Перчатки

Перчатки — вид одежды для кистей рук, в отличие от рукавиц — с отделениями для каждого пальца.

Изготавливаются из кожи, резины, ткани и других материалов.

Происхождение названия

Русское слово «перчатки» происходит от слова перст — то есть палец. Известные следующие версии:

• «рукавицы перстатые», которое преобразовалось в «перстатки»;
• переща́тка, которое преобразовалось в «перстатки»;
• пьрстатица, которое преобразовалось в «перстатки».

История

Перчатки бытовали ещё в Древнем Египте, где они были символом высокого положения. Самые древние перчатки были обнаружены археологами в гробнице египетского фараона Тутанхамона. Первоначально их делали без чехлов для пальцев, то есть как митенки, и они использовались для защиты рук во время еды, а также при стрельбе из лука. В средние века рыцарские доспехи обязательно включали в себя перчатки; сначала они были продолжением рукавов кольчуги, потом стали изготовляться отдельно. Когда появился латный доспех, к кольчужной перчатке стали с тыльной стороны кисти крепить латную пластину, защищавшую кисть и пальцы. Особые перчатки из толстой кожи, с широкими крагами, надевали во время соколиной охоты.

Роль перчаток была также символична, они выполняли определённую социальную функцию, как знаки различия. В Средневековье перчатки, вместе с аметистовым перстнем и особым посохом вручали человеку, назначенному на должность епископа, как знак его власти. Дамы дарили кавалерам перчатку в знак любви; такой подарок было принято прикреплять к головному убору, воинам вручали перчатки при посвящении в рыцари. Общеизвестно, что перчатки использовали для вызова на поединок) (до сих пор выражение «бросить кому-либо перчатку» бытует во многих европейских языках, в том числе и в русском). Вместе с тем здороваться с кем-либо, не сняв перчатки, считалось неприличным. В церкви тоже полагалось снимать перчатки (такое правило сохраняется в католических храмах и сейчас).

В XII веке сначала в Ита­­­­­лии, а потом во Франции возникли цеха ремесленников-перчаточников, чье ремесло стало весьма почетным, а перчатки — предметом роскоши.

В XIV веке перчатка удлиняется до локтя, и впервые в 1566 году в таких перчатках появляется английская королева Елизавета I на приеме в Оксфорде.

В XVI — XVII веках в русском стрелецком войске «начальные люди» (офицеры) отличались от рядовых стрельцов покроем одежды, вооружением, а также имели трость и рукавицы или перчатки с запястьями.

Разновидности перчаток

• Классические перчатки
• Митенки — перчатки без пальцев
• Длинные вечерние перчатки (женские)
• Хирургические перчатки
• Перчатки с крагами (мотоциклетные; также «перчатки без пальцев»)

См. также

• Боксёрские перчатки
• Варежки
• Гиньоль
• Петрушка
• Перчатка кольчужная

Отрывок, характеризующий Перчатки

– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.