Питерболд

Петерболд
Кот окраса крем-табби-пойнт
Происхождение
Страна	Россия
Год	1994
Классификация FIFe
Категория	Preliminary recognized breeds
Стандарт	[www.fifeweb.org/wp/breeds/std/peb_std.html PEB]
Классификация WCF
Категория	4 — Siamese / Oriental Shorthair
Стандарт	[www.wcf-online.de/en/Standard/Siamese_OSH/peterbald.htm PBD (стандарт WCC)]
Петерболд на Викискладе

Петерболд, или петербургский сфинкс — порода российских бесшёрстных домашних кошек.

Петерболды выглядят очень элегантно, они стройные и имеют очень характерную форму головы: длинную и узкую, с прямым профилем, миндалевидными глазами и большими, разведёнными в стороны ушами. Идеальные представители породы выглядят, как бесшёрстные ориентальные кошки.

Петерболды обычно имеют хороший характер, они дружелюбны, любопытны, умны и очень активны. Петерболды любят всех членов своей семьи и нуждаются в общении с людьми; они не принадлежат к независимым кошкам. Петерболды хорошо уживаются с другими кошками и прочими домашними животными, а также хорошо ладят с детьми. Они не злопамятны, и всё это делает петерболдов отличными кошками-компаньонами.

История создания породы

Порода питерболд была получена в 1994 году, в Санкт-Петербурге, России, в результате экспериментальной вязки донского сфинкса Афиногена Мифа и ориентальной кошки, Чемпионки Мира Радмы фон Ягерхоф. Порода была создана известным российским фелинологом [www.peterbald.club/izmurino/ Ольгой Сергеевной Мироновой] при участии Татьяны Комаровой, которая являлась владельцем Афиногена Мифа. Из первых двух помётов были получены четыре котёнка-питерболда: Мандарин из Мурино, Мускат из Мурино, Неженка из Мурино и Ноктюрн из Мурино. Эти четыре петерболда являются основоположниками породы.

В 1996 году порода была признана Селекционной Фелинологической Федерацией (СФФ), был принят стандарт породы с присвоением аббревиатуры PBD. В 1997 году породу признала The International Cat Association (TICA) и присвоила породе аббревиатуру PD, а в 2003 году порода была признана в World Cat Federation (WCF) с аббревиатурой PBD. Прочие возможные обозначения породы: PBD, PTB, PD и PSX.

В настоящее время порода развивается в сторону экстремального ориентального и сиамского типа: длинная мордочка, большие, разведённые в стороны уши, плоские скулы и элегантное тело на высоких ногах. Именно поэтому все существующие стандарты породы разрешают петерболдам вязки с ориенталами и сиамами, а также с их полудлинношёрстными вариациями (балинезами и яванезами).

Особенности кожного покрова

Порода петерболд была получена путём внесения в популяцию сиамоориентальных кошек доминантного гена бесшерстности Hrbd, заимствованного у донских сфинксов.

Кожа голых кошек ведет себя подобно человеческой: потеет, когда жарко и загорает летом под лучами солнца. У «резиновых» сфинксов она очень чувствительна к облучению, пересыханию, механическим повреждениям и нуждается в защите (которой может послужить смазывание детским маслом). В местах трения она приобретает усиленную пигментацию, а при отсутствии солнечного освещения теряет пигмент (солнечный загар зимой исчезает), сохраняя его лишь в мигрирующих «зимних пятнах» и родинках. При беременности и лактации пигментация усиливается.

При отсутствии шёрстного покрова окрас, словно татуировка, проявляется прямо на коже. Однако кожный пигмент дает лишь «тень от цвета», поэтому трудно провести четкие разграничения цветовых вариаций основных и осветленных окрасов. К примеру, красный тигровый окрас будет выглядеть на полностью раздевшемся взрослом животном так же, как кремовый пятнистый, то есть визуально будет однотонно розоватым.

Генетический окрас может определить лишь заводчик у котенка в первые дни жизни, пока ещё сохраняется детская шёрстка (если она вообще есть). У колорпойнтовых животных иногда лишь голубой цвет глаз взрослой кошки выдает её принадлежность к акромеланическим окрасам. На выставках проводится экспертиза без учета типа рисунка, а лишь на базе разделения по окрасам агути или не агути.

