Пессоа, Фернандо

Фернанду Песоа
Fernando Pessoa
Пессоа в возрасте 40 лет, 1929 год.
Имя при рождении:	Фернанду Антонью Ногейра Песоа
Дата рождения:	13 июня 1888(1888-06-13)
Место рождения:	Лиссабон, Португалия
Дата смерти:	30 ноября 1935(1935-11-30) (47 лет)
Место смерти:	Лиссабон, Португалия
Род деятельности:	поэт, прозаик, драматург, эссеист
Годы творчества:	1904—1935
Направление:	модернизм
Язык произведений:	португальский, английский, французский
Подпись:

Фернандо Антонио Ногейра Пессоа (по современным правилам транслитерации с португальского — Ферна́нду Анто́нью Ноге́йра Песо́а, порт. Fernando António Nogueira Pessoa, fɨɾˈnɐ̃du pɨˈsoɐ, 13 июня 1888 года, Лиссабон, Португалия — 30 ноября 1935 года, там же) — португальский двуязычный поэт, прозаик, драматург, переводчик, мыслитель-эссеист, лидер и неоспоримый авторитет в кружках лиссабонского авангарда, ставший посмертно из непризнанного одиночки символом португальской словесности нового времени.

Биография

Фернанду Пессоа родился 13 июня 1888 года в Лиссабоне. Его отец Жуакин де Сеабра Пессоа, уроженец Лиссабона, служил в министерстве юстиции и также был музыкальным критиком в газете «Diário de Notícias». Детство и отрочество Пессоа были ознаменованы событиями, которые впоследствии повлияли на его жизнь. В 1893 году его отец умер от туберкулёза в возрасте 43 лет, когда маленькому Фернанду едва исполнилось пять лет. Мать Пессоа была вынуждена продать с молотка часть мебели и переехать с детьми в более скромный дом. В этот период появляется первый гетероним Пессоа — «Шевалье де Па» (Chevalier de Pas), о чём спустя много лет поэт напишет своему другу Адолфу Казáйш Монтейру (Carta de Fernando Pessoa para Adolfo Casais Monteiro). В этом же году Пессоа создаёт своё первое поэтическое произведение — короткое стихотворение с детским эпиграфом: Моей любимой мамочке (À Minha Querida Mamã). Его мать выходит замуж второй раз в 1895 году за Жуана Мигела Розу, консула Португалии в Дурбане (Южная Африка), куда и переезжает с детьми. В Дурбане Пессоа проведёт детство и часть юности. Мать с головой уходит в заботы о муже и детях от второго брака, и Фернанду остаётся предоставленным самому себе. Мальчик много времени проводит в одиночестве и размышлениях. У будущего поэта с детства обнаруживаются большие способности к литературному творчеству. В Дурбане он получает доступ к английской литературе и таким авторам, как Шекспир, Эдгар По, Джон Мильтон, Лорд Байрон, Джон Китс, Перси Шелли, Альфред Теннисон. Английский язык сыграл огромную роль в жизни Пессоа, на английском написана часть его поэтического наследия. Пессоа также переводил англоязычных поэтов.

В младшей школе Пессоа учится очень хорошо и проходит пятилетний курс за три года, в 1899 году он поступает в среднюю школу в Дурбане, где он проучится три года. Пессоа был одним из лучших учеников в группе. В эти годы он берёт псевдоним Алешандр Сёрч (Alexander Search), от имени которого пишет письма самому себе. В 1901 году Пессоа пишет свои первые стихотворения на английском языке и совершает путешествие с семьёй в Португалию, где живут его родственники. В это время он пытается написать роман на английском языке. По возвращении в Африку он поступает в Школу Коммерции. Учёба проходит по вечерам, а днём Пессоа посвящает себя гуманитарным дисциплинам. В 1903 году он получает почётную премию королевы Виктории за лучшее эссе. Пессоа много читает классиков английской и латинской литературы, пишет стихи и прозу на английском. Появляются его гетеронимы Чарльз Роберт Анон и Г. М. Ф. Лечер. В 1905 году юный Пессоа возвращается в Португалию и поступает на филологический факультет Лиссабонского университета. В то время Пессоа жил в тесной квартирке с бабушкой и тёткой в Лиссабоне. Не завершив обучение на первом курсе, Пессоа покидает университет, однако продолжает самообразование и переходит к изучению произведений величайших португальских писателей, наслаждаясь особенно сочинениями Сезариу Верде и проповедями падре Антониу Виейры. Вскоре, в 1907 году, умирает его бабушка, оставив ему небольшое наследство. На эти деньги Пессоа открывает маленькую типографию, которой суждено вскоре прогореть.

В 1908 году Пессоа устраивается переводчиком коммерческой корреспонденции, которая велась преимущественно на английском языке. На этой должности он будет работать всю жизнь. Если бы Пессоа имел желание, он мог бы хорошо зарабатывать переводами корреспонденции. Однако амбициозный начинающий поэт и писатель устроился в несколько фирм со свободным графиком работы, чтобы больше времени уделять занятиям литературой.

Деятельность Пессоа в области написания эссе и литературной критики начинается в 1912 году в журнале «Áгиа» со статьи «Новая португальская поэзия», за которой последуют другие его статьи. Позже вместе со своим другом Мариу де Са-Карнейру Пессоа участвует в издании журнала «Орфей».

В течение двух лет (1914–1916) Пессоа выступал как теоретик постсимволистского искусства и выдвинул три новых направления португальского модернизма: паулизм, сенсационизм и интерсекционизм, идеи которых воплощались группой авторов журнала «Орфей» (1915).

Писатель скончался 30 ноября 1935 года в возрасте 47 лет в Лиссабоне. Последнее, что он написал перед смертью, — фраза на английском языке: «I know not what tomorrow will bring…» (Я не знаю, что принесёт завтрашний день…).

В 1985 году в ознаменование пятидесятилетнего посмертного юбилея останки Пессоа были перезахоронены в известном монастыре иеронимитов Жеронимуш в Лиссабоне. На надгробном обелиске поэта выбиты строфы стихотворений его трёх главных гетеронимов: Алберту Каэйру, Áлвару де Кампуша и Рикарду Рейша.

Если кто-нибудь после смерти моей пожелает
Написать мою биографию — это будет весьма несложно.
Имеются две основные даты — рожденья моего и смерти.
Между этими датами — все дела мои и все дни мои остальные.

08.11.1915

Оригинальный текст (порт.)  

Se depois de eu morrer, quiserem escrever a minha biografia,
Não há nada mais simples
Tem só duas datas — a da minha nascença e a da minha morte.
Entre uma e outra todos os dias são meus.

(«Отдельные стихотворения», Первая публикация в журнале «Athena», № 5, Лиссабон, февраль 1925 года.)

</div>

— Фернанду Пессоа (Алберту Каэйру гетероним). Se depois de eu morrer. Перевод Ю. Левитанского.

</blockquote>

Творчество

Ортоним

Поэт — притворщик по роли,
Легко ему сделать вид,
Придумать саднящей боли
Подделку, что не болит.

Оригинальный текст (порт.)  

O poeta é um fingidor.
Finge tão completamente
Que chega a fingir que é dor
A dor que deveras sente.

(Первая публикация в журнале «Presença», № 36, Куимбра, ноябрь 1932.)

</div>

— Фернандо Пессоа «Автопсихография». 27 ноября 1930 года. Перевод И. Фещенко-Скворцовой.

</blockquote>

Кроме разрозненных изданий стихотворений и эссе при жизни поэта на португальском языке был напечатан лишь один поэтический сборник «Послание» (Mensagem, 1934). На английском языке были изданы поэма «Антиной» (Antinous, 1918) — сочинение 1915 года, «35 сонетов» (35 sonnets, 1918). В 1921 году были опубликованы два сборника поэзии на английском языке «Английские стихи I-II» (Inscriptions), написанные в 1920 году и «Английские стихи III» (Epithalamium), сочинённые в 1913 году. Поэзия на французском языке была издана посмертно.

Гетеронимы

Великим литературным вкладом Фернанду Пессоа в мировую литературу стало творчество его гетеронимов, создававших свои собственные произведения. Советский литературовед З. И. Плавскин писал, что Пессоа не был первым, кто использовал гетронимию. В отличие от литературных псевдонимов созданные Пессоа гетеронимы были отдельными литературными индивидуальностями со своими характерными чертами, даже во внешности, со своей биографией, с собственной философией, стилем письма — всё это было вымышленным, но приобретало черты реальности, благодаря транслируемым ими идеям, собственному литературному творчеству, отличному от творчества самого Пессоа. Различные исследователи творчества Пессоа стремились подсчитать точное число его гетеронимов, полу-гетеронимов и псевдонимов. В 1966 году Тереза Рита Лопеш впервые насчитала 18 гетеронимов. Немного позже Антониу Пина Куэльу расширил список гетеронимов Пессоа до 21 имени. В 1990 году Тереза Рита Лопеш представила более детальный список гетеронимов, достигающий 72 имён. Эта «гонка гетеронимов» недавно была продолжена Жерóнимо Пизарро и Патрисио Феррари, которые используя более широкий критерий, представили в 2013 году список из 136 вымышленных авторов (гетеронимов, полу-гетеронимов и псевдонимов), созданных Фернанду Пессоа. В контексте собственной гетеронимии Пессоа перестаёт быть ортонимом (т. е. действительно существующим автором), но, вследствие такой «драмы в лицах», превращается в одного из собственных гетеронимов.

С детства я стремился творить вокруг себя вымышленный мир, окружая себя друзьями и знакомыми, никогда не существовавшими (на самом деле, я не знаю, действительно ли они не существовали, или же - это я не существую; в этом, как и во всём, мы не должны быть догматиками). С тех пор, как я осознаю себя тем, что называю собой, помню, что мысленно всегда нуждался в фигуре, движениях, характере и истории; разнообразные воображаемые фигуры были для меня такими очевидными и моими, как вещи из того, что мы называем, может быть неправильно, реальной жизнью. Подобная склонность, какая характерна для меня с тех пор, как я осознаю себя как личность, сопровождала меня всегда, лишь немного изменяя музыку, которой меня околдовывала, но не изменяя существенно самого способа колдовства.

Оригинальный текст (порт.)  

Desde criança tive a tendência para criar em meu torno um mundo fictício, de me cercar de amigos e conhecidos que nunca existiram. (Não sei, bem entendido, se realmente não existiram, ou se sou eu que não existo. Nestas coisas, como em todas, não devemos ser dogmáticos). Desde que me conheço como sendo aquilo a que chamo eu, me lembro de precisar mentalmente, em figura, movimentos, carácter e história, várias figuras irreais que eram para mim tão visíveis e minhas como as coisas daquilo a que chamamos, porventura abusivamente, a vida real. Esta tendência, que me vem desde que me lembro de ser um eu, tem-me acompanhado sempre, mudando um pouco o tipo de música com que me encanta, mas não alterando nunca a sua maneira de encantar.

(Первая публикация в журнале «Presença», № 49, Коимбра, июнь 1937 года.)

