Петербургская школа Карла Мая

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Петербургская школа Карла Мая — учебное заведение Санкт-Петербурга, основанное в 1856 году Карлом Ивановичем Маем. В школе учились целые поколения Рерихов, Римских-Корсаковых, Семёновых-Тян-Шанских, Бенуа. Более 30 её выпускников были избраны действительными членами или членами-корреспондентами Академии наук или Академии художеств[1].

Изначально школа (тогда гимназия) размещалась во флигеле дома Ершова на 1-й линии Васильевского острова, в доме 56; в 1861 году она переехала на 10-ю линию, дом 13, а в 1910 году переехала на 14-ю линию Васильевского острова, дом 39, где специально для неё было построено четырёхэтажное здание по проекту архитектора Германа Гримма[2].





История

Вторая половина XIX века и начало XX века

По инициативе нескольких немецких семейств, стремившихся дать детям среднее образование, носившее более прикладной характер, чем в казённых учебных заведениях того времени, в надворном флигеле дома № 56 по 1 линии Васильевского острова 22 сентября 1856 г. была открыта частная немецкая мужская школа. Её возглавил талантливый педагог-практик, последователь передовых педагогических взглядов Н. И. Пирогова и К. Д. Ушинского Карл Иванович Май (18201895), в своё время с отличием окончивший Главное немецкое училище Св. Петра (1838 г.) и историко-филологический факультет Императорского Санкт-Петербургского Университета (1845 г.).

В первые годы школа была начальной, а с 1861 г. получила официальное название «Реальное училище на степени гимназии», что отражало усиленную по сравнению с казёнными учебными заведениями прикладную направленность образования.

Основным девизом школы было изречение основоположника современной педагогики Яна Амоса Коменского «Сперва любить — потом учить»[3], в соответствии с которым был создан коллектив педагогов, состоящий только из людей, обладавших высокими нравственными и профессиональными качествами. Выпускник школы 1918 г. писатель Лев Успенский отмечал в воспоминаниях: «...у Мая нет и быть не может педагогов-мракобесов, учителей-черносотенцев, людей „в футлярах“, чиновников в виц-мундирах. Преподаватели, поколение за поколением, подбирались у Мая по принципу своей научной и педагогической одарённости».

Созданная К. И. Маем система воспитания и образования предусматривала взаимное уважение и доверие учителей и учеников, постоянное взаимодействие с семьёй, стремление педагогов учесть и развить индивидуальные способности каждого ученика, научить их самостоятельно мыслить. Всё это в сочетании с высоким качеством образования позволяло год за годом выпускать из стен школы высоконравственных, разносторонне развитых юношей, готовых к труду, полезному для общества. Благодаря возникшей в этом учебном заведении особой атмосфере, именовавшейся «майским духом», школа К. Мая, по меткому выражению её выпускника 1890 г. Д. В. Философова, была «государством в государстве, отделённом бесконечным океаном от казёнщины». Состав учащихся как по социальному положению, так и по национальному признаку, был весьма разнообразен, без какой-либо дискриминации, здесь учились дети швейцара и сыновья князей Гагарина, Голицына, графов Олсуфьева и Стенбок-Фермора, представители семей предпринимателей Варгуниных, Дурдиных, Елисеевых, Торнтонов и потомки либеральной интеллигенции Бенуа, Гриммов, Добужинских, Рерихов, Римских-Корсаковых, Семёновых-Тяншанских, причём во многих случаях эта школа давала образование нескольким поколениям одной фамилии; своеобразным рекордсменом среди таковых является династия Бенуа: 25 членов этого клана учились «у Мая».

В конце 1850-х годов один из школьных спектаклей открылся шествием герольдов с флагами, на которых был изображен майский жук; этот символ очень понравился директору и всем присутствующим. С тех пор учившиеся в этой школе на протяжении всей жизни называли себя «майскими жуками».

С самого начала школа состояла из двух отделений. Дети, обнаружившие гуманитарные способности, в первые годы назывались латинистами и обучались на отделении, позже названным гимназическим. Здесь, помимо немецкого и французского, преподавались древние языки — латынь и греческий. Гимназисты, как правило, готовились к продолжению образования в Университете. Юноши, склонные более к естественным наукам, именовались нелатинистами: они, на реальном отделении, получали в большем объёме знания по точным наукам и готовили себя к инженерной деятельности. Существовало также небольшое коммерческое отделение, где вместо французского изучался английский. Благодаря такой структуре, официальным названием этого среднего учебного заведения стало «Гимназия и реальное училище К. Мая».

