Песни и пляски смерти

«Песни и пляски смерти» — цикл песен М. П. Мусоргского на стихи А. А. Голенищева-Кутузова (1877).

История создания

Четыре песни, составляющие цикл «Песни и пляски смерти», были написаны в 1875 и в 1877 годах. Первым был написан «Трепак» (17 февраля 1875 г.), затем «Колыбельная», далее «Серенада» (11 мая), двумя годами позже — «Полководец»(5 июня 1877 года). Именно такой порядок пьесам был дан в редакции Н. А. Римского-Корсакова — первой публикации, увидевшей свет после смерти композитора. Однако планировка Мусоргского была иной, и возникла она к моменту окончания «Серенады», о чём он пишет в письме к Голенищеву-Кутузову. Нащупанная автором драматургическая идея — раздвижение масштабов — требовала своего завершающего звена. Им и явился — после многочисленных испробованных тем и сюжетов, музыкальных и поэтических набросков (в поиски был вовлечён и Голенищев-Кутузов) — «Полководец», который вскоре после написания был обозначен номером четвёртым в цикле.

В свете сказанного уточняется роль Стасова: она была наиболее значительной на начальном этапе, когда он навёл Мусоргского на саму мысль создать сочинение, подобное любимой кучкистами «Пляске смерти» Листа (по Стасову — «Русская пляска смерти»). В дальнейшем же всё новые придумываемые Стасовым персонажи и сцены, по-видимому, не только «шли в дело», но и стимулировали собственные поиски автора. Что же касается формирования общей художественной концепции цикла в её звуковой плоти, то здесь композитор, разумеется, действовал без чьих-либо подсказок.

Проблема цикла

Первоначально Мусоргский планировал гораздо больше песен на тему смерти, но прекратил работу после того как его закадычный друг Голенищев-Кутузов в 1876 году женился, и дружба (к великому сожалению Мусоргского) распалась. Четыре сохранившиеся пьесы «цикла» посвящены разным людям: «Колыбельная» посвящена А. Я. Воробьевой-Петровой, «Серенада» Л. И. Глинке-Шестаковой, «Трепак» О. А. Петрову, «Полководец» А. А. Голенищеву-Кутузову. Если «Колыбельная», написанная для певицы Воробьёвой, точно вписывается в диапазон контральто (a — fis²), то «Полководец» явно выходит за пределы контральто и (с a² в кульминации) требует диапазона меццо-сопрано. Таким образом, для практического исполнения «Песен и плясок смерти» как цикла необходима транспозиция. Эта необходимость создаёт некоторую проблему аутентичной интерпретации, с учётом того что Мусоргский, придававший исключительное значение регистровой специфике, задумывал фортепианный аккомпанемент в зависимости от тесситуры вокалиста и т. д., и даже прямо объявлял себя «врагом транспозиции».

Интерпретации

Цикл «Песни и пляски смерти» относится к числу трудно исполнимых для певцов сочинений, от которых он требует не столько вокальных данных как таковых, сколько мастерства актёрского перевоплощения, естественной и драматической игры. Среди наиболее ярких интерпретаторов цикла Галина Вишневская, Борис Христов, Евгений Нестеренко, Сергей Ларин, Эва Подлещ, Ирина Архипова.

Отрывок, характеризующий Песни и пляски смерти

Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.