</div>

— Фернандо Пессоа, письмо к Адолфу Казáйш Монтейру от 13 января 1935 года. Перевод И. Фещенко-Скворцовой.

</blockquote>

Важнейшим источником сведений о происхождении гетеронимии великого португальского поэта и писателя является его письмо Адолфу Казáйш Монтейру от 13 января 1935 года, впервые опубликованное в журнале «Presença» («Презенса» (Присутствие), № 49, Коимбра, июнь 1937). По словам самого Фернандо Пессоа, его три главных гетеронима (а также наиболее продуктивных) — это Алберту Каэйру (Alberto Caeiro), Рикарду Рейш (Ricardo Reis) и Áлвару де Кампуш (Álvaro de Campos). Среди них главную роль играл Алберту Каэйру — буколический поэт, ставший учителем других гетеронимов. Кроме того Каэйру оказывал воздействие на гетеронима под именем «Фернандо Пессоа», которого следует отличать от Пессоа-ортонима, чьим наставником он (Каэйру) также являлся. Четвёртый, очень важный гетероним Пессоа — Бернарду Суареш, «помощник бухгалтера в городе Лиссабоне», составитель «Книги Непокоя». С другой стороны. Бернарду Суареш — особый случай, рассматриваемый, скорее, как полу-гетероним Фернандо Пессоа, так как очень близок по сути к самому автору. Пессоа так и написал в письме Адолфу Казайш Монтейру: «мой полугетероним» (semi-heterónimo). Именно по этим соображениям Пессоа не испытывал потребности в чётком определении этой индивидуальности, в противоположность другим трём гетеронимам, для которых измышлял даже даты рождения и смерти, кроме Рикарду Рейша и Áлвару де Кампуша, что пережили своего автора.

Как я пишу от имени этих троих?… От имени Каэйро — в порыве чистого и неожиданного вдохновения, не зная заранее, даже не предполагая, что буду писать. От имени Рикарду Рейша — после некого абстрактного размышления, какое внезапно обретает форму конкретной оды. От имени Кампуша — когда чувствую неожиданный импульс писать, но ещё не знаю, о чём. (Мой полу-гетероним Бернарду Суареш, который, впрочем, во многих случаях напоминает Áлвару де Кампуша, появляется всегда, когда я усталый или сонный, так, что несколько прерываются мои способности к рассуждению и торможению; такая проза является постоянным мечтанием. Это полу-гетероним, т.к., не обладая моей личностью, не обладает и отличной от моей, но, скорее, ею, но искалеченной. Это я — минус разум и чувствительность. Проза, исключая то, что даёт рассудок, менее значительный, чем мой, такая же, и язык совершенно такой же; тогда как Каэйру плохо пишет по-португальски, Кампуш — разумно, но с некоторыми незначительными ошибками, Рейш — лучше меня, но с пуризмом, какой я считаю преувеличенным. Мне трудно писать прозу Рейша — хотя бы и неизданную — или Кампуша. Притворяться легче в стихах, даже потому что они более стихийны).

Оригинальный текст (порт.)  

Como escrevo em nome desses três?… Caeiro por pura e inesperada inspiração, sem saber ou sequer calcular que iria escrever. Ricardo Reis, depois de uma deliberação abstracta, que subitamente se concretiza numa ode. Campos, quando sinto um súbito impulso para escrever e não sei o quê. (O meu semi-heterónimo Bernardo Soares, que aliás em muitas coisas se parece com Álvaro de Campos, aparece sempre que estou cansado ou sonolento, de sorte que tenha um pouco suspensas as qualidades de raciocínio e de inibição; aquela prosa é um constante devaneio. É um semi-heterónimo porque, não sendo a personalidade a minha, é, não diferente da minha, mas uma simples mutilação dela. Sou eu menos o raciocínio e a afectividade. A prosa, salvo o que o raciocínio dá de ténue à minha, é igual a esta, e o português perfeitamente igual; ao passo que Caeiro escrevia mal o português, Campos razoavelmente mas com lapsos como dizer «eu próprio» em vez de «eu mesmo», etc., Reis melhor do que eu, mas com um purismo que considero exagerado. O difícil para mim é escrever a prosa de Reis — ainda inédita — ou de Campos. A simulação é mais fácil, até porque é mais espontânea, em verso).

(Первая публикация в журнале «Presença», № 49, Коимбра, июнь 1937 года.)

</div>

— Фернандо Пессоа, письмо к Адолфу Казáйш Монтейру от 13 января 1935 года. Перевод И. Фещенко-Скворцовой.

</blockquote>

Другими важными гетеронимами Пессоа были Алешандер Сёрч — английский поэт, философ Антониу Мора, Барон де Тиеве — португальский дворянин, автор текстов под названием «Воспитание Стоика». Если Áлвару де Кампуш заместил Александра Сёрча в качестве "alter ego" самого Фернандо Пессоа, то Барон де Тиеве более других приближается к Бернарду Суарешу — составителю самой знаменитой книги «Книга Непокоя» — они оба являются полу-гетеронимами Пессоа, т. к. их индивидуальность во многом совпадает с личностью самого Пессоа. Благодаря явлению гетеронимии, Пессоа смог глубоко и разностороннее рассматривать жизнь во всех её связях между реальным существованием и идентификацией её по отношению к уникальному и мистическому характеру его существования и многогранного и глубочайшего литературного творчества, в одно и то же время поэтического, философского и социологического.

Политические взгляды

В 1928 году поэт Фернандо Пессоа написал брошюру «Защита и оправдание военной диктатуры в Португалии» (1928), написанную в духе политического трактата. Основные тезисы брошюры были изложены Виктором Мендесом:

«1. Без военной диктатуры страну не спасти и не возродить;

2. «Дух нынешней Португалии» (слово «дух» здесь явно подражает немецкому Stimmung) — результат глубокого разлома между двумя политическими силами страны, республиканцами и монархистами. Поляризация политических сил истребила национальный идеал и не дает нации понять, чем она является на самом деле. Борьба монархистов и республиканцев стала родом гражданской войны, остановить которую можно только сверху, временно введя военную диктатуру;

3. В «моральной ночи» (noite moral) сосуществования нации с могущественными европейскими державами возможное тайное финансирование многопартийной системы из-за рубежа чревато прямым иностранным вмешательством в политику страны;

4. Переходная эпоха, эпоха выбора государственного курса, требует упразднить конституцию и парламентаризм. Правительство, которому выпала ответственность руководить страной в эти годы, должно прежде всего думать о поддержании порядка. О деревне позаботится полиция, а страну нужно будет отстаивать, взяв оружие в руки и сражаясь плечом к плечу;

5. Необходимость остановить процесс «денационализации» (desnacionalização) португальской политики, власти и культуры требует применять силу в делах государственного строительства. Во благо всего общества рычаги власти нельзя ослаблять: только так можно спасти традицию от разрушения. И лишь одна сила обладает в стране требуемыми качествами власти и подчинения — это армия. Следовательно, военная диктатура оправданна.

Фернандо Пессоа заканчивает свои аргументы тем, что его легитимизация военной диктатуры весьма отличается по своим приемам, логике и цели от «всех прочих известных политических сочинений». Это финальное притязание на оригинальность апологии диктатуры само целиком отражает риторику особого пути Португалии и позволяет читателю предположить, что политическое решение проблем — это прямое возвращение славы предыдущих эпох, имперского величия страны, уже в 1578 году заявившей о своем всемирно-историческом значении. Диктатура покончит с влиянием чуждых культур, уже более трех веков разлагающих национальный организм и обусловивших смену в недавнем прошлом трех несовместимых друг с другом политических режимов. Только тогда страна подтвердит своё своеобразие и уникальность, вновь покажет себя миру и в европейских университетах никто больше не посмеет сказать, что португальцы — «рабы чужих идей», подхваченных у европейских мыслителей и плохо при этом понятых».

Признание

При жизни имя Фернанду Пессоа было известно лишь в узком кругу португальских интеллектуалов. Его творчество не встретило понимания среди современников. Пессоа также как и Камоэнс ушёл из жизни в безвестности. Культурным символом Португалии и признанным мастером современного португальского языка поэт стал через много лет после своей смерти.

Пессоа считается одним из крупнейших португальских поэтов, его вклад в португальскую культуру сравним со вкладом великого Камоэнса. Харольд Блум ставит его в один ряд с Пабло Нерудой, одним из наиболее значительных испаноязычных поэтов XX века.

Жизнь Пессоа была всецело посвящена литературе. Он является создателем огромного числа гетеронимов, альтер эго поэта. Загадочный образ поэта дал почву для многочисленных литературоведческих исследований его жизни и творчества. Из трудов последних десятилетий, посвящённых его личности и наследию, выделяются книги Жоржи де Сены, Эдуарду Лоуренсу, Луиша Филипе Тейшейры. Некоторые критики задаются вопросом, действительно ли через гетеронимов Пессоа проявляется его истинное «я», или они не больше чем плод воображения поэта.

На основе биографии и произведений поэта написаны романы «Год смерти Рикардо Рейса» Жозе Сарамаго и «Три последних дня Фернандо Пессоа» Антонио Табукки. В 1996 году в Порту основан Университет Фернандо Пессоа.

Автобиографические записи

Автобиография Фернандо Пессоа, составленная им за 8 месяцев до смерти.

Полное имя: Фернанду Антониу Нугейра Пессоа.

Возраст и национальность: Родился в Лиссабоне, приход (или фрегезия) Мучеников, здание № 4 на площади Святого Карлуша (впоследствии Площадь Директории) 13 июня 1888 года.

Родственные связи (или родство, или происхождение): законный сын Жоакина де Сеабра Пессоа и донны Марии Магдалены Ринейру Нугейра. По отцовской линии — внук генерала Жоакина Антониу де Араужу Пессоа, ветерана «мигелистских войн» (гражданских войн в Португалии в 1823-1834 гг.), и донны Лионисии Сеабра; по материнской линии — внук советника Луиша Антониу Нугейры, юрисконсульта, Главного Директора Королевского Министерства и донны Магдалены Шавиер Пинейру. Смешанное происхождение: в роду были дворяне и евреи.

Семейное положение: холост.

Профессия (род занятий): наиболее подходящее название — «переводчик», наиболее точное — «ответственный за переписку с иностранными клиентами в коммерческих учреждениях». Быть поэтом и писателем — не профессия, но призвание.

Место жительства (адрес): Улица Куэльу да Роша, 16, второй этаж справа, Лиссабон (почтовый адрес — п/я 147, Лиссабон).

Исполняемые общественные (социальные) обязанности (функции): Если под этим понимаются государственные должности или важные обязанности — никакие.

Опубликованные сочинения: произведения в основном рассеяны по различным журналам и случайным публикациям. Что касается книг и брошюр, считаю заслуживающими внимания следующие: «35 сонетов» (на английском языке), 1918; «Английские поэмы I-II» и «Английские поэмы III» (также на английском языке), 1922; и книга «Послание», 1934, премированная Секретариатом Национальной Пропаганды в категории «Поэма». Брошюру (памфлет) «Междуцарствие», опубликованную в 1928 г. и представляющую собой защиту военной диктатуры в Португалии, следует считать несуществующей. Впоследствии, пересмотрев её, я сделал вывод, что, вероятно, от многого там изложенного теперь отрёкся бы.