Первые двадцать пять лет школа была немецкой, так как уроки по всем предметам, кроме русского языка, литературы и истории, а также некоторых реальных дисциплин, велись на языке Гёте.

С 1861 г. школа располагалась в доме № 13 по 10-й линии. Первый выпуск реального отделения состоялся в 1863 г., а гимназического — в 1865 г. В 1890 г. К. И. Май передал бразды правления Василию Александровичу Кракау (1857—1935), выпускнику 1873 г., преподававшему в своей школе историю. При нём была усовершенствована методика преподавания, развито реальное отделение, улучшено оборудование кабинетов.

В 1906 году, после отставки В. А. Кракау, новым директором был избран Александр Лаврентьевич Липовский (1867—1942). В период его руководства учебным заведением произошли два важных события. Во-первых, школа отметила своё пятидесятилетие, выпустив по этому случаю юбилейный сборник воспоминаний бывших учеников. Во-вторых, в связи с тем, что вследствие растущей популярности школы помещений стало не хватать, в 1909 г. был приобретён участок № 39 по 14 линии, где по проекту академика архитектуры Г. Д. Гримма, выпускника 1883 г., было построено новое здание с барельефом майского жука над аркой входной двери. При большом стечении народа 31 октября 1910 г. состоялось освящение. Его проводил епископ Гдовский и Ладожский Вениамин, будущий митрополит Петроградский.

В четырёх этажах школы, помимо классов для 600 учащихся, были устроены 8 прекрасно оснащённых предметных кабинетов (три из них имели аудитории в виде амфитеатра), а также столярная мастерская, библиотека, насчитывающая 12 тысяч книг на русском, немецком, французском, английском, латинском и греческом языках, спортивный зал, столовая.

Накануне первой мировой войны здесь, под руководством 38 высококвалифицированных педагогов, получали знания 567 юношей. Проводились многочисленные экскурсии, не только в знаменитые петербургские музеи, но и на промышленные предприятия. Действовали различные кружки: литературный, выпускавший свой печатный журнал «Майский сборник», исторический, морской, фотографический, спортивный и авиамодельный, где первую в России модель самолёта построил Н. В. Фаусек — выпускник 1913 г.

В период 1910—1917 гг. школа достигла своего подлинного расцвета. Последний, пятьдесят пятый выпуск состоялся 24 февраля 1918 г. С 1856 г. здесь обучалось около 3700 петербургских юношей, почти 1300 из них получили аттестаты этого учебного заведения.

Более подробно этот исторический отрезок описан в вышедшей в 1990 г. книге «Школа на Васильевском», авторами которой являются бывшие «майцы» академик Д. С. Лихачёв и Н. В. Благово, а также литературовед Е. Б. Белодубровский.

Век XX

Осенью 1918 г. частное учебное заведение К. И. Мая было национализировано и преобразовано в Советскую единую трудовую школу I и II ступени, где, согласно указам новой власти, было введено совместное обучение мальчиков и девочек, а также отменены оценки и аттестаты. Позднее был введён бригадно-лабораторный метод обучения, действовавший до 1932 г.

В довоенные годы директора школы, название, продолжительность обучения (семь, девять, десять лет), её порядковый номер (15, 12, 217, 17) неоднократно менялись. «Майские» педагогические традиции в какой-то мере сохранялись до зимы 1929 г., когда в результате развёрнутой в прессе антибуржуазной кампании и публикации необоснованных обвинений в газете «Ленинградская правда» от 15 января 1929 г. педагогический коллектив и руководство были большей частью заменены, и даже уничтожен барельеф над входной дверью. С начала 1930-х гг. заведующим школой стал К. И. Поляков, он создал хороший педагогический коллектив и школьная жизнь наладилась. Особенно яркой фигурой в это время стал преподаватель физкультуры Р. В. Озоль, организатор кружка «Спартак». Появились также пионерская и комсомольская организации.

