопасность Элизабет Суонн). В фильме «Пираты Карибского моря: на краю света» объединился с Дейви Джонсом, чтобы уничтожить пиратов. Погиб от взрыва своего корабля, во время нападения на него «Летучим голландцем» и «Чёрной жемчужиной»

Тиа Дальма/Калипсо

Тиа Дальма (англ. Tia Dalma) — гадалка и прорицательница. Позднее оказывается морской богиней Калипсо, заключенной в женском обличье баронами первого совета братства пиратов. Превращена обратно благодаря пиратским баронам четвёртого совета.

Анжелика Тич

Первое появление — Пираты Карибского моря 4. На странных берегах. Сыграла её Пенелопа Крус. Возраст 21 год. Анжелика довольно привлекательна. Имеет чёрные волосы, карие глаза. Родители: отец — Эдвард Тич (Чёрная Борода), мать — неизвестна (ярая католичка по словам Чёрной Бороды и Анжелика вся в неё). Имеет давние романтические отношения с Джеком Воробьем. В начале четвёртого фильма, переодевшись Джеком Воробьём, нанимает команду на корабль Эдварда Тича. Впоследствии — старший помощник Чёрной Бороды. Испив из источника вечной молодости, получает годы жизни своего отца. В конце фильма Джек Воробей высаживает её на необитаемом тропическом острове с шпагой, пистолетом и одной пулей.

Прихлоп Билл Тёрнер

Дважды проклятый пират (был проклят сокровищами Кортеса с Исла-де-Муерто и проклят службой Дейви Джонсу). Отец Уилла Тёрнера а также убийца Джеймса Норрингтона .

Маккус

Маккус (Шаблон:Maccus) - пират, проклятый службой у Дейви Джонсу. Формой головы напоминает акулу-молота. Является старпомом на "Летучем голландце". После смерти Джонса к нему вернулся прежний вид.

Пинтел и Раджетти

Пираты-канониры из команды Барбоссы. Пинтел — низкий и лысый; Раджетти — одноглазый блондин. Неразлучны, всё делают парой. Один из них — хранитель песо, принадлежащего Гектору Барбоссе. Забавно то, что Пинтел зачастую выглядит и проявляет себя умнее Раджетти - последний же выглядит хоть и дураком, но дураком эрудированным: когда в первой части эта парочка под видом женщин отвлекает отряд Норрингтона, именно Раджетти ассоциирует ситуацию с захватом Трои, упоминая, что греки использовали деревянного коня, пираты Барбоссы же - женские платья. В четвертом фильме не появились, поэтому их дальнейшая судьба, после того как Барбосса угнал «Черную Жемчужину» у Джека Воробья, неизвестна. Скорее всего, оба погибли при захвате «Жемчужины» командой Черной Бороды.

Капитан Тиг

Капитан Тиг — вымышленный персонаж фильма Пираты Карибского моря: На краю света. Капитан Тиг — «Хранитель Пиратского Кодекса Чести», отец Джека Воробья. Великий авантюрист на морских путях, известный всему Мадагаскару. Самый опытный пират, морской волк. В любой опасной для его жизни ситуации он умело выживал, плавал до самой старости, ловко ускользая от рук благородных господ, в отличие от других пиратов. Очень уважает Кодекс, следует ему как закону, заставляя всех пиратов его строго соблюдать. Серьёзен, справедлив, мудр, строг, уважаем. При нём все идеально дисциплинированны. К нему любой пират может обратиться за помощью, сам Тиг действует как судья и защитник Кодекса. Играет на гитаре. Сыграл его гитарист Кит Ричардс, самостоятельно разработавший свой образ пирата-легенды. Отец Джека Воробья

Чёрная Борода

Эдвард Тич по прозвищу «Чёрная Борода» появляется в четвёртом фильме Пиратов — капитан корабля «Месть королевы Анны». Наводил страх на всех пиратов своей способностью владеть магией: с помощью куклы Вуду мог управлять человеком и причинять ему боль и страдания, с помощью сабли — любым кораблём, также ему подчинялись зомби. Джек Воробей указывает, что капитан «Чёрная Борода» был обезглавлен, его тело трижды проплыло вокруг корабля, и он снова поднялся на борт. Эдвард Тич и его дочь Анжелика (возможно и не дочь) собирают новую команду для поиска источника вечной молодости, так как квартермейстер (один из зомби на корабле «Месть королевы Анны», который может предвидеть события) предсказал гибель Чёрной Бороды от одноногого человека (Гектора Барбосса). В команду входил также Джек Воробей, как пират, знающий путь к источнику. Хотя несколько раз Джек Воробей считает, что он не сможет причинить какую-либо боль Анжелике, он убеждается в том, что в случае чего он посмеет поднять руку даже на собственную дочь(он попытался выпить из источника молодости и забрать годы дочери с её разрешения, но Воробей ждал этого и случилось наоборот).

Сяо Фэнь

Сяо Фэнь — Сингапурский пиратский барон от Южно-Китайского моря. Отсиживается в своей «бане» (так назвала его логово Элизабет Суонн в начале фильма «На краю света») в Сингапуре. С начала фильма известно, что его дядя владел навигационными картами, которые пригодятся для путешествия на край Света в Пиратах Карибского моря: На краю Света и нахождения источника молодости в Пиратах Карибского моря: На странных берегах. Умирает и перед смертью отдаёт своё песо Элизабет Суонн думая, что она и есть Калипсо.