Образование: Вследствие того, что мой отец скончался в 1893 г. и моя мать вышла замуж в 1895 г. за коменданта Жуана Мигела Розу — консула Португалии в Дурбане (Южная Африка), провинции Натал, я получал образование в Дурбане. Заслужил премию Королевы Виктории за очерк на английском языке (оценивался уровень владения английским языком как родным) Университета Мыса Доброй Надежды в 1903 г. на вступительном экзамене, в возрасте 15 лет.

Политические взгляды: считаю монархическую систему государственного правления наиболее подходящей для такой нации, как португальская, имеющей природное тяготение к империи. В то же время, считаю монархию в Португалии абсолютно нежизненной. Поэтому, при условии опроса населения (плебисцита) с целью выбора политического режима, голосовал бы, хотя и с сожалением, за республику. Являюсь консерватором в английском стиле, то есть либералом, исповедующим консерватизм, и абсолютным анти — реакционером.

Религиозные убеждения: Христианин — гностик и, поэтому, противник всех официальных религий, особенно католицизма. Предан по мотивам, о которых сказано ниже, тайным доктринам христианства, близко связанным с израильскими тайными доктринами (Каббала) и с оккультной сущностью учения масонов.

Посвящение: Посвящённый непосредственно Учителем в ученики трёх низших степеней якобы упразднённого Ордена Тамплиеров в Португалии.

Патриотическая позиция: Последователь мистического национализма, из какого устранено любое влияние Римско-католической церкви, пытающийся создать, если это возможно, новый себастьянизм, замещающий духовность католицизма, если в португальском католицизме была какая-то духовность. Националист, который руководствуется принципом: «Всё для Человечества, ничего против Нации».

Социальная позиция: Анти-коммунист и анти-социалист. Остальное вытекает из вышесказанного.

Вывод из этих последних соображений: Всегда помнить о мученике Жаке де Моле — Великом Магистре ордена Тамплиеров и опровергать, всегда и во всех их проявлениях, трёх его убийц — Невежество, Фанатизм и Тиранию.

Лиссабон, 30 марта 1935 г.

Оригинальный текст (порт.)  

Nome completo: Fernando António Nogueira Pessoa.

Idade e naturalidade: Nasceu em Lisboa, freguesia dos Mártires, no prédio n.º 4 do Largo de S. Carlos (hoje do Directório) em 13 de Junho de 1888.

Filiação: Filho legítimo de Joaquim de Seabra Pessoa e de D. Maria Madalena Pinheiro Nogueira. Neto paterno do general Joaquim António de Araújo Pessoa, combatente das campanhas liberais, e de D. Dionísia Seabra; neto materno do conselheiro Luís António Nogueira, jurisconsulto e que foi Director-Geral do Ministério do Reino, e de D. Madalena Xavier Pinheiro. Ascendência geral: misto de fidalgos e judeus.

Estado: Solteiro.

Profissão: A designação mais própria será «tradutor», a mais exacta a de «correspondente estrangeiro em casas comerciais». O ser poeta e escritor não constitui profissão, mas vocação.

Morada: Rua Coelho da Rocha, 16, 1.º Dt.º, Lisboa. (Endereço postal — Caixa Postal 147, Lisboa).

Funções sociais que tem desempenhado: Se por isso se entende cargos públicos, ou funções de destaque, nenhumas.

Obras que tem publicado: A obra está essencialmente dispersa, por enquanto, por várias revistas e publicações ocasionais. O que, de livros ou folhetos, considera como válido, é o seguinte: «35 Sonnets» (em inglês), 1918; «English Poems I-II» e «English Poems III» (em inglês também), 1922, e o livro «Mensagem», 1934, premiado pelo Secretariado de Propaganda Nacional, na categoria «Poema». O folheto «O Interregno», publicado em 1928, e constituído por uma defesa da Ditadura Militar em Portugal, deve ser considerado como não existente. Há que rever tudo isso e talvez que repudiar muito.

Educação: Em virtude de, falecido seu pai em 1893, sua mãe ter casado, em 1895, em segundas núpcias, com o Comandante João Miguel Rosa, Cônsul de Portugal em Durban, Natal, foi ali educado. Ganhou o prémio Rainha Vitória de estilo inglês na Universidade do Cabo da Boa Esperança em 1903, no exame de admissão, aos 15 anos.

Ideologia Política: Considera que o sistema monárquico seria o mais próprio para uma nação organicamente imperial como é Portugal. Considera, ao mesmo tempo, a Monarquia completamente inviável em Portugal. Por isso, a haver um plebiscito entre regimes, votaria, embora com pena, pela República. Conservador do estilo inglês, isto é, liberdade dentro do conservantismo, e absolutamente anti-reaccionário.

Posição religiosa: Cristão gnóstico e portanto inteiramente oposto a todas as Igrejas organizadas, e sobretudo à Igreja de Roma. Fiel, por motivos que mais adiante estão implícitos, à Tradição Secreta do Cristianismo, que tem íntimas relações com a Tradição Secreta em Israel (a Santa Kabbalah) e com a essência oculta da Maçonaria.

Posição iniciática: Iniciado, por comunicação directa de Mestre a Discípulo, nos três graus menores da (aparentemente extinta) Ordem Templária de Portugal.

Posição patriótica: Partidário de um nacionalismo místico, de onde seja abolida toda a infiltração católico-romana, criando-se, se possível for, um sebastianismo novo, que a substitua espiritualmente, se é que no catolicismo português houve alguma vez espiritualidade. Nacionalista que se guia por este lema: «Tudo pela Humanidade; nada contra a Nação».

Posição social: Anticomunista e anti-socialista. O mais deduz-se do que vai dito acima.

Resumo de estas últimas considerações: Ter sempre na memória o mártir Jacques de Molay, Grão-Mestre dos Templários, e combater, sempre e em toda a parte, os seus três assassinos — a Ignorância, o Fanatismo e a Tirania.

Lisboa, 30 de Março de 1935.

</div>

— Фернандо Пессоа, Перевод И. Фещенко-Скворцовой.

</blockquote>

Хронология

Ниже с незначительными уточнениями (указаны в квадратных скобках) представлены наиболее важные даты жизни Фернанду Пессоа, выбранные из установленной Ричардом Зенитом хронологии и откорректированной им специально для сайта «Дом Фернанду Пессоа».

1887 – 19 сентября в Порту в 16:05 «родился» Рикарду Рейш. 1888 – 13 июня в Лиссабоне в среду в 15:20 появился на свет Фернанду Антóниу Ногейра Пессоа. Предположительно в тот же день в Лиссабоне «родился» Александр Сёрч.

1889 – 16 апреля в Лиссабоне в 13:45 «родился» Алберту Каэйру.

1890 – 15 октября в Тавире в 13:30 «родился» Áлвару де Кампуш. Однако, согласно некоторым определённым Пессоа для этого гетеронима гороскопам датой его рождения было 13 октября.

1895 – 25 июля Пессоа сочинил своё первое стихотворение «Моей любимой мамочке» (À minha querida mamã).

1899 – 7 апреля Пессоа поступает в высшую школу в Дурбане (Durban High School).

1900 – 14 июня в Лиссабоне родилась будущая единственная возлюбленная Пессоа Офелия Кейрош (Ofélia Queiroz).

1901 – 12 мая на английском языке написано наиболее раннее известное стихотворение «Отделённый от тебя» (Separated from thee).

1902 – 15 мая на острове Терсейра Пессоа пишет стихотворение «Когда она проходит» (Quando Ela Passa) для одного из трёх номеров собственной шуточной газеты «Слово» (A Palavra), в качестве «редактора» которой был обозначен двоюродный брат Фернанду – Мáриу. 18 июля в лиссабонской газете «У Импарсиал» (O Imparcial – Беспристрастный) выходит первая публикация сочинения Пессоа – стихотворение на португальском языке «Когда боль сокрушит меня» (Quando a dor me amargurar), датированное 31.03.1902. В сентябре поступает в коммерческую школу (Commercial School) в Дурбане.

1903 – в ноябре сочинение Пессоа на английском языке удостоено премии королевы Виктории среди 899 кандидатов на вступительных экзаменах в Кейптаунский университет.

1904 – в феврале снова зачисляется в высшую школу в Дурбане (Durban High School). 9 июля в южно-африканской газете «Натал Меркьюри» (The Natal Mercury) публикуется сатирическое стихотворение за подписью «Ч. Р. Анон» (C. R. Anon – Charles Robert Anon). Под этим именем создаётся проза и поэзия, т. е. разноплановое творчество первого гетеронима Пессоа.

1905 – переезжает навсегда в Португалию. Со 2 октября начинает учёбу на высших литературных курсах в Лиссабоне (будущий филологический факультет университета).

1906 – появление гетеронима Александра Сёрча (Alexander Search). Пессоа ретроспективно атрибуирует ему авторство стихотворений, написанных C. R. Anon с 1904 по 1906 год. В сентябре восстанавливается на 1-м курсе, т. к. из-за болезни не смог сдать летние экзамены. Повышенный интерес к философии.

1907 – возникновение различных альтер эго, сочиняющих на разных языках: Фауштину Антунеш (Faustino Antunes) и Панталеон (Pantaleão) – на португальском, Чарльз Джеймс Сёрч (Charles James Search) и монах Морис (o Friar Maurice) – на английском, Жан Сёль (Jean Seul) – на французском. Летом Пессоа бросает учёбу в университете. 6 сентября после смерти бабушки становится её единственным наследником. Устраивается стажёром в коммерческую фирму.

1908 – в конце осени за подписью гетеронима-юмориста Гаудéнсиу Нáбуша (Gaudêncio Nabos) публикуется шарада в виде эпистолярной поэмы. 14 декабря сочинён первый датируемый фрагмент стихотворной драмы «Фауст», вдохновлённой Гёте.

1909 – появляются новые вымышленные личности: Жуакин Моура Кошта (Joaquim Moura Costa), Висенте Гедеш (Vicente Guedes), Карлуш Отто (Carlos Otto). Осенью основывает типографию и издательство «Ибис». В то же время возобновляется публикация эпистолярной поэмы гетеронима-юмориста Гаудéнсиу Нáбуша.

1910 – закрытие издательства «Ибис», которое кроме бланков, визитных карточек и конвертов не выпустило ни одной книги. 5 октября в Португалии провозглашается Республика.

1911 – сотрудничает с несколькими коммерческими фирмами. Для серии «Международная библиотека выдающихся произведений» Пессоа начинает делать переводы с английского и испанского языков на португальский. Серия была опубликована в 24 томах в 1912 году.