С осени 1937 г., согласно постановлению правительства, в здании находилась 6-я Специальная артиллерийская школа (6 САШ), образованная из учеников 8-10 классов этой и близлежащих общеобразовательных школ, в которой в 1938—1941 гг. состоялось четыре выпуска. В суровую блокадную зиму, 5 февраля 1942 г., истощённые спецшкольники были эвакуированы в Тобольск; при этом 63 юноши умерли в пути от голода. Выпускники доблестно сражались на фронтах Великой Отечественной войны, защищая и освобождая родной Ленинград, штурмовали Берлин; 111 из них пали смертью храбрых. С 1984 г. в нынешней школе № 5 (13-я линия В.О., д. 28) действует музей 6 САШ, возникший благодаря усилиям тогдашнего директора школы Л. В. Черненковой.

После снятия блокады Ленинграда, с сентября 1944 г., в здании возобновились уроки, только теперь учебное заведение называлось 5-й мужской средней школой, а с 1954 г., в связи с восстановлением совместного обучения — просто 5-й средней школой. В 1966 г. по инициативе заведующей учебной частью А. С. Батуриной при школе был создан музей, в котором, наряду с экспозицией, посвящённой трудовым и боевым делам бывших учеников школы, был стенд, посвящённый дореволюционному периоду и первому директору К. И. Маю. Однако, этот музей просуществовал недолго, и его экспонаты, к большому сожалению, почти не сохранились.

В связи с тем, что в 1976 г. потребовалось осуществить ремонт потолков, коллектив педагогов и учащихся временно перевели в другое здание по адресу 13-я линия В.О., д. 28. Из-за отсутствия средств ремонт выполнен не был, учебный процесс в старом школьном доме не возобновился. На произвол судьбы оказалось брошенным уникальное оборудование кабинетов, мебель, памятные доски с именами выпускников разных лет, бюсты писателей и учёных, украшавшие интерьеры. Всё это вскоре было расхищено и безвозвратно погибло.

С 1978 г. по настоящее время здание бывшей школы занимает Санкт-Петербургский институт информатики и автоматизации РАН (СПИИРАН), руководство которого в лице директора — Заслуженного деятеля науки и техники РФ, доктора технических наук, член-корреспондента РАН Р. М. Юсупова при действенной поддержке тогдашнего начальника Управления по образованию и культуре Василеостровского района Т. И. Голубевой в 1994 г. приняло решение о создании музея истории школы К. Мая.

В ясный прохладный день 12 мая 1995 г. старейший ученик школы академик Д. С. Лихачёв открыл мемориальную доску, возрождённый барельеф майского жука и музей. Вскоре на здании появилась ещё одна доска, увековечившая память о пребывании здесь 6-й Специальной артиллерийской школы. В музее, расположенном в помещении бывшего зала заседаний педагогического совета, создана экспозиция, отражающая все основные этапы развития школы. В последующие годы площадь музея увеличилась в три раза, численность его фондов составляет теперь более 2500 единиц хранения — предметов, документов, фотографий, аудио- и видеокассет. За это время (к 2006 г.) свыше 400 групп, состоящих из школьников, педагогов, учёных, представителей различных объединений, просто жителей Петербурга и других городов России, а также гости из Парижа, Лондона, Линца, Турина, Нью-Йорка, Сеула и Улан-Батора и даже австралийских Сиднея и Брисбена познакомились с историей школы, оставив в книге отзывов благодарные записи.