Марти

Низкорослый пират. Вооружен ручной мортирцей, с которой отлетает на полметра, когда стреляет из неё. В фильмах его играет Мартин Клебба.

Коттон

Коттон — Немой пират, неизвестно как научивший попугая говорить вместо себя. Впервые появился в фильме, когда Джеку Воробью представлял команду Гиббс.

Ян Мёрсер

Правая рука лорда Катлера Беккета. Вооружён пистолетом, также пользовался кинжалом для убийств. Участвовал во всех сражениях Ост-Индской торговой компании. После смерти Джеймса Норрингтона был произведен в капитаны Летучего Голландца. В фильме «Пираты Карибского моря: на краю света» был убит Дейви Джонсом.

Уильям Тернер III

Сын Уилла Тернера и Элизабет Суонн. Впервые появится в «Пираты Карибского моря 3 — На краю света», где он со своей матерью ждет отца на берегу, и когда появляется вспышка на горизонте, он видит Уилла на борту «Летучего Голландца».

Отрывок, характеризующий Персонажи фильмов «Пираты Карибского моря»

– Настасья Ивановна, что от меня родится? – спросила она шута, который в своей куцавейке шел навстречу ей.
– От тебя блохи, стрекозы, кузнецы, – отвечал шут.
– Боже мой, Боже мой, всё одно и то же. Ах, куда бы мне деваться? Что бы мне с собой сделать? – И она быстро, застучав ногами, побежала по лестнице к Фогелю, который с женой жил в верхнем этаже. У Фогеля сидели две гувернантки, на столе стояли тарелки с изюмом, грецкими и миндальными орехами. Гувернантки разговаривали о том, где дешевле жить, в Москве или в Одессе. Наташа присела, послушала их разговор с серьезным задумчивым лицом и встала. – Остров Мадагаскар, – проговорила она. – Ма да гас кар, – повторила она отчетливо каждый слог и не отвечая на вопросы m me Schoss о том, что она говорит, вышла из комнаты. Петя, брат ее, был тоже наверху: он с своим дядькой устраивал фейерверк, который намеревался пустить ночью. – Петя! Петька! – закричала она ему, – вези меня вниз. с – Петя подбежал к ней и подставил спину. Она вскочила на него, обхватив его шею руками и он подпрыгивая побежал с ней. – Нет не надо – остров Мадагаскар, – проговорила она и, соскочив с него, пошла вниз.
Как будто обойдя свое царство, испытав свою власть и убедившись, что все покорны, но что всё таки скучно, Наташа пошла в залу, взяла гитару, села в темный угол за шкапчик и стала в басу перебирать струны, выделывая фразу, которую она запомнила из одной оперы, слышанной в Петербурге вместе с князем Андреем. Для посторонних слушателей у ней на гитаре выходило что то, не имевшее никакого смысла, но в ее воображении из за этих звуков воскресал целый ряд воспоминаний. Она сидела за шкапчиком, устремив глаза на полосу света, падавшую из буфетной двери, слушала себя и вспоминала. Она находилась в состоянии воспоминания.
Соня прошла в буфет с рюмкой через залу. Наташа взглянула на нее, на щель в буфетной двери и ей показалось, что она вспоминает то, что из буфетной двери в щель падал свет и что Соня прошла с рюмкой. «Да и это было точь в точь также», подумала Наташа. – Соня, что это? – крикнула Наташа, перебирая пальцами на толстой струне.
– Ах, ты тут! – вздрогнув, сказала Соня, подошла и прислушалась. – Не знаю. Буря? – сказала она робко, боясь ошибиться.
«Ну вот точно так же она вздрогнула, точно так же подошла и робко улыбнулась тогда, когда это уж было», подумала Наташа, «и точно так же… я подумала, что в ней чего то недостает».
– Нет, это хор из Водоноса, слышишь! – И Наташа допела мотив хора, чтобы дать его понять Соне.
– Ты куда ходила? – спросила Наташа.
– Воду в рюмке переменить. Я сейчас дорисую узор.
– Ты всегда занята, а я вот не умею, – сказала Наташа. – А Николай где?
– Спит, кажется.
– Соня, ты поди разбуди его, – сказала Наташа. – Скажи, что я его зову петь. – Она посидела, подумала о том, что это значит, что всё это было, и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она была с ним вместе, и он влюбленными глазами смотрел на нее.
«Ах, поскорее бы он приехал. Я так боюсь, что этого не будет! А главное: я стареюсь, вот что! Уже не будет того, что теперь есть во мне. А может быть, он нынче приедет, сейчас приедет. Может быть приехал и сидит там в гостиной. Может быть, он вчера еще приехал и я забыла». Она встала, положила гитару и пошла в гостиную. Все домашние, учителя, гувернантки и гости сидели уж за чайным столом. Люди стояли вокруг стола, – а князя Андрея не было, и была всё прежняя жизнь.
– А, вот она, – сказал Илья Андреич, увидав вошедшую Наташу. – Ну, садись ко мне. – Но Наташа остановилась подле матери, оглядываясь кругом, как будто она искала чего то.
– Мама! – проговорила она. – Дайте мне его , дайте, мама, скорее, скорее, – и опять она с трудом удержала рыдания.
Она присела к столу и послушала разговоры старших и Николая, который тоже пришел к столу. «Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.
После чая Николай, Соня и Наташа пошли в диванную, в свой любимый угол, в котором всегда начинались их самые задушевные разговоры.


– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.