1912 – в Порту в журнале «Áгия» (A Águia – Орёл) выходит первая критическая статья Пессоа «Новая португальская поэзия с точки зрения социологии» (A Nova Poesia Portuguesa Sociologicamente Considerada) [в которой провозглашается грядущее появление сверх-Камоэнса]. В том же журнале в 1912 и 1913 годах публикуются другие его статьи. В апреле лучший друг Пессоа Мáриу де Са-Карнейру уезжает в Париж. С того времени началась частая (порой, чуть ли не ежедневная) переписка двух корреспондентов.

1913 – в марте на английском языке сочиняются первые отрывки из поэмы «Эпиталама» (Epithalamium), датированной 1913 годом. С 1 марта начинается сотрудничество с журналом «Театр», а позже и с одноименной газетой, где публикуются критические статьи об искусстве. В августе в журнале «Áгия» печатается первый отрывок «В лесу рассеянности» (Na Floresta do Alheamento) с ремаркой «из “Книги беспокойства”, в процессе создания» за подписью самого Пессоа-ортонима (Do «Livro do Desassossego», em preparação. Fernando Pessôa).

1914 – в феврале в журнале «Ренашсенса» (A Renascença – Возрождение) печатаются первые стихотворения зрелого поэта-ортонима «О колокол моей деревни» (Ó sino da minha aldeia) и поэтический цикл «Болота» (Pauis – всего 12 стихотворений) под общим заглавием «Впечатления сумерек» (Impressões do Crepúsculo) [Появление течения паулизм (от порт. paul – болото, мн. ч. pauis)]. 4-м марта датируется первое стихотворение Алберту Каэйру [в письме Адолфу Казайш Монтейру Пессоа указал дату 8 марта]. В июне возникает Áлвару де Кампуш, который пишет «Триумфальную оду» (Ode Triunfal – первая публикация в журнале «Орфей 1»). 12-м июня датируются первые оды Рикарду Рейша.

1915 – первое конкретное упоминание гетеронима Антóниу Мора (António Mora), который, возможно, уже существовал в 1914 году. Мора считается «продолжателем философии» Алберту Каэйру. «Смерть» Алберту Каэйру. 24 марта выходит первый номер журнала «Орфей», включающий «статическую драму» Пессоа «Моряк» (O Marinheiro) и два опуса Áлвару де Кампуша – «Курильщик опиума» (Opiário), «Триумфальная ода» [данные произведения относятся к сенсационизму — течению, основанному Мáриу де Са-Карнейру и Пессоа]. В апреле Пессоа публикует десять текстов под рубрикой «Хроника текущей жизни…» (Crónica da vida que passa…) в газете «У Журнал» (O Jornal). 6 мая Пессоа начинает писать поэму «Антиной» (Antinous), датируемую 1915 годом. 13 мая публикуется политический памфлет «Предвзятость порядка» (O Preconceito da Ordem), направленный против диктатуры Пимента де Каштру (Pimenta de Castro). 14 мая в результате революции в Лиссабоне свергается правительство Пимента де Каштру. В конце июня выходит второй номер «Орфея» с циклом ортонима «Косой дождь» (Chuva Oblíqua – 6 поэтических произведений), положившим начало течению интерсекционизма. В том же номере была напечатана «Морская ода» (Ode Marítima) Áлвару де Кампуша. В сентябре Пессоа передаёт для публикации первый из шести переводов теософских трудов Ледбитера и Блаватской на португальский язык, которые будут печататься с 1915 по 1916 годы. В декабре появляется новый литературный гетероним – астролог «с длинной бородой» Рафаэл Балдайя (Rafael Baldaia).

1916 – в марте у Пессоа возникает феномен автоматического письма и способности медиума. 9 марта Германия объявляет войну Португалии. 26 апреля в Париже Мáриу де Са-Карнейру кончает жизнь самоубийством. В сентябре Пессоа решает убрать сиркунфлекс в написании фамилии: «Pessôa» > «Pessoa».

1917 – в июле не удаётся выпустить почти готовый третий номер журнала «Орфей», который так и не появился в печати при жизни Пессоа. 6-м июля датировано письмо английского издательства Constable & Company Ltd. с отказом в публикации сборника стихотворений «Безумный скрипач» (The Mad Fiddler). В ноябре полиция накладывает арест на тираж единственного выпущенного номера журнала «Футуристическая Португалия» (Portugal Futurista), отдельным приложением к которому был напечатан «Ультиматум» Áлвару де Кампуша, в котором провозглашается создание сверхчеловека. 5 декабря Сидóниу Пáиш возглавляет правительственный переворот, после чего в стране устанавливается диктатура.

1918 – в июле Пессоа на собственные средства печатает поэму «Антиной» и «35 сонетов» на английском языке. Некоторые британские газеты опубликовали на них положительные рецензии. 14 декабря убийство Сидóниу Пáиша.

1919 – 19 января в Порту и Лиссабоне провозглашается победа монархии. 13 февраля монархию свергают республиканцы. Монархист Рикарду Рейш вынужден искать убежища в Бразилии [Пессоа публикует политические и социологические статьи]. 1 мая Пессоа начинает сотрудничать с газетой сидонистов «Действие» (Acção), созданной Группой Национального Действия (Núcleo de Acção Nacional). В ноябре Пессоа знакомится с Офелией Кейрош.

1920 – 30 января в престижной английской газете «The Athenæum» публикуется вошедшее в сборник «Безумный скрипач» стихотворение «Тем временем» (Meantime). 27 февраля в газете «Действие» печатается элегия «Памяти президента Сидóниу Пáиша» (À Memória do Presidente-Rei Sinódio Pais). 29 ноября Пессоа в письме Офелии Кейрош сообщает о разрыве отношений.

1921 – Пессоа основывает издательство «Улисипу» (Olisipo – римское название Лиссабона). 19 октября в Лиссабоне происходит восстание. За время так называемой «кровавой ночи» убиты некоторые республиканцы. В декабре в издательстве «Улисипу» Пессоа публикует на английском языке «Английские стихи I–II» (English Poems I-II), которые включают отредактированные варианты поэмы «Антиной» и «Посвящения» (Inscriptions), «Английские стихи III» (English Poems III – Epithalamium) и опус Алмады Негрейруша «Изобретение светлого дня» (Almada Negreiros. A Invenção do Dia Claro).

1922 – в мае в первом номере журнала «Контемпорáнеа» (Contemporânea — Современность) Пессоа издаёт написанный в январе рассказ «Банкир-анархист» (O Banqueiro Anarquista). В июле «Контемпорáнеа» печатает критическую статью Пессоа «Антóниу Боту и эстетический идеал Португалии» (António Botto e o Ideal Estético em Portugal) о сборнике стихов «Песни» (Canções) португальского поэта Антóниу Бóту. В октябре «Контемпорáнеа» публикует поэтический цикл Пессоа «Португальское море» (Mar Português), 11 из 12 стихотворений которого позже войдут в мистический сборник «Послание». В том же номере журнала появляется статья Áлвару Майя (Álvaro Maia) «Содомская литература: сеньор Фернанду Пессоа и эстетический идеал в Португалии» (Literatura de Sodoma: O sr. Fernando Pessoa e o ideal estético em Portugal).

1923 – в январе в журнале «Контемпорáнеа» публикуются три стихотворения Пессоа на французском языке. В феврале «Контемпорáнеа» печатает декадентское стихотворение на португальском языке Áлвару де Кампуша «Вновь посещенный Лиссабон (1923)» (Lisbon Revisited (1923)). В издательстве «Улисипу» выходит исследование о мистической педерастии «Обожествлённый Содом» (Sodoma Divinizada) Рауля Леала (Raul Leal, 1886-1964). Правительство организовывает Лигу действия лиссабонских студентов (Liga de Acção dos Estudantes de Lisboa) для борьбы с «содомитской литературой». В марте губернатор Лиссабона накладывает арест на некоторые «аморальные» книги, в их числе сборник «Песни» Антóниу Боту и «Обожествлённый Содом». На манифест студентов из Лиги действия против «изменения общепринятых умонастроений, морали и восприимчивости» Пессоа отвечает «Заявлением по поводу морали» (Aviso por Causa da Moral). 6 марта Áлвару де Кампуш подписывает и распространяет листовки с манифестом Пессоа. В апреле Раул Леал публикует обличающий католическую церковь памфлет, и обменивается со студентами оскорбительными манифестами. Пессоа встаёт на защиту Рауля Леала.

1924 – в октябре Пессоа берёт на себя литературную редакцию нового журнала «Атена» (Athena – Афина) и издаёт в первом его номере 20 од Рикарду Рейша. В декабре выходит второй (ноябрьский) номер журнала с публикациями «Последних стихов Мáриу де Са-Карнейру» и работой Áлвару де Кампуша «Что есть метафизика» (O que é a Metafísica), в которой гетероним полемизирует с ортонимом.

1925 – в начале года выходит третий (декабрьский 1924 года) номер журнала «Атена», в котором Пессоа-ортоним публикует свои 16 стихотворений. В марте в четвёртом (за январь 1925 года) номере «Атена» впервые напечатаны 23 стихотворения Алберту Каэйру из цикла «Хранитель стад» (O Guardador de Rebanhos). В июне в пятом (февральском) номере журнала «Атена» публикуются 16 сочинений Алберту Каэйру из цикла «Отдельные стихи» (Poemas Inconjuntos). С августа по декабрь Пессоа переводит на португальский язык роман «Алая буква» Натаниэля Готорна.

1926 – роман «Алая буква» начинает печататься с 1 января в отдельных приложениях к журналу «Илуштрасан» (Ilustração – Иллюстрация), где по обычаям того времени имя переводчика не указывалось. 25 января выходит первый из шести номеров (все за 1926 год) «Журнала торговли и бухгалтерии», главными сотрудниками которого были Пессоа и его родственник (свояк). 28 мая в Португалии происходит военный мятеж, за которым следует смещение правительства. 17 июня имеет место государственный переворот. В июне в «Контемпорáнеа» Пессоа печатает новую версию декадентского стихотворения на португальском языке Áлвару де Кампуша «Вновь посещенный Лиссабон (1926)» (Lisbon Revisited (1926)). 9 июля в результате ещё одного государственного переворота в Португалии до 1928 года устанавливается военная диктатура. С 30 октября в печати частями начитает выходить детектив Анны Кэтрин Грин «Дело Ливенуорта». Пессоа успел перевести на португальский язык треть романа, дав ему название «Случай на 5-й авеню» (O Caso da 5.ª Avenida), но в декабре 1926 года издательство приостановило его публикацию.

1927 – в феврале в Порту и Лиссабоне власти подавили восстание республиканцев. 4 июня публикацией одного стихотворения ортонима и текста Áлвару де Кампуша «Окружающая среда» (Ambiente) Пессоа начинает сотрудничество с основанным в Коимбре журналом «Презенса» (Presença). 18 июня «Презенса» публикует три оды Рикарду Рейша.