У котят сфинксов очень рано открываются глаза, причем это напрямую коррелирует со степенью бесшёрстности котёнка. Если у велюровых и брашевых котят глаза начинают открываться с 3 по 5-й день жизни, то голорождённые котята сразу рождаются с открытыми глазками. Тогда как у всех остальных пород кошек раннее открытие глаз приводит к высыханию глазного яблока и слепоте, то у сфинксов глаза с рождения нормально развиты, они жмурятся и мигают, а слезные железы нормально справляются с увлажнением слизистых оболочек. Однако этот же фактор у подросших сфинксов приводит к повышенному слезоотделению, что особенно заметно в процессе питания: некоторые (особенно «резиновые» голорождённые) сфинксы плачут "крокодильими слезами" в момент кормления.

Также отличительной «сфинксовой» чертой является выделение так называемой кожной смазки (воскообразного красновато-коричневого липкого вещества) и скопление её вокруг когтей и в ушных раковинах (что вызывает порой панику у неопытных ветеринаров). На самом деле это ничто иное как дополнительная защита организма от воздействия окружающей среды. Если сфинкс (особенно светлых окрасов) выглядит несколько чумазым, не следует подвергать его кожу тщательному промыванию водой с кошачьими шампунями, а лучше протереть его тело тряпочкой, смоченной в специальном масле, предназначенном для человеческих детей. Как правило, у взрослых животных, сохранивших остаточную оброслость, такие чрезмерные кожные выделения отсутствуют, и хозяин может ограничиться лишь периодической чисткой ушных раковин.

Так же, как на структуру шерсти, ген бесшёрстности действует и на вибриссы: у гетерозиготных кошек они сохранены, но сильно извиты с рождения (что и помогает зачастую определить в первые минуты жизни носителя гена бесшёрстности). У гомозиготных кошек вибриссы либо отсутствуют вообще, либо могут быть сильно истончены и укорочены.

Типы кожного покрова

Браш — котёнок покрыт шерстью: короткой или длинной, жёсткой, извитой полностью или частично. Взрослое животное или остается таким же, или на спине и шее появляются участки частичного облысения.

Браш-пойнт — котёнок практически не отличается от браш, может иметь более короткую шерсть на спине и голове, хвост опушен. Взрослое животное имеет густую шерсть только на морде, лапах и, возможно, хвосте, то есть на «пойнтах». Корпус оголяется полностью или покрыт тонким флоком (см. ниже).

Велюр — котёнок имеет короткую или длинную мягкую шерсть на всем корпусе, чем похож на флока, более длинную и густую на лапах и хвосте. Взрослое животное может иметь коротенькую остаточную шерсть на лапах и морде, может раздеться практически полностью, оставшись в «носочках» или «гольфиках», крайне редко раздевается полностью, но такие случаи не исключение. Жёсткая шерсть «сходит» труднее, чем мягкая.

Флок — котёнок, как правило, не имеет бровей и усов, или коротенькие пеньки усов. Шерсть, если её можно так назвать, не более 2 мм по всему корпусу. На вид котёнок как бы и не имеет её, на ощупь он шелковистый, очень приятный, похожий на хороший бархат. Такого котенка просто невозможно перепутать с эпилированным (что бывает у недобросовестных заводчиков, пытающихся таким образом поднять цену котёнку).

Голый — котёнок совершенно без шерсти, на пойнтах может быть остаточная флоковая шёрстка (пыль). Кожный покров покрыт специфическими выделениями, что придаёт коже вид резиновости. Когда гладишь такого котенка — то кожа тянется за рукой.

Прямошерстная вариация — особенность этой вариации — в отсутствие гена бесшёрстности. Котёнок имеет обычную шерсть и прямые усы. С возрастом не раздевается. Однако характером и некоторыми другими особенностями сфинкса этот тип обладает.

Существует ещё множество переходных типов шерсти, порой бывает трудно угадать, каков станет котенок во взрослом состоянии.

Питерболды, как и ориентальные, так и сиамские кошки относятся к единой породной группе — восточные кошки. Они имеют похожие стандарты и отличаются в основном только наличием шерсти.

Характер

Кошки очень дружелюбны, легко поддаются дрессировке. Редко можно увидеть сфинкса в угрожающей позе.

По характеру сфинксы очень отличаются от обычных кошек. В их характере много собачьих черт. Также привязаны к хозяину, отзываются на имя, приходят, если их подозвать. Но, тем не менее, характер у них весьма сложный. И с ним нужно считаться. Если кошка не в настроении, лучше её не трогать — может и разодрать, и искусать запросто. Хотя, в целом — это очень спокойные, умные и добрые животные.

Ссылки

• [www.tica.org/members/publications/standards/pd.pdf TICA стандарт породы петерболд]
• [101kot.ru/porody/52-peterbold.html Описание породы петерболд на портале 101kot.ru]

Отрывок, характеризующий Питерболд

В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..