Педагогические принципы школы К. Мая

  • Сперва любить — потом учить.
  • Главная задача наставника — приготовить юношу к труду, полезному для общества.
  • Давайте ученикам истинное знание, так как только оно имеет непреложное значение и истинную силу.
  • Пусть пути будут различны, но образование и воспитание во всяком случае должны оставаться конечной целью всякого преподавания.
  • Нельзя всех и каждого стричь под один гребень, действовать следует разумно, применяясь к свойству предмета личности, степени развития учеников и учителей.
  • Ум, нравственные качества, эстетическое чувство, воля и здоровье ученика в равной степени должны быть заботой учителя
  • Ценны не голые сведения, а внутренняя просвещённость, чутьё правды, сила воли.
  • Тот ряд практических занятий действительно плодотворен, где требуется от учеников самостоятельность и самые знания приноровлены к их силам.
  • От учеников надо требовать только то, что они в состоянии исполнить, что не превышает сил класса и каждого ученика в отдельности.
  • Пример преподавателя — самое действенное средство воспитания.
  • Дисциплина — ещё не воспитание.
  • Воспитание имеет целью не сломить волю ребёнка, а образовать её.
  • От юного существа можно добиться всего посредством высказывания к нему доверия.
  • Увлечение какими-либо занятиями и усердие к ним достойны поощрения, а неосторожная задержка может привести к апатии ученика.
  • Наказание только тогда действительно, если оно понятно провинившемуся и вполне соответствует степени тяжести содеянного проступка.
  • Семья, школа и церковь — это три силы, которые воспитывают человечество.

Хроника развития школы

1856 В доме № 56 по 1-й линии В.О. открыта частная мужская школа
1861 Школа переехала по адресу: 10-я линия В.О., д. 13
1863 Первый выпуск реального отделения
1865 Первый выпуск гимназического отделения
1881 Отмечено двадцатипятилетие школы
1882 Школе присвоены права учебных заведений Министерства народного просвещения. Введено преподавание на русском языке
1890 К. И. Май вышел в отставку и продолжил деятельность в качестве почётного попечителя. Директором утвержден В. А. Кракау
1895 Кончина К. И. Мая. Учреждена стипендия им. К. И. Мая
1906 В. А. Кракау вышел в отставку. Директором избран А. Л. Липовский. Отмечено пятидесятилетие школы
1910 Школа переехала в новое здание по адресу: 14-я линия В.О., д. 39
1912 При школе создан первый в России авиамодельный кружок, выпущен литературный журнал «Майский сборник»
1914 Открыт лазарет им. Гимназии и реального училища К. Мая в память императора Александра I
1918 Последний, 55-й выпуск школы К. Мая. Школа национализирована, получив название — Советская единая трудовая школа I и II ступени. Введено совместное обучение мальчиков и девочек
1920 А. Л. Липовский освобождён от должности заведующего школой
1934 Введено десятилетнее обучение
1937 На базе 8-10-х общеобразовательных классов создана 6-я Специальная артиллерийская школа (6 САШ)
1938 Первый выпуск 6 САШ
1942 6 САШ эвакуирована в Тобольск
1944 Открыта 5-я мужская средняя школа
1948 Первый послевоенный выпуск
1954 Восстановлено совместное обучение мальчиков и девочек
1962 Школа преобразована в неполную среднюю (восьмилетнюю)
1966 Зав. учебной частью школы А. С. Батуриной открыт музей
1967 Восстановлено десятилетнее обучение
1974 Школа вновь преобразована в неполную среднюю
1976 Школа № 5 переведена по адресу: 13-я линия В.О., д. 28
1978 В здании школы (14-я линия В.О., д. 39) размещён СПИИРАН
1984 При школе № 5 открыт музей 6-й САШ
1990 Опубликована книга «Школа на Васильевском»
1995 На доме № 39 по 14 линии установлены 2 мемориальных доски. Открыт музей истории школы К. Мая
1999 В школе № 5 введено одиннадцатилетнее обучение
2001 Первый выпуск двух одиннадцатых классов
2005 Опубликована книга «Школа на Васильевском острове ч. I 1856—1918»
2009 Опубликована книга «Школа на Васильевском острове. Историческая хроника. Ч. II. Другие времена. 1918—2006»