1928 — в марте выходит статья Пессоа «Междуцарствие. Защита и оправдание военной диктатуры в Португалии» (O Interregno: Defesa e Justificação da Ditadura Militar em Portugal). В автобиографии Nota Autobiográfica (Fernando Pessoa) 1935 года автор откажется от этой публикации, утверждая, что «она не существует». В августе в записной книжке появляются первые отрывки за подписью дворянина-самоубийцы барона де Теиве (Barão de Teive), который, возможно, является последним гетеронимом Фернанду Пессоа.

1929 – 22 марта датируется первый текст заключительной и наиболее напряжённой фазы создания «Книги беспокойства». В апреле-июле после 16-летнего перерыва публикуется первый из 11 отрывков «Книги беспокойства», которые будут печататься с 1929 по 1932 год. В настоящее время все части книги издаются за подписью Пессоа-ортонима, но их авторство приписывается «Бернарду Соарешу, помощнику библиотекаря города Лиссабона». 26 июня пишет своё первое письмо Жуану Гашпару Симоэншу (João Gaspar Simões), одному из редакторов журнала «Презенса», где благодарит его за книгу «Темы» (Temas), в которой вышло первое исследование о творчестве Пессоа. 9 сентября Офелия Кейрош письменно благодарит Пессоа за фотографию, которую он передал ей по её просьбе через своего друга Карлуша Кейроша (Carlos Queiroz), племянника Офелии. 11 сентября Пессоа отвечает на письмо Офелии, возобновляя свои ухаживания. 4 декабря Пессоа пишет письмо издателю Алистера Кроули, где указывает на ошибки при составлении его гороскопа. Кроули немедленно отвечает Пессоа, после чего между ними завязалась интенсивная переписка.

1930 – 11 января Пессоа пишет своё последнее письмо Офелии Кейрош, которая ещё более года будет отправлять ему свою корреспонденцию. Порой они разговаривают по телефону и изредка встречаются. Позже Офелия выйдет замуж, а уйдёт из жизни в 1991 году. 23 июля пишет последние два датированные стихотворения из цикла «Влюблённый пастух» (O Pastor Amoroso) Алберту Каэйру [который «умер» в 1915 году]. 2 сентября в Лиссабон в сопровождении молодой любовницы прибывает Алистер Кроули. 23 сентября, когда после ссоры Кроули уезжает в Берлин, его любовница из ревности и мести устраивает скандальную инсценировку самоубийства в Бока ду Инферну (Boca do Inferno – Пасть Ада в Кашкайше), печально известном месте подобных случаев. Пессоа принимает участие в этом фарсе. 5 октября в прессе публикуется «важное свидетельское показание» Пессоа по делу Кроули.

1931 – в ферале в 30-м номере «Презенсы» печатается восьмое стихотворение цикла «Влюблённый пастух» и пять отрывков из «Заметок памяти моего Наставника Каэйру» (Notas para a Recordação do meu Mestre Caeiro) Áлвару де Кампуша. В июне в «Презенсе» публикуются произведения трёх главных гетеронимов и сочинение ортонима «Подмостки» (O Andaime). В декабре в номере за июль-октябрь «Презенса» издаёт «Гимн Пану» Алистера Кроули в переводе Пессоа на португальский язык (Hino a Pã).

1932 – 2 июля последний король Португалии Мануэл II умирает в изгнании в Англии, не оставив после себя потомков. 5 июля Салазар назначается премьер-министром Португалии и полностью берёт в свои руки все бразды правления страной. В ноябре в «Презенса» публикуется «Автопсихография» (Autopsicografia) — одно из наиболее известных стихотворений Пессоа-ортонима, написанное 1 апреля 1931 года.

1933 – в январе в Марселе в литературном ревю «Ле Кайе дю Сюд» (Les Cahiers du Sud), предваряемые вступительной статьёй и в переводе на французский издаются пять поэтических произведений Пессоа. 19 марта после референдума принимается новая конституция Португалии, в результате чего в стране устанавливается Новое государство. В марте и апреле Пессоа готовит к публикации в издательстве «Презенса» второй поэтический сборник Мáриу де Са-Карнейру «Знаки золота» (Indícios de Ouro). «Презенса» выпустит этот сборник в 1937 году уже после смерти Пессоа. В апреле «Презенса» печатает стихотворение Пессоа «Ишту» (Isto – Это). В июле в «Презенсе» выходит знаменитая поэма Áлвару де Кампуша «Табачная лавка» (Tabacaria), созданная 15 января 1928 года.

1934 – в мае Пессоа публикует в «Презенса» стихотворение «Эрос и Психея» (Eros e Psique), после чего его сотрудничество с этим издательством прекращается. С 11 июля начинает писать четверостишия, которые формально (но не всегда относительно тематики) можно назвать «народными частушками». До августа 1935 года создаётся более 350 таких четверостиший в народном духе (Quadras ao Gosto Popular). 1 декабря публикуется «Послание» (Mensagem (Fernando Pessoa)) – единственная книга стихов Пессоа на португальском языке, изданная при жизни автора. Некоторые экземпляры сборника были напечатаны в октябре для конкурса премии Антеру де Кентала. Собрание не превысило требуемого для 1-й категории минимального объёма в 100 страниц, и было удостоено второго места. 1935 – 13 января Пессоа пишет своё знаменитое письмо Адолфу Казайш Монтейру (Carta de Fernando Pessoa para Adolfo Casais Monteiro) об отношении к оккультизму и возникновении своих гетеронимов. 4 февраля в «Диáриу де Лижбоа» (Diário de Lisboa) Пессоа публикует пылкую статью против проекта закона 15 января 1935 года об упразднении секретных обществ и масонского орденена включительно. 21 февраля в своей речи Салазар высказывается об «определённых ограничениях» и «некоторых директивах» относительно «основ морали и патриотизма» Нового государства. 16 марта Пессоа пишет стихотворение «Свобода» (Liberdade) – первое среди некоторых произведений, направленных против политики Салазара. 5 апреля в Национальной Ассамблее единогласно принимается закон против секретных организаций. 21 октября Пессоа пишет «Все любовные письма смешны» (Todas as cartas de amor são / Ridículas) – последнее датированное стихотворение Áлвару де Кампуша. 13 ноября создаётся последнее датированное стихотворение Рикарду Рейша – «Они живут во многих нас» (Vivem em nós inúmeros). 19 ноября Пессоа пишет своё последнее датированное стихотворение на португальском языке «Бывают недуги хуже болезней» (Há doenças piores que as doenças). 22 ноября пишет «Сияет счастливое солнце» (The happy sun is shining) – своё последнее датированное стихотворение на английском языке. 29 ноября помещается в больницу, где пишет последние слова «I know not what tomorrow will bring».

30 ноября около 20:00 Фернанду Пессоа уходит из жизни. 2 декабря – похороны Пессоа на кладбище душ Празереш (dos Prazeres) в Лиссабоне.

Произведения Фернандо Пессоа в русских переводах

• [admarginem.ru/books/10498/ Книга непокоя] Пер. с порт. И. Фещенко-Скворцовой. — М.: Ад Маргинем Пресс, 2016. — 488 с. ISBN 978-5-91103-263-0.
• [www.facebook.com/CentreBook/photos/a.538057256252726.1073741826.536706349721150/1048817131843400/?type=3&theater Банкир-анархист и другие рассказы] Пер. В. Коконова, М. Тютюнников, А. Хуснутдинова, А. Чернов. — М.: Центр книги Рудомино, 2016. — 192 с. ISBN 978-5-00087-081-5.
• [vodoleybooks.ru/home/item/978-5-91763-239-1.html Элегия тени] Перевод с португ. Геннадия Зельдовича. – Москва: Водолей, 2015. – 152 с. – (Пространство перевода) ISBN 978–5–91763–239–1.
• [lib.ru/POEZIQ/PESSOA/lirika.txt Поэтические маски] Изд-во С.-Петербургского университета, 2003. – 178 с. ISBN 5288033404, ISBN 9785288033407.
• [www.classic-book.ru/lib/sb/book/453 Лирика] Е. Витковского. Москва: Художественная литература, 1989 г.
• [magazines.russ.ru:81/inostran/1997/9/pessoa02.html Разрозненные страницы]. Художественная литература. Проверено 13 апреля 2015.
• [vekperevoda.com/1950/aleksandrovskij.htm Переводы Сергея Александровского]
• [vekperevoda.com/1950/vitkovskij.htm Переводы Евгения Витковского]
• [erodan.livejournal.com/12714.html Переводы Анатолия Гелескула]
• [vekperevoda.com/1900/vpereleshin.htm Переводы Валерия Перелешина]
• [vekperevoda.com/1950/zeldovich.htm Переводы Геннадия Зельдовича]
• [vekperevoda.com/1930/shmakov.htm Переводы Геннадия Шмакова]
• [pic.vreznich.ru/_pessoa Переводы Владимира Резниченко]
• [www.netslova.ru/feshchenko/portugueses.html «Ночь», из книги «Послание», 1934. Переводы Ирины Фещенко-Скворцовой]
• [www.vekperevoda.com/1950/feshenko.htm Сонеты из цикла «Крестный путь», 1916. Переводы Ирины Фещенко-Скворцовой]
• [www.netslova.ru/feshchenko/pessoa.html Фернандо Пессоа и его гетеронимы – переводы Ирины Фещенко-Скворцовой в «Сетевой Словесности»]
• [www.stihi.ru/avtor/skvorets&book=5#5 Фернандо Пессоа: стихи, «троваш», рубайят – переводы Ирины Фещенко-Скворцовой на сайте «Стихи.ру»]
• [www.stihi.ru/avtor/skvorets&book=2#2 Рикарду Рейш : оды – переводы Ирины Фещенко-Скворцовой на сайте «Стихи.ру»]
• [www.stihi.ru/avtor/skvorets&book=6#6 Алвару де Кампуш – переводы Ирины Фещенко-Скворцовой на сайте «Стихи.ру»]
• [magazines.russ.ru/inostran/2015/7/10pess.html Фернандо Пессоа / Бернарду Суареш Книга неуспокоенности (Книга непокоя) – фрагмент в «Иностранной литературе», 2015, № 7]
• [www.poezia.ru/works/109550 Траурный марш в честь Людвига II, Отто Фридриха Вильгельма Баварского]
• [www.gulliverus.ru/gvideon/?article=43226 Антерос, Река обладания – фрагменты «Книги непокоя» в «Русском Гулливере», 2015, № 12-13]

Напишите отзыв о статье "Пессоа, Фернандо"

