Песня слепого араба

Песня слепого араба
Исполнитель	Мамедали Алиев, Рашид Бейбутов, Алим Гасымов
Дата записи	1950-е
Язык песни	азербайджанский
Автор	Фикрет Амиров (музыка) Гусейн Джавид (слова)

«Песня слепого араба» (азерб. Kor ərəbin mahnısı) — песня, написанная азербайджанским композитором Фикретом Амировым к постановке пьесы «Шейх Санан» Гусейна Джавида. Отмечается, что песня является типичным образцом песни-баллады.

История песни

Пьеса «Шейх-Санан» Джавида основана на арабской легенде, хорошо известной и в Азербайджане. Фикрет Амиров начал писать музыку к драматическому спектаклю в 50-х годах. Это было первое обращение Амирова к арабской тематике. Почти всю музыку к спектаклю Амиров создавал на азербайджанском материале и лишь в двух-трёх случаях привлёк подлинные арабские мелодии, но достаточно переработал их. Так появилась популярная и вне спектакля «Песня слепого араба».

В 1961 году на студии Азербайджанского Телевидения режиссёром Рауфом Кязымовским на песню был снят ролик под названием «Песня слепого». Песню в ролике исполнял Мамедали Алиев. Сам фильм снимался в Ичери-шехере. Песню также исполнял народный артист СССР Рашид Бейбутов. Народная артистка Азербайджана Малекханым Эйюбова сняла клип на песню.

В 2007 году рэпер Надо и Джавид Гусейн синтезировали музыку Амирова с рэпом и в таком жанре преподнесли эту песню. Аранжировал песню Азад Велиев.

В 2012 году на торжественном мероприятии, посвященном 130-летию Гусейна Джавида песню исполнил народный артист Азербайджана Алим Гасымов.

Текст

Текст  (азерб.)

Перевод на русский

Nə eşq olaydı, nə aşiq, Nə nazlı afət olaydı, Nə xəlq olaydı, nə xaliq, Nə əşki-həsrət olaydı. Nə dərd olaydı, nə dərman, Nə sur olaydı, nə matəm, Nə aşiyaneyi-vüslət, Nə bari-firqət olaydı. Könüldə nuri-məhəbbət, Gözümdə pərdeyi-zülmət… Nə nur olaydı, nə zülmət, Nə böylə xilqət olaydı. Nədir bu xilqəti-bimərhəmət, bu pərdəli hikmət? Bu zülmə qarşı nolur bir də bir ədalət olaydı. Tükəndi taqətü səbrim, ədalət! Ah, ədalət! Nə öncə öylə səadət, Nə böylə zillət olaydı.

Не было бы любви, не было бы влюблённых, Не было бы капризной любимой, Не было бы народа, не было бы суждений, Не было бы страданий любви. Не было бы горя, не было бы лекарства, Не было бы подлости, не было бы траура. Не было бы мук влюблённых, Не было бы терзаний. Благородная любовь от души, Занавес и мрак в глазах моих. Не было бы милосердия. Не было бы мрака, Не было бы ловушки такой. Нет больше терпения, тишины в душе, Справедливость, ах, справедливость… Не могу больше терпеть, справедливости хоть, справедливости, Не надо никакой пощады.

Ссылки

• [www.youtube.com/watch?v=RUWsjqeBtbE В исполнении] Рашида Бейбутова.
• [www.youtube.com/watch?v=czjwxabjd7k В исполнении] Алима Гасымова.
• [www.youtube.com/watch?v=RUWsjqeBtbE В исполнении] Бабека Нифталиева под аккомпанемент Азербайджанского государственного симфонического оркестра. Франция.
• [www.youtube.com/watch?v=0D6fgGSs9w0 В исполнении] Малекханым Эйюбовой.

Отрывок, характеризующий Песня слепого араба

– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.