Гордость и слава школы

Успехи выпускников гимназии

См. также: Выпускники школы Карла Мая

Выпускники школы достигли больших успехов в различных отраслях науки и культуры. Более 100 из них стали докторами наук, 29 избраны действительными членами или членами-корреспондентами Академии наук или Академии художеств (см. список ниже). Среди учившихся в школе три члена Государственного совета — ректор Университета Д. Д. Гримм, губернатор Петербурга А. Д. Зиновьев[4] и министр внутренних дел, позднее — министр юстиции А. А. Макаров; министр внутренних дел Д. С. Сипягин, ректор Университета Э. Д. Гримм, военачальники — генерал от инфантерии Н. А. Епанчин, генерал-май­оры С. В. Белов, В. В. Волков, В. Г. Рожков, вице-адмирал Е. И. Во­ло­буев, контр-адмиралы И. В. Коссович, В. А. Петровский, П. В. Римский-Корсаков, инженер-полковник Г. М. Мусселиус, профессор Б. Э. Петри, деятели культуры — члены объединения «Мир искусства» художники А. Н. Бе­нуа, Н. К. Рерих, К. А. Сомов, А. Е. Яковлев, а также Н. Е. Бубликов, О. Г. Ве­рейский, П. Я. Павлинов, И. А. Пуни, С. Н. Рерих, В. А. Серов, скульптор Б. Е. Ка­плянский, композиторы В. И. Цытович, Ф. Д. Шевцов, писатели Г. И. Алексеев, В. С. Головинский, В. А. Кнехт, А. А. Ливеровский, Л. В. Успенский, О. А. Хазин, Ф. К. Эйнбаум, поэт Ю. А. Ливеровский, театральные деятели Ф. Н. Курихин, П. П. Подервянский, М. Ф. Стронин. Тёплые воспоминания о школе сохранил её бывший ученик — дважды Герой Советского Союза, докт. физ.-мат. наук космонавт Г. М. Гречко. Надо также отметить, что О. Д. Хвольсону в числе первых было присвоено в 1927 г. звание Героя труда, а три выпускника — В. В. Волков, Д. С. Ли­хачёв и В. В. Новожилов были удостоены звания Герой Социалистического труда, пятеро — В. В. Беломорец, М. А. Ельяшевич, Л. Л. Кербер, В. Д. Налив­кин и В. В. Новожилов стали лауреатами Ленинской премии.

Действительные члены и члены-корреспонденты Академии наук и Академии художеств

Фамилия И. О. Годы жизни Звание Год избрания
1. Бенуа Н. А. 1901—1988 почёт. член АХ СССР 1966
2. Бенуа Ю. Ю. 1852—1929 акад. архитектуры 1885
3. Бруни А. А. 1860—1911 акад. архитектуры 1891
4. Бруни Н. А. 1856—1935 акад. архитектуры 1906
5. Бубличенко Н. Л. 1899—1990 чл.-корр. АН Каз. ССР 1958
6. Верейский О. Г. 1915—1993 действ. чл. АХ СССР 1983
7. Горбунов Н. П. 1892—1937 действ. чл. АН СССР 1935
8. Гримм Г. Д. 1865—1942 акад. архитектуры 1895
9. Гюнтер Н. М. 1871—1941 чл.-корр. АН СССР 1924
10. Ельяшевич М. А. 1908—1996 действ. чл. АН Бел. ССР 1956
11. Заварзин А. А. 1886—1945 действ. чл. АН СССР 1943
12. Касьянов В. Л. р. 1940 действ. чл. РАН 2000
13. Качалов Н. Н. 1883—1961 чл.-корр. АН СССР 1933
14. Леняшин В. А. р. 1940 действ. чл. АХ СССР 1988
15. Лихачёв Д. С. 1906—1999 действ. чл. АН СССР 1970
16. Максимов А. А. 1875—1928 чл.-корр. Российской АН 1920
17. Наливкин В. Д. 1915—2000 чл.-корр. АН СССР 1968
18. Наумов Н. А. 1888—1959 чл.-корр. АН СССР 1947
19. Новожилов В. В. 1910—1987 действ. чл. АН СССР 1966
20. Оль А. А. 1883—1958 чл.-корр. АХ СССР 1941
21. Рерих Н. К. 1874—1947 действ. чл. АХ 1909
22. Рерих С. Н. 1904—1993 почёт. чл. АХ СССР 1978
23. Серов В. А. 1865—1911 действ. чл. АХ 1903
24. Соколов Н. А. 1856—1907 чл.-корр. Петербургской АН 1905
25. Фасмер М. Ю. 1886—1962 иностр. чл. АН СССР 1929
26. Фасмер Р. Р. 1888—1938 иностр. чл. АХ СССР 1979
27. Фомин И. И. 1904—1989 чл.-корр. АХ СССР 1929
28. Франк Г. М. 1904—1976 действ. чл. АН СССР 1966
29. Френкель Я. И. 1904—1952 чл.-корр. АН СССР 1950
30. Фурсенко А. В. 1903—1975 чл.-корр. АН Бел. ССР 1895
31. Хвольсон О. Д. 1852—1934 чл.-корр. СПб АН, 1895
почёт. чл. Российской АН 1920
32. Шильдкнехт Н. А. 1857—1918 акад. архитектуры 1885

Музей школы

12 мая 1995 года академик Д. С. Лихачёв открыл музей посвященный школе Карла Мая. На фасаде здания была открыта мемориальная доска и воссоздан барельеф майского жука[5].

