Хандке, Петер

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Петер Хандке»)
Перейти к: навигация, поиск
Петер Хандке
нем. Peter Handke
Дата рождения:

6 декабря 1942(1942-12-06) (81 год)

Место рождения:

Гриффен, Третий рейх

Гражданство:

Австрия

Род деятельности:

прозаик, драматург

Годы творчества:

с 1959

Направление:

авангард

Жанр:

роман, рассказ, стихотворение, пьеса, эссе

Язык произведений:

немецкий

Подпись:

Пе́тер Ха́ндке (нем. Peter Handke; род. 6 декабря 1942, Гриффен) — австрийский писатель и драматург.





Биография

1942—1945: рождение и годы войны

Петер Хандке родился в австрийской провинции Каринтия в Гриффене 6 декабря 1942 года в доме своего деда — Грегора Зиутца. 9 декабря новорождённого окрестили в монастырской католической церкви Успения Богородицы. Мать будущего писателя — Мария Хандке, урождённая Сивец (19201971), была каринтийской словенкой. В 1942 году она познакомилась с будущим отцом писателя, немецким банкиром Эрихом Шенеманном, уже женатым мужчиной, который служил солдатом в Каринтии, и забеременела от него. Ещё перед рождением сына Мария вышла замуж за берлинца, трамвайного кондуктора, а на то время военнослужащего вермахта, Адольфа Бруно Хандке (ум. 1988). О своём настоящем отце Петер Хандке узнал незадолго перед тем, как получил среднее образование.

Семьи Петера Хандке почти не коснулась Вторая мировая война. Только перед самым концом войны коренных словенцев депортировали в концентрационные лагеря, а Каринтия стала районом боевых действий словенских партизан. Когда начинались бомбардировки, жители Гриффена прятались не в бомбоубежищах, а в пещерах.

1945—1948: Берлин и возвращение в Гриффен

Семья поселилась в районе Панков, который тогда принадлежал советской зоне оккупации Берлина. У Адольфа Хандке не было постоянной работы, и политическая ситуация не давала надежды на улучшение. 24 июня 1948 года в Берлине ввели блокаду, а незадолго перед тем четыре члена семьи Хандке (сестра Петера Моника родилась 7 августа 1947 года) на рассвете сели в поезд и поехали в Гриффен. Ввиду отсутствия паспортов пришлось перебираться через немецко-австрийскую границу в грузовике. Впоследствии Петер Хандке не мог не вспомнить этого происшествия. В 1957 году в школьном сочинении он подробно описал обстоятельства возвращения на родину.

1948—1954: жизнь и первые школьные годы в Гриффене

В Гриффене шестилетнему Петеру было трудно найти общий язык с детьми ещё и из-за берлинского диалекта. И по прошествии многих лет он редко прибегает к каринтийскому диалекту, преимущественно пользуясь литературным языком.

Некоторое время Адольф Хандке получал помощь как безработный, но все больше денег тратил на спиртное и все чаще ссорился с женой. Наконец он нанялся к своему шурину Георгу Сиуцу. В посёлке, где тон задавали Церковь и местные помещики, Адольф принадлежал к самым бедным. Впоследствии Петер Хандке сам себя назвал «сыном безземельного крестьянина» (нем. Kleinhäuslersohn).

Несмотря на все неприятности, Петер вырастал в провинциальном идиллическом мире, в котором рука об руку шли работа, посещение церкви, прогулки, праздники убоя свиней и карточные игры. Многие из этих впечатлений Хандке передал в своих произведениях. Например, его первый роман «Шершни» живописно передаёт сельскую жизнь.

13 сентября 1948 года Петер поступил в местную начальную школу и посещал её до 14 сентября 1952 года. Окончив четвёртый класс, он два года — до 10 июля 1954-го — учился в гриффенской неполной средней школе для мальчиков и девочек и получал хорошие и отличные оценки. Затем поступил в католическую гуманитарную гимназию в Танценберге. 7 июля 1954 Петер успешно сдал вступительный экзамен, но по совету преподавателя этой гимназии пошёл не в третий класс, куда собирался, а во второй, потому что почти не знал латинского языка. Все годы обучения он жил в общежитии при гимназии.

1954—1959: гимназия в Танценберге

Вскоре после начала обучения Петер Хандке написал сочинение на шестнадцати страницах под названием «Моя жизнь. Часть 2», чем показал свою склонность к литературному творчеству. Учился он на «отлично». В гимназии большое внимание уделялось преподаванию латинского, греческого и английского языков. Один год здесь изучали итальянский и словенский языки, а два года — стенографию. У Петера сложились дружеские отношения с учителем Райнгардом Музаром, преподававшим немецкий и английский языки, а в 1957 году он стал его классным руководителем. Музар видел талант этого ученика и поощрял его страсть к писанию. Вдвоём на прогулках они обсуждали произведения Петера, которые затем публиковались в школьной газете Fackel («Факел»). Впоследствии Музар повлиял на выбор профессии Петера Хандке, посоветовав поступить на юридический факультет. Мотивировал это тем, что на этом факультете годовую учебную программу можно освоить за несколько месяцев, а остальное время — отдавать литературному творчеству.

1959—1961: обучение в Клагенфурте

В 1959-ом семиклассник Петер Хандке вынужденно сменил место обучения. В католической школе-интернате царила суровая дисциплина, день начинался с обязательного богослужения, было много запретов. Петера застали на чтении запрещённой книги Грема Грина. Среди учебного года пришлось бросить гимназию и вернуться в Гриффен, где родители на то время построили свой собственный дом. Петер поступил в классическую гимназию в Клагенфурте, что в 35 километрах от Гриффена, и каждый день ездил туда-обратно на автобусе. В том же 1959 году он принял участие в ученическом литературном конкурсе в Клагенфурте и получил награду. В газете Kärntner Volkszeitung были опубликованы оба его произведения: «Безымянный» (Der Namenlose) — 13 июня 1959, «А в то время» (In der Zwischenzeit) — 14 ноября 1959 года. В 1961 году Петер Хандке сдал выпускные экзамены с отличием, такого результата, кроме него, добились только два одноклассника.

1961—1965: студенческие годы в Граце

В 1961 году Хандке поступил на юридический факультет Грацского университета. Все студенческие годы он снимал маленькую комнатку в квартале Грац-Вальтендорф. Учился без особого энтузиазма, но успешно. Петер мог оплатить расходы на обучение и проживание благодаря стипендии и деньгам от родителей. Кроме того, был репетитором греческого языка и подрабатывал на фирме, пересылавшей товары транспортом. Работал в упаковочной комнате, которую освещали люминесцентными лампами, из-за чего испортил зрение. Пришлось носить очки с тёмными стеклами, которые впоследствии стали отличительной чертой молодого писателя на его публичных выступлениях.

За время обучения у Петера Хандке сложились предпочтения, которые повлияли на его жизнь и творчество. Он часто ходил в кино, а впоследствии не только писал сценарии и режиссировал, но и выступал в качестве докладчика и члена жюри на кинофестивалях.

Еще одно хобби — рок-музыка. Петер был заядлым пользователем музыкальных автоматов в кафе, большим любителем «Beatles», «Rolling Stones» и других групп того времени. В более поздних книгах Хандке ощущаются реминисценции текстов песен этих музыкантов.

С 1963 года литературная деятельность Хандке приобретает более чёткие формы. Он познакомился с Альфредом Гольцингером, который возглавлял отдел литературы и литературных викторин Грацского радио. Там вышли в эфир первые короткие художественные произведения Хандке, который для этого радио писал также обзорные статьи на разные темы, в частности о Джеймсе Бонде, «Битлз», футболе, мультфильмах и поп-музыке. Хандке рассматривал различные массовые явления и излагал свои мысли в новой форме, приспособленной к теме. Частью этих радиопередач были многочисленные обзоры книг. В том же году он встретил Альфреда Коллерича, ответственного редактора литературного журнала manuskripte («манускрипты»), в котором в 1964 году были опубликованы ранние произведения Хандке. Подружился также с писателем Петером Понграцом, вступив в 1963 году в грацский литературный союз Forum Stadtpark («Форум Штадтпарк»). Был также членом литературного союза Grazer Gruppe («Грацская группа»), к которой принадлежали, в частности, Эльфрида Елинек и Барбара Фришмут. 21 января 1964 года там впервые зачитали произведения Хандке.

В июле и августе 1964 года Хандке, отдыхая со своим школьным приятелем на острове Крк, написал большую часть своего первого романа «Шершни» (нем. Die Hornissen). Осенью того же года отправил машинопись в клагенфуртское радио, а в январе 1965 года переработал роман. После того, как издательство Luchterhand («Люхтерганд») отказалось принять «Шершней», летом 1965 года издательство Suhrkamp («Зуркамп») приняло их к печати. Вскоре после этого Хандке не пошёл на третий государственный экзамен. Он бросил университет, чтобы полностью посвятить себя литературной деятельности.

1966: прорыв

Весной 1966 года, ещё перед тем как вышли в свет «Шершни», Хандке, который тогда носил причёску в стиле «Битлз», привлек к себе внимание, эффектно выступив на заседании «Группы 47» в Принстоне. После нескольких часов чтений он, выражая неприязнь к работам маститых коллег, в длинной язвительной речи обвинил авторов в «импотенции описания». Не обошёл и литературную критику — «такую же бессмысленную, как эта литература». В этой речи Хандке сорвал ещё одно табу, общепринятое на заседаниях «Группы 47», — начал спор на литературные темы. У членов группы было неписаное правило, что темой дискуссии всегда должен быть конкретный текст, а не литература как таковая. В магнитофонной записи этого выступления можно услышать перешёптывания, смех и реплики слушателей. Хандке сильно задело неприятие со стороны нескольких своих коллег, в том числе Гюнтера Грасса (как оказалось с их более поздних комментариев), но другие участники встречи благосклонно восприняли речь и впоследствии повторяли её тезисы, чуть отредактированные и смягчённые. Молодой писатель резко выступил против корифеев литературы, и его выступление стало дискуссионной темой обзорных статей.

В 1966 году состоялась премьера пьесы Хандке «Оскорбление публики». Режиссёр Клаус Пайман до сих пор поддерживает с Хандке как дружеские, так и творческие связи. Театральные критики отметили это провокационное, новаторское произведение, благодаря которому Хандке подтвердил свою репутацию enfant terrible. В этом же году в театре «Оберхаузен» под руководством Гюнтера Бюха были поставлены пьесы Хандке — «Пророчество» (1964) и «Самооговор» (1965), которые также получили хорошие отзывы критиков. Так за несколько месяцев Петер Хандке стал своеобразной поп-звездой немецкоязычной литературной сцены.

В 1966 году любовница и будущая жена Петера, актриса Либгарт Шварц получила приглашение на работу в дюссельдорфском театре Forum Freies Theater («Форум фрайес театер»), и в августе этого года молодая пара переехала в Дюссельдорф.

1967—1970: Дюссельдорф, Париж, Кронберг

В Дюссельдорфе Хандке жил до 1968 года. В 1967 году он опубликовал роман «Разносчик» и женился на Либгарт Шварц. Тогда же, прочитав произведение Томаса Бернхарда «Растерянность» (Verstörung) и находясь под большим влиянием этого автора, Хандке откликнулся статьей «Как я читал „Растерянность“ Томаса Бернгарда». Впоследствии между этими двумя австрийскими писателями сложились взаимно неприязненные отношения. 11 мая 1968-го состоялась премьера пьесы Петера Хандке «Каспар» во Франкфурте-на-Майне (режиссёр Клаус Пайман) и в Обергаузене (режиссёр Гюнтер Бюх).

В 1968 году супруги Хандке переехали в Берлин. 20 апреля 1969 года у них родилась дочь Амина, и это означало полную смену образа жизни Петера. «Он осознал, что оказался в ловушке у себя дома; нося ночью на руках плачущего ребёнка, накручивая многочасовые круги в квартире и думая, что уже потерял воображение, что надолго оказался вне жизни» («Детские рассказы», 1981). Много лет спустя отец сказал, что этот ребёнок был для него очень важным опытом любви[1]. В 1969 году Хандке стал одним из основателей театрального издательства Verlag der Autoren («Издательство авторов») во Франкфурте-на-Майне. В 1970 году семья ненадолго переехала в Париж. Осенью того же года Петер Хандке приобрёл дом на краю леса, в окрестностях Кронберга, в Германии. На то время брак уже распадался (окончательно развод оформлен в 1994 году в Вене). В последующие годы Петер и Либгарт поочередно брали дочь к себе на воспитание.

1971—1978: годы в Париже

Ночью на 20 ноября 1971 года мать Петера Мария Хандке покончила с собой после долгих лет депрессии. Этот трагический случай впоследствии описан в рассказе «Нет желаний — нет счастья» (нем. Wunschloses Unglück), 1972 г., который экранизировали в 1974 году. В июле 1971-го Петер Хандке вместе с женой Либгарт и дочерью Аминой навестил свою мать в последний раз. После этого визита он отправился в поездку в США вместе с Либгарт и писателем Альфредом Коллеричем. В 1972 году вышло в свет произведение Петера Хандке «Короткое письмо к долгому прощанию» (нем. Der kurze Brief zum langen Abschied), в котором говорится о событиях во время поездки в США. В ноябре 1973 года он поселился с дочерью Аминой в Париже, в Порт-д’Отеле, что на бульваре Монморанси, 177. В 1976 году перебрался в Кламар, что к юго-западу от Парижа, и проживал там до 1978 года. В начале 1970-х годов Петер Хандке получил награды, в частности Шиллеровскую премию города Мангейм, Премию Георга Бюхнера, Премию Немецкой академии языка и поэзии. В 1973 году он написал пьесу «Умерший от неблагоразумия» (нем. Die Unvernünftigen sterben aus), премьера которой состоялась в Цюрихе в 1974 году. Примерно в то же время давний друг Петера Хандке, режиссёр Вим Вендерс, экранизировал «Ложное движение» (нем. Falsche Bewegung) (премьера состоялась в 1975 году).

Большой успех был у написанной в 1971 году пьесы Хандке «Прогулка верхом по Боденскому озеру» (нем. Der Ritt über den Bodensee), когда её поставили во Франции в 1974 году. В этом же году в Париже он познакомился с Жанной Моро[2]. В 1975 опубликован «Час подлинного ощущения» (нем. Die Stunde der wahren Empfindung), а с 1977 года Петер Хандке начал издавать записки «Вес мира» (нем. Das Gewicht der Welt), журнал, которые выходили до 1990-го. В 1976 писатель оказался в больнице из-за приступов тревоги и нарушения сердечного ритма. В следующем году экранизировали его произведение «Женщина-левша». Хандке не терял связи с родиной, в 19731977 годах он был членом грацской литературной группы Grazer Autorinnen Autorenversammlung. В 1978 году его дочь стала жить вместе с матерью в Берлине. Тогда же Хандке совершил длинное путешествие на Аляску (США) и вернулся в Австрию. Это был период острого кризиса и большой угрозы литературной карьере. В переписке с Германом Ленцем он описал отчаяние, которое чувствовал, когда писал «Медленное возвращение домой» (1979).

1979—1987: возвращение на родину

После длительного пребывания в разных городах Европы Петер Хандке в августе 1979 года вернулся в Австрию. В Зальцбурге он поселился во флигеле дома своего приятеля Ганса Видриха и проживал там до ноября 1987-го. В этот период он отправлялся только в короткие поездки. В самом начале проживания на родине стала выходить тетралогия «Медленное возвращение домой». Её одноимённая первая часть появилась в 1979-м и обозначила преодоление кризиса, который пережил автор в 1978 году. В том же 1979-м Петер Хандке получил Премию Франца Кафки и был первым её лауреатом. Остальные три части «Медленного возвращения домой» написаны в Зальцбурге. Произведение «Учение горы Сен-Виктуар» (нем. Die Lehre der Sainte-Victoire) опубликовано в 1980 году, драматическая поэма «По деревням» (нем. Über die Dörfer) (её премьера состоялась на фестивале в Зальцбурге в 1982 году), а также «Детская история» (нем. Kindergeschichte) появились в 1981 году.

В начале 1980-х годов Петер Хандке взялся переводить на немецкий преимущественно малоизвестных зарубежных авторов. С одной стороны, не хотел отбирать работу переводчикам-профессионалам, а с другой — имел целью знакомить немецкоязычных читателей с творчеством этих авторов, прежде всего словенских, и тем самым популяризировать словенскую литературу в немецкоязычном мире. Хандке переводил с английского, французского и древнегреческого (Прометей прикованный, Зальцбургский фестиваль, 1986).

В 1983 году опубликована история убийства — «Китайские страдания» (нем. Der Chinese des Schmerzes). В романе-эпопее «Повторение» (1986) повествуется о каринтийских словенцах и их истории. В 1987 году вышли в свет «Стихи». Тогда же закончился зальцбургский цикл рассказов «Вечер писателя» (нем Nachmittag eines Schriftstellers). Тогда же состоялась премьера фильма «Небо над Берлином», для которого Хандке написал сценарий. Режиссёром был Вим Вендерс. Этот фильм отмечен многими наградами на европейском уровне. Проведя в Зальцбурге восемь лет, писатель отправился в кругосветное путешествие, когда дочь Амина окончила среднюю школу.

1987—1990: путешествие

19 ноября 1987 года Петер Хандке начал путешествие из города Есенице (теперь Словения). Автобусом и поездом он добрался до юга Югославии, Греции, а оттуда — в Египет. В середине января 1988-го писатель вернулся в Европу — в Париж, Берлин и Брюссель. Побывав в Японии, он снова вернулся в Европу. Следующие города в путешествии — это Анкоридж (Аляска), Лондон, Лиссабон, города Испании, в частности Галисиии, и Южной Франции. В конце мая 1988-го Хандке направился в Аквилею, затем в Париж, Карст (Словения) и в исходнуюй точку путешествия — Есенице. В это неспокойное время умер его отчим Бруно Хандке. До конца года Хандке успел побывать в Англии, Франции и недолго в Австрии. В течение 1989-го и в 1990-го писатель проживал в Словении, Италии, Австрии, Германии и Франции.

Все эти годы Хандке вел дорожные записки, а в 2005 году опубликовал их под названием «Вчера, по пути. Записки с ноября 1987 по июль 1990». Они тесно связаны с такими произведениями, как «Вес мира» (1975—1977), «История карандаша» (1976—1980), «Фантазии повторения» (1981—1982) и «Окно в каменной стене утром. И в другое местное время» (нем. Am Felsfenster morgens. Und andere Ortszeiten; // англ. At the Mountain Window in the Morning. And Other Local Times) (1982—1987).

1990 — по сей день

Летом 1990 года Петер Хандке купил дом в Шавиле — городке к северо-западу от Парижа, где живёт до сих пор. Вскоре после новоселья он познакомился, а затем и быстро сблизился с французской актрисой Софи Семен — дочерью парижского фабриканта, происходившего из Лотарингии. 24 августа 1991 года у них родилась дочь Леокадия. В начале августа 1994 года в Вене Хандке развелся со своей первой женой Либгарт Шварц, а осенью 1995-го женился на Софи Семен.

Шавиль стал третьим по счёту жильём Хандке в районах Парижа. Неподалеку, в Кламаре, писатель