Примечания

Литература

• Пессоа, Фернанду [purl.pt/12152/1/j-2223-b_1913-08/j-2223-b_1913-08_item2/j-2223-b_1913-08_PDF/j-2223-b_1913-08_PDF_24-C-R0150/j-2223-b_1913-08_0000_capa-branca_t24-C-R0150.pdf Na Floresta do Alheamento] (порт.) // A Águia : revista mensal. — Porto, 1913. — Vol. 2, num. 20. — P. 38-42.
• Пессоа, Фернанду. [purl.pt/13967/4/ English Poems by Fernando Pessoa]. — Lisbon: Olisipo, 1921. — Vol. 2. — 16-20 с. Бесплатно скачать с португальского Национальной библиотеки.
• Пессоа, Фернанду. [purl.pt/13966 Mensagem]. — Lisboa: Parceria António Maria Pereira, 1934. — Vol. 1. — 101 с. Бесплатно скачать с португальского Национальной библиотеки.
• Пессоа, Фернанду. [multipessoa.net/labirinto/heteronimia/1 Carta a Adolfo Casais Monteiro - 13 Jan. 1935 (Письмо в Адолфу Казáйш Монтейру, 13 января 1935 года.)] (порт.). Escritos Íntimos, Cartas e Páginas Autobiográficas. Europa-América (1986). Проверено 11 апреля 2015.
• Пессоа, Фернандо. Лирика / сост. Е. Витковского; предисл. Жасинто до Прадо Коэльо. — М.: Художественная литература, 1978. — 222 с. — 10 000 экз.
• Пессоа, Фернандо. Лирика / сост. Е. Витковского; предисл. Е. Ряузовой. — М.: Художественная литература, 1989. — 303 с. — ISBN 5280006793.
• Monteiro, George [www.jstor.org/stable/41104880?seq=1#page_scan_tab_contents The Song of the Reaper-Pessoa and Wordsworth] (англ.) // Portuguese Studies : Modern Humanities Research Association. — 1989. — Vol. 5. — P. 71–80.
• Овчаренко О. Фауст в отсутствие Мефистофеля: Фернанду Пессоа и традиция оккультизма в Португалии // Литературное обозрение. — 1992. — № 3. — С. 57–60.
• Пессоа, Фернанду. Фернанду Пессоа и его послание в вечность // Послание = Mensagem / Пер. с порт. О. А. Овчаренко. — М.: Фонд им. И. Д. Сытина, 1997. — 48 с. — 1000 экз.
• Овчаренко О. А. Проблема исторической судьбы Португалии в стихотворном цикле Фернанду Пессоа «Послание» // Очерки португальской филологии. — М.: Голос, 2001. — С. 94–108.
• Овчаренко О. А. Концепция Бога в творчестве Фернанду Пессоа // Очерки португальской филологии. — М.: Голос, 2001.
• Хохлова И. А. Поэтические маски Фернандо Пессоа. — СПб.: С.-Петерб. университета, 2003. — 180 с. — 200 экз. — ISBN 5-288-03340-4.
• Suarez, Jose [www.jstor.org/stable/20063487?seq=1#page_scan_tab_contents Fernando Pessoa’s acknowledged involvement with the occult] (англ.) // Hispania : American Association of Teachers of Spanish and Portuguese. — May 2007. — Vol. 90, no. 2. — P. 245—252.
• Абдулов, Владислав. [www.gulliverus.ru/gvideon/?article=43264 Фернандо Пессоа и Царство Святого Духа]. Русский Гулливер. Гвидеон № 12-13 (2015). Проверено 13 апреля 2015.
• Клочковский Г. [www.gulliverus.ru/gvideon/?article=43222#_ftnref8 Мистификационный импульс Фернанду Пессоа]. Русский Гулливер. Гвидеон № 12-13 (2015). Проверено 11 апреля 2015.
• Ирина Фещенко-Скворцова. [magazines.russ.ru/inostran/2015/7/12fshsk.html Триумфальный день Фернандо Пессоа] (рус.). Иностранная литература 7 (2015). Проверено 11 сентября 2015.
• [admarginem.ru/books/10498/ Пессоа Ф. Книга непокоя. / Пер. с порт. И. Фещенко-Скворцовой. — М.: Ад Маргинем Пресс, 2016. — 488 с. ISBN 978-5-91103-263-0]
• [www.facebook.com/CentreBook/photos/a.538057256252726.1073741826.536706349721150/1048817131843400/?type=3&theater Пессоа, Ф. Банкир-анархист и другие рассказы. / Перевод: В. Коконова, М. Тютюнников, А. Хуснутдинова, А. Чернов. — М.: Центр книги Рудомино, 2016. — 192 с. ISBN 978-5-00087-081-5]

Ссылки

• Клочковский, Геннадий. [pessoa.ru/ Фернанду Пессоа (Fernando Pessoa)]. Центр языка и культуры португалоговорящих стран.
• Фернандо Пессоа на «Викиливре»
• [casafernandopessoa.cm-lisboa.pt/ Дом-Mузей Фернандо Пессоа] Электронная библиотека
• [casafernandopessoa.cm-lisboa.pt/bdigital/index/aut/P/pessoafernando_P1.htm Книги Ф. Пессоа в электронной библиотеке Дома–Музея Пессоа] Cкачать
• [mundopessoa.blogs.sapo.pt/ Мир Пессоа] Блог Дома Фернандо Пессоа с поэзией и литературой новостей (Порт.)
• [purl.pt/1000/1/index.html Фернандо Пессоа в Национальной библиотеке Португалии] (Порт.)
• [purl.pt/index/livro/aut/PT/10380.html Kниги Фернандо Пессоа в Электронной библиотеке Португалии] Cкачать
• [www.bnportugal.pt/index.php?option=com_content&view=article&id=327:autografos-de-fernando-pessoa&catid=49:aquisicoes&Itemid=363 Рукописи Фернандо Пессоа в Национальная библиотека Португалии] (Порт.)
• [www.brown.edu/Departments/Portuguese_Brazilian_Studies/ejph/pessoaplural/ Mножественный Пессоа] Pessoa Plural: Revista de Estudos Pessoanos - A Journal of Fernando Pessoa Studies
• [estranharpessoa.com/projectdescription/ Проект удивительно Пессоа] Estranhar Pessoa
• [www.umfernandopessoa.com/ Сайт Фернандо Пессоа] (Порт.)
• [multipessoa.net/ МультиПессо] (Порт.)

Отрывок, характеризующий Пессоа, Фернандо

Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.



Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.

После Бородинского сражения, занятия неприятелем Москвы и сожжения ее, важнейшим эпизодом войны 1812 года историки признают движение русской армии с Рязанской на Калужскую дорогу и к Тарутинскому лагерю – так называемый фланговый марш за Красной Пахрой. Историки приписывают славу этого гениального подвига различным лицам и спорят о том, кому, собственно, она принадлежит. Даже иностранные, даже французские историки признают гениальность русских полководцев, говоря об этом фланговом марше. Но почему военные писатели, а за ними и все, полагают, что этот фланговый марш есть весьма глубокомысленное изобретение какого нибудь одного лица, спасшее Россию и погубившее Наполеона, – весьма трудно понять. Во первых, трудно понять, в чем состоит глубокомыслие и гениальность этого движения; ибо для того, чтобы догадаться, что самое лучшее положение армии (когда ее не атакуют) находиться там, где больше продовольствия, – не нужно большого умственного напряжения. И каждый, даже глупый тринадцатилетний мальчик, без труда мог догадаться, что в 1812 году самое выгодное положение армии, после отступления от Москвы, было на Калужской дороге. Итак, нельзя понять, во первых, какими умозаключениями доходят историки до того, чтобы видеть что то глубокомысленное в этом маневре. Во вторых, еще труднее понять, в чем именно историки видят спасительность этого маневра для русских и пагубность его для французов; ибо фланговый марш этот, при других, предшествующих, сопутствовавших и последовавших обстоятельствах, мог быть пагубным для русского и спасительным для французского войска. Если с того времени, как совершилось это движение, положение русского войска стало улучшаться, то из этого никак не следует, чтобы это движение было тому причиною.
Этот фланговый марш не только не мог бы принести какие нибудь выгоды, но мог бы погубить русскую армию, ежели бы при том не было совпадения других условий. Что бы было, если бы не сгорела Москва? Если бы Мюрат не потерял из виду русских? Если бы Наполеон не находился в бездействии? Если бы под Красной Пахрой русская армия, по совету Бенигсена и Барклая, дала бы сражение? Что бы было, если бы французы атаковали русских, когда они шли за Пахрой? Что бы было, если бы впоследствии Наполеон, подойдя к Тарутину, атаковал бы русских хотя бы с одной десятой долей той энергии, с которой он атаковал в Смоленске? Что бы было, если бы французы пошли на Петербург?.. При всех этих предположениях спасительность флангового марша могла перейти в пагубность.
В третьих, и самое непонятное, состоит в том, что люди, изучающие историю, умышленно не хотят видеть того, что фланговый марш нельзя приписывать никакому одному человеку, что никто никогда его не предвидел, что маневр этот, точно так же как и отступление в Филях, в настоящем никогда никому не представлялся в его цельности, а шаг за шагом, событие за событием, мгновение за мгновением вытекал из бесчисленного количества самых разнообразных условий, и только тогда представился во всей своей цельности, когда он совершился и стал прошедшим.
На совете в Филях у русского начальства преобладающею мыслью было само собой разумевшееся отступление по прямому направлению назад, то есть по Нижегородской дороге. Доказательствами тому служит то, что большинство голосов на совете было подано в этом смысле, и, главное, известный разговор после совета главнокомандующего с Ланским, заведовавшим провиантскою частью. Ланской донес главнокомандующему, что продовольствие для армии собрано преимущественно по Оке, в Тульской и Калужской губерниях и что в случае отступления на Нижний запасы провианта будут отделены от армии большою рекою Окой, через которую перевоз в первозимье бывает невозможен. Это был первый признак необходимости уклонения от прежде представлявшегося самым естественным прямого направления на Нижний. Армия подержалась южнее, по Рязанской дороге, и ближе к запасам. Впоследствии бездействие французов, потерявших даже из виду русскую армию, заботы о защите Тульского завода и, главное, выгоды приближения к своим запасам заставили армию отклониться еще южнее, на Тульскую дорогу. Перейдя отчаянным движением за Пахрой на Тульскую дорогу, военачальники русской армии думали оставаться у Подольска, и не было мысли о Тарутинской позиции; но бесчисленное количество обстоятельств и появление опять французских войск, прежде потерявших из виду русских, и проекты сражения, и, главное, обилие провианта в Калуге заставили нашу армию еще более отклониться к югу и перейти в середину путей своего продовольствия, с Тульской на Калужскую дорогу, к Тарутину. Точно так же, как нельзя отвечать на тот вопрос, когда оставлена была Москва, нельзя отвечать и на то, когда именно и кем решено было перейти к Тарутину. Только тогда, когда войска пришли уже к Тарутину вследствие бесчисленных дифференциальных сил, тогда только стали люди уверять себя, что они этого хотели и давно предвидели.


Знаменитый фланговый марш состоял только в том, что русское войско, отступая все прямо назад по обратному направлению наступления, после того как наступление французов прекратилось, отклонилось от принятого сначала прямого направления и, не видя за собой преследования, естественно подалось в ту сторону, куда его влекло обилие продовольствия.
Если бы представить себе не гениальных полководцев во главе русской армии, но просто одну армию без начальников, то и эта армия не могла бы сделать ничего другого, кроме обратного движения к Москве, описывая дугу с той стороны, с которой было больше продовольствия и край был обильнее.
Передвижение это с Нижегородской на Рязанскую, Тульскую и Калужскую дороги было до такой степени естественно, что в этом самом направлении отбегали мародеры русской армии и что в этом самом направлении требовалось из Петербурга, чтобы Кутузов перевел свою армию. В Тарутине Кутузов получил почти выговор от государя за то, что он отвел армию на Рязанскую дорогу, и ему указывалось то самое положение против Калуги, в котором он уже находился в то время, как получил письмо государя.
Откатывавшийся по направлению толчка, данного ему во время всей кампании и в Бородинском сражении, шар русского войска, при уничтожении силы толчка и не получая новых толчков, принял то положение, которое было ему естественно.
Заслуга Кутузова не состояла в каком нибудь гениальном, как это называют, стратегическом маневре, а в том, что он один понимал значение совершавшегося события. Он один понимал уже тогда значение бездействия французской армии, он один продолжал утверждать, что Бородинское сражение была победа; он один – тот, который, казалось бы, по своему положению главнокомандующего, должен был быть вызываем к наступлению, – он один все силы свои употреблял на то, чтобы удержать русскую армию от бесполезных сражений.
Подбитый зверь под Бородиным лежал там где то, где его оставил отбежавший охотник; но жив ли, силен ли он был, или он только притаился, охотник не знал этого. Вдруг послышался стон этого зверя.
Стон этого раненого зверя, французской армии, обличивший ее погибель, была присылка Лористона в лагерь Кутузова с просьбой о мире.
Наполеон с своей уверенностью в том, что не то хорошо, что хорошо, а то хорошо, что ему пришло в голову, написал Кутузову слова, первые пришедшие ему в голову и не имеющие никакого смысла. Он писал:

«Monsieur le prince Koutouzov, – писал он, – j'envoie pres de vous un de mes aides de camps generaux pour vous entretenir de plusieurs objets interessants. Je desire que Votre Altesse ajoute foi a ce qu'il lui dira, surtout lorsqu'il exprimera les sentiments d'estime et de particuliere consideration que j'ai depuis longtemps pour sa personne… Cette lettre n'etant a autre fin, je prie Dieu, Monsieur le prince Koutouzov, qu'il vous ait en sa sainte et digne garde,
Moscou, le 3 Octobre, 1812. Signe:
Napoleon».
[Князь Кутузов, посылаю к вам одного из моих генерал адъютантов для переговоров с вами о многих важных предметах. Прошу Вашу Светлость верить всему, что он вам скажет, особенно когда, станет выражать вам чувствования уважения и особенного почтения, питаемые мною к вам с давнего времени. Засим молю бога о сохранении вас под своим священным кровом.
Москва, 3 октября, 1812.
Наполеон. ]

«Je serais maudit par la posterite si l'on me regardait comme le premier moteur d'un accommodement quelconque. Tel est l'esprit actuel de ma nation», [Я бы был проклят, если бы на меня смотрели как на первого зачинщика какой бы то ни было сделки; такова воля нашего народа. ] – отвечал Кутузов и продолжал употреблять все свои силы на то, чтобы удерживать войска от наступления.
В месяц грабежа французского войска в Москве и спокойной стоянки русского войска под Тарутиным совершилось изменение в отношении силы обоих войск (духа и численности), вследствие которого преимущество силы оказалось на стороне русских. Несмотря на то, что положение французского войска и его численность были неизвестны русским, как скоро изменилось отношение, необходимость наступления тотчас же выразилась в бесчисленном количестве признаков. Признаками этими были: и присылка Лористона, и изобилие провианта в Тарутине, и сведения, приходившие со всех сторон о бездействии и беспорядке французов, и комплектование наших полков рекрутами, и хорошая погода, и продолжительный отдых русских солдат, и обыкновенно возникающее в войсках вследствие отдыха нетерпение исполнять то дело, для которого все собраны, и любопытство о том, что делалось во французской армии, так давно потерянной из виду, и смелость, с которою теперь шныряли русские аванпосты около стоявших в Тарутине французов, и известия о легких победах над французами мужиков и партизанов, и зависть, возбуждаемая этим, и чувство мести, лежавшее в душе каждого человека до тех пор, пока французы были в Москве, и (главное) неясное, но возникшее в душе каждого солдата сознание того, что отношение силы изменилось теперь и преимущество находится на нашей стороне. Существенное отношение сил изменилось, и наступление стало необходимым. И тотчас же, так же верно, как начинают бить и играть в часах куранты, когда стрелка совершила полный круг, в высших сферах, соответственно существенному изменению сил, отразилось усиленное движение, шипение и игра курантов.


Русская армия управлялась Кутузовым с его штабом и государем из Петербурга. В Петербурге, еще до получения известия об оставлении Москвы, был составлен подробный план всей войны и прислан Кутузову для руководства. Несмотря на то, что план этот был составлен в предположении того, что Москва еще в наших руках, план этот был одобрен штабом и принят к исполнению. Кутузов писал только, что дальние диверсии всегда трудно исполнимы. И для разрешения встречавшихся трудностей присылались новые наставления и лица, долженствовавшие следить за его действиями и доносить о них.
Кроме того, теперь в русской армии преобразовался весь штаб. Замещались места убитого Багратиона и обиженного, удалившегося Барклая. Весьма серьезно обдумывали, что будет лучше: А. поместить на место Б., а Б. на место Д., или, напротив, Д. на место А. и т. д., как будто что нибудь, кроме удовольствия А. и Б., могло зависеть от этого.
В штабе армии, по случаю враждебности Кутузова с своим начальником штаба, Бенигсеном, и присутствия доверенных лиц государя и этих перемещений, шла более, чем обыкновенно, сложная игра партий: А. подкапывался под Б., Д. под С. и т. д., во всех возможных перемещениях и сочетаниях. При всех этих подкапываниях предметом интриг большей частью было то военное дело, которым думали руководить все эти люди; но это военное дело шло независимо от них, именно так, как оно должно было идти, то есть никогда не совпадая с тем, что придумывали люди, а вытекая из сущности отношения масс. Все эти придумыванья, скрещиваясь, перепутываясь, представляли в высших сферах только верное отражение того, что должно было совершиться.
«Князь Михаил Иларионович! – писал государь от 2 го октября в письме, полученном после Тарутинского сражения. – С 2 го сентября Москва в руках неприятельских. Последние ваши рапорты от 20 го; и в течение всего сего времени не только что ничего не предпринято для действия противу неприятеля и освобождения первопрестольной столицы, но даже, по последним рапортам вашим, вы еще отступили назад. Серпухов уже занят отрядом неприятельским, и Тула, с знаменитым и столь для армии необходимым своим заводом, в опасности. По рапортам от генерала Винцингероде вижу я, что неприятельский 10000 й корпус подвигается по Петербургской дороге. Другой, в нескольких тысячах, также подается к Дмитрову. Третий подвинулся вперед по Владимирской дороге. Четвертый, довольно значительный, стоит между Рузою и Можайском. Наполеон же сам по 25 е число находился в Москве. По всем сим сведениям, когда неприятель сильными отрядами раздробил свои силы, когда Наполеон еще в Москве сам, с своею гвардией, возможно ли, чтобы силы неприятельские, находящиеся перед вами, были значительны и не позволяли вам действовать наступательно? С вероятностию, напротив того, должно полагать, что он вас преследует отрядами или, по крайней мере, корпусом, гораздо слабее армии, вам вверенной. Казалось, что, пользуясь сими обстоятельствами, могли бы вы с выгодою атаковать неприятеля слабее вас и истребить оного или, по меньшей мере, заставя его отступить, сохранить в наших руках знатную часть губерний, ныне неприятелем занимаемых, и тем самым отвратить опасность от Тулы и прочих внутренних наших городов. На вашей ответственности останется, если неприятель в состоянии будет отрядить значительный корпус на Петербург для угрожания сей столице, в которой не могло остаться много войска, ибо с вверенною вам армиею, действуя с решительностию и деятельностию, вы имеете все средства отвратить сие новое несчастие. Вспомните, что вы еще обязаны ответом оскорбленному отечеству в потере Москвы. Вы имели опыты моей готовности вас награждать. Сия готовность не ослабнет во мне, но я и Россия вправе ожидать с вашей стороны всего усердия, твердости и успехов, которые ум ваш, воинские таланты ваши и храбрость войск, вами предводительствуемых, нам предвещают».
Но в то время как письмо это, доказывающее то, что существенное отношение сил уже отражалось и в Петербурге, было в дороге, Кутузов не мог уже удержать командуемую им армию от наступления, и сражение уже было дано.
2 го октября казак Шаповалов, находясь в разъезде, убил из ружья одного и подстрелил другого зайца. Гоняясь за подстреленным зайцем, Шаповалов забрел далеко в лес и наткнулся на левый фланг армии Мюрата, стоящий без всяких предосторожностей. Казак, смеясь, рассказал товарищам, как он чуть не попался французам. Хорунжий, услыхав этот рассказ, сообщил его командиру.
Казака призвали, расспросили; казачьи командиры хотели воспользоваться этим случаем, чтобы отбить лошадей, но один из начальников, знакомый с высшими чинами армии, сообщил этот факт штабному генералу. В последнее время в штабе армии положение было в высшей степени натянутое. Ермолов, за несколько дней перед этим, придя к Бенигсену, умолял его употребить свое влияние на главнокомандующего, для того чтобы сделано было наступление.
– Ежели бы я не знал вас, я подумал бы, что вы не хотите того, о чем вы просите. Стоит мне посоветовать одно, чтобы светлейший наверное сделал противоположное, – отвечал Бенигсен.
Известие казаков, подтвержденное посланными разъездами, доказало окончательную зрелость события. Натянутая струна соскочила, и зашипели часы, и заиграли куранты. Несмотря на всю свою мнимую власть, на свой ум, опытность, знание людей, Кутузов, приняв во внимание записку Бенигсена, посылавшего лично донесения государю, выражаемое всеми генералами одно и то же желание, предполагаемое им желание государя и сведение казаков, уже не мог удержать неизбежного движения и отдал приказание на то, что он считал бесполезным и вредным, – благословил совершившийся факт.


Записка, поданная Бенигсеном о необходимости наступления, и сведения казаков о незакрытом левом фланге французов были только последние признаки необходимости отдать приказание о наступлении, и наступление было назначено на 5 е октября.
4 го октября утром Кутузов подписал диспозицию. Толь прочел ее Ермолову, предлагая ему заняться дальнейшими распоряжениями.
– Хорошо, хорошо, мне теперь некогда, – сказал Ермолов и вышел из избы. Диспозиция, составленная Толем, была очень хорошая. Так же, как и в аустерлицкой диспозиции, было написано, хотя и не по немецки:
«Die erste Colonne marschiert [Первая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то, die zweite Colonne marschiert [вторая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то» и т. д. И все эти колонны на бумаге приходили в назначенное время в свое место и уничтожали неприятеля. Все было, как и во всех диспозициях, прекрасно придумано, и, как и по всем диспозициям, ни одна колонна не пришла в свое время и на свое место.
Когда диспозиция была готова в должном количестве экземпляров, был призван офицер и послан к Ермолову, чтобы передать ему бумаги для исполнения. Молодой кавалергардский офицер, ординарец Кутузова, довольный важностью данного ему поручения, отправился на квартиру Ермолова.
– Уехали, – отвечал денщик Ермолова. Кавалергардский офицер пошел к генералу, у которого часто бывал Ермолов.
– Нет, и генерала нет.
Кавалергардский офицер, сев верхом, поехал к другому.
– Нет, уехали.
«Как бы мне не отвечать за промедление! Вот досада!» – думал офицер. Он объездил весь лагерь. Кто говорил, что видели, как Ермолов проехал с другими генералами куда то, кто говорил, что он, верно, опять дома. Офицер, не обедая, искал до шести часов вечера. Нигде Ермолова не было и никто не знал, где он был. Офицер наскоро перекусил у товарища и поехал опять в авангард к Милорадовичу. Милорадовича не было тоже дома, но тут ему сказали, что Милорадович на балу у генерала Кикина, что, должно быть, и Ермолов там.
– Да где же это?
– А вон, в Ечкине, – сказал казачий офицер, указывая на далекий помещичий дом.
– Да как же там, за цепью?
– Выслали два полка наших в цепь, там нынче такой кутеж идет, беда! Две музыки, три хора песенников.
Офицер поехал за цепь к Ечкину. Издалека еще, подъезжая к дому, он услыхал дружные, веселые звуки плясовой солдатской песни.
«Во олузя а ах… во олузях!..» – с присвистом и с торбаном слышалось ему, изредка заглушаемое криком голосов. Офицеру и весело стало на душе от этих звуков, но вместе с тем и страшно за то, что он виноват, так долго не передав важного, порученного ему приказания. Был уже девятый час. Он слез с лошади и вошел на крыльцо и в переднюю большого, сохранившегося в целости помещичьего дома, находившегося между русских и французов. В буфетной и в передней суетились лакеи с винами и яствами. Под окнами стояли песенники. Офицера ввели в дверь, и он увидал вдруг всех вместе важнейших генералов армии, в том числе и большую, заметную фигуру Ермолова. Все генералы были в расстегнутых сюртуках, с красными, оживленными лицами и громко смеялись, стоя полукругом. В середине залы красивый невысокий генерал с красным лицом бойко и ловко выделывал трепака.
– Ха, ха, ха! Ай да Николай Иванович! ха, ха, ха!..
Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!


На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.
– Это что за каналья еще? Расстрелять мерзавцев! – хрипло кричал он, махая руками и шатаясь. Он испытывал физическое страдание. Он, главнокомандующий, светлейший, которого все уверяют, что никто никогда не имел в России такой власти, как он, он поставлен в это положение – поднят на смех перед всей армией. «Напрасно так хлопотал молиться об нынешнем дне, напрасно не спал ночь и все обдумывал! – думал он о самом себе. – Когда был мальчишкой офицером, никто бы не смел так надсмеяться надо мной… А теперь!» Он испытывал физическое страдание, как от телесного наказания, и не мог не выражать его гневными и страдальческими криками; но скоро силы его ослабели, и он, оглядываясь, чувствуя, что он много наговорил нехорошего, сел в коляску и молча уехал назад.
Излившийся гнев уже не возвращался более, и Кутузов, слабо мигая глазами, выслушивал оправдания и слова защиты (Ермолов сам не являлся к нему до другого дня) и настояния Бенигсена, Коновницына и Толя о том, чтобы то же неудавшееся движение сделать на другой день. И Кутузов должен был опять согласиться.


На другой день войска с вечера собрались в назначенных местах и ночью выступили. Была осенняя ночь с черно лиловатыми тучами, но без дождя. Земля была влажна, но грязи не было, и войска шли без шума, только слабо слышно было изредка бренчанье артиллерии. Запретили разговаривать громко, курить трубки, высекать огонь; лошадей удерживали от ржания. Таинственность предприятия увеличивала его привлекательность. Люди шли весело. Некоторые колонны остановились, поставили ружья в козлы и улеглись на холодной земле, полагая, что они пришли туда, куда надо было; некоторые (большинство) колонны шли целую ночь и, очевидно, зашли не туда, куда им надо было.
Граф Орлов Денисов с казаками (самый незначительный отряд из всех других) один попал на свое место и в свое время. Отряд этот остановился у крайней опушки леса, на тропинке из деревни Стромиловой в Дмитровское.
Перед зарею задремавшего графа Орлова разбудили. Привели перебежчика из французского лагеря. Это был польский унтер офицер корпуса Понятовского. Унтер офицер этот по польски объяснил, что он перебежал потому, что его обидели по службе, что ему давно бы пора быть офицером, что он храбрее всех и потому бросил их и хочет их наказать. Он говорил, что Мюрат ночует в версте от них и что, ежели ему дадут сто человек конвою, он живьем возьмет его. Граф Орлов Денисов посоветовался с своими товарищами. Предложение было слишком лестно, чтобы отказаться. Все вызывались ехать, все советовали попытаться. После многих споров и соображений генерал майор Греков с двумя казачьими полками решился ехать с унтер офицером.
– Ну помни же, – сказал граф Орлов Денисов унтер офицеру, отпуская его, – в случае ты соврал, я тебя велю повесить, как собаку, а правда – сто червонцев.
Унтер офицер с решительным видом не отвечал на эти слова, сел верхом и поехал с быстро собравшимся Грековым. Они скрылись в лесу. Граф Орлов, пожимаясь от свежести начинавшего брезжить утра, взволнованный тем, что им затеяно на свою ответственность, проводив Грекова, вышел из леса и стал оглядывать неприятельский лагерь, видневшийся теперь обманчиво в свете начинавшегося утра и догоравших костров. Справа от графа Орлова Денисова, по открытому склону, должны были показаться наши колонны. Граф Орлов глядел туда; но несмотря на то, что издалека они были бы заметны, колонн этих не было видно. Во французском лагере, как показалось графу Орлову Денисову, и в особенности по словам его очень зоркого адъютанта, начинали шевелиться.
– Ах, право, поздно, – сказал граф Орлов, поглядев на лагерь. Ему вдруг, как это часто бывает, после того как человека, которому мы поверим, нет больше перед глазами, ему вдруг совершенно ясно и очевидно стало, что унтер офицер этот обманщик, что он наврал и только испортит все дело атаки отсутствием этих двух полков, которых он заведет бог знает куда. Можно ли из такой массы войск выхватить главнокомандующего?
– Право, он врет, этот шельма, – сказал граф.
– Можно воротить, – сказал один из свиты, который почувствовал так же, как и граф Орлов Денисов, недоверие к предприятию, когда посмотрел на лагерь.
– А? Право?.. как вы думаете, или оставить? Или нет?
– Прикажете воротить?
– Воротить, воротить! – вдруг решительно сказал граф Орлов, глядя на часы, – поздно будет, совсем светло.
И адъютант поскакал лесом за Грековым. Когда Греков вернулся, граф Орлов Денисов, взволнованный и этой отмененной попыткой, и тщетным ожиданием пехотных колонн, которые все не показывались, и близостью неприятеля (все люди его отряда испытывали то же), решил наступать.
Шепотом прокомандовал он: «Садись!» Распределились, перекрестились…
– С богом!
«Урааааа!» – зашумело по лесу, и, одна сотня за другой, как из мешка высыпаясь, полетели весело казаки с своими дротиками наперевес, через ручей к лагерю.
Один отчаянный, испуганный крик первого увидавшего казаков француза – и все, что было в лагере, неодетое, спросонков бросило пушки, ружья, лошадей и побежало куда попало.
Ежели бы казаки преследовали французов, не обращая внимания на то, что было позади и вокруг них, они взяли бы и Мюрата, и все, что тут было. Начальники и хотели этого. Но нельзя было сдвинуть с места казаков, когда они добрались до добычи и пленных. Команды никто не слушал. Взято было тут же тысяча пятьсот человек пленных, тридцать восемь орудий, знамена и, что важнее всего для казаков, лошади, седла, одеяла и различные предметы. Со всем этим надо было обойтись, прибрать к рукам пленных, пушки, поделить добычу, покричать, даже подраться между собой: всем этим занялись казаки.
Французы, не преследуемые более, стали понемногу опоминаться, собрались командами и принялись стрелять. Орлов Денисов ожидал все колонны и не наступал дальше.
Между тем по диспозиции: «die erste Colonne marschiert» [первая колонна идет (нем.) ] и т. д., пехотные войска опоздавших колонн, которыми командовал Бенигсен и управлял Толь, выступили как следует и, как всегда бывает, пришли куда то, но только не туда, куда им было назначено. Как и всегда бывает, люди, вышедшие весело, стали останавливаться; послышалось неудовольствие, сознание путаницы, двинулись куда то назад. Проскакавшие адъютанты и генералы кричали, сердились, ссорились, говорили, что совсем не туда и опоздали, кого то бранили и т. д., и наконец, все махнули рукой и пошли только с тем, чтобы идти куда нибудь. «Куда нибудь да придем!» И действительно, пришли, но не туда, а некоторые туда, но опоздали так, что пришли без всякой пользы, только для того, чтобы в них стреляли. Толь, который в этом сражении играл роль Вейротера в Аустерлицком, старательно скакал из места в место и везде находил все навыворот. Так он наскакал на корпус Багговута в лесу, когда уже было совсем светло, а корпус этот давно уже должен был быть там, с Орловым Денисовым. Взволнованный, огорченный неудачей и полагая, что кто нибудь виноват в этом, Толь подскакал к корпусному командиру и строго стал упрекать его, говоря, что за это расстрелять следует. Багговут, старый, боевой, спокойный генерал, тоже измученный всеми остановками, путаницами, противоречиями, к удивлению всех, совершенно противно своему характеру, пришел в бешенство и наговорил неприятных вещей Толю.
– Я уроков принимать ни от кого не хочу, а умирать с своими солдатами умею не хуже другого, – сказал он и с одной дивизией пошел вперед.
Выйдя на поле под французские выстрелы, взволнованный и храбрый Багговут, не соображая того, полезно или бесполезно его вступление в дело теперь, и с одной дивизией, пошел прямо и повел свои войска под выстрелы. Опасность, ядра, пули были то самое, что нужно ему было в его гневном настроении. Одна из первых пуль убила его, следующие пули убили многих солдат. И дивизия его постояла несколько времени без пользы под огнем.


Между тем с фронта другая колонна должна была напасть на французов, но при этой колонне был Кутузов. Он знал хорошо, что ничего, кроме путаницы, не выйдет из этого против его воли начатого сражения, и, насколько то было в его власти, удерживал войска. Он не двигался.
Кутузов молча ехал на своей серенькой лошадке, лениво отвечая на предложения атаковать.
– У вас все на языке атаковать, а не видите, что мы не умеем делать сложных маневров, – сказал он Милорадовичу, просившемуся вперед.
– Не умели утром взять живьем Мюрата и прийти вовремя на место: теперь нечего делать! – отвечал он другому.