Адрес: 199178, Санкт-Петербург, 14 линия, д. 39 Тел.: 328-33-11 (музей); 531-64-59 (дом.) E-mail: museum@iias.spb.su k.may@mail.ru

[www.kmay.ru/hist.phtml Сайт Школы Карла Мая www.kmay.ru]

Напишите отзыв о статье "Петербургская школа Карла Мая"

Примечания

  1. [www.karl-may.narod.ru/main.html Гимназия и Реальное училище К.Мая]. Проверено 20 февраля 2010.
  2. [610.ru/rest/abaris/4/13.html Латинские надписи в Петербурге]. Проверено 21 февраля 2010. [www.webcitation.org/65O4p7hSB Архивировано из первоисточника 12 февраля 2012].
  3. Изречение Яна Амоса Коменского на латинском: Primum amare, deinde docere, см. [610.ru/rest/abaris/4/13.html Латинские надписи в Петербурге. Санкт-Петербургская классическая гимназия № 610.]
  4. Точнее, А. Д. Зиновьев был в 1903—11 петербургским гражданским губернатором, в в 1907-10 — главноначальствующим в Санкт-Петербургской губернии ([enc.lfond.spb.ru/article.php?kod=001700040207 Энциклопедия Санкт-Петербурга])
  5. [www.karlmay.spb.ru/m-fond.par Музей истории школы Карла Мая]. Проверено 21 февраля 2010. [www.webcitation.org/65O4plJ3A Архивировано из первоисточника 12 февраля 2012].

Литература

  • Благово Н. В. [www.kmay.ru/publics_sample.phtml?n=13 Школа на Васильевском острове. Историческая хроника. Часть I. Гимназия и реальное училище Карла Мая в Санкт-Петербурге. 1856—1918]. — СПб.: Наука, 2005. — 538 с. — ISBN 5-02-025041-4.
  • Благово Н. В. [www.kmay.ru/publics_sample.phtml?n=14 Школа на Васильевском острове. Историческая хроника. Часть II. Другие времена. 1918-2006]. — СПб.: Наука, 2009. — 512 с. — ISBN 978-5-02-025333-9.
  • Благово Н. В. Школа на Васильевском острове. Историческая хроника. Приложения. — СПб.: Наука, 2009. — 336 с. — ISBN 978-5-02-025333-9.
  • Валиев М. Т. О [www.kmay.ru/pub_files/n39.pdf музее истории школы Карла Мая. Журнал «История Петербурга» № 4 2009, стр. 67-71]
  • Валиев М. Т. [www.kmay.ru/pub_files/n34.pdf Портрет двух петербургских художников в интерьере начала ХХ века (выпускники школы К.Мая). Журнал «История Петербурга» № 6 2010 г., стр. 36-40]

Ссылки

  • [www.kmay.ru/index.php Сайт школы Карла Мая «Майский Жук»]
  • [www.spiiras.nw.ru/modules.php?name=Content&pa=showpage&pid=8 Санкт-Петербургский институг информатики и автоматизации Российской академии наук]
  • [web.archive.org/web/20070926223723/www.kultura-portal.ru/tree_new/cultpaper/article.jsp?number=507&rubric_id=201&crubric_id=1002109&pub_id=530095 Лещик А. Время майских жуков. Образцовая школа]
  • [www.spbvedomosti.ru/article.htm?id=10271077@SV_Articles Сергей Глезеров. Сперва любить — потом учить//СПб Ведомости Выпуск № 212 от 11.11.2010]

Отрывок, характеризующий Петербургская школа Карла Мая

Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.


– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.


Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.

Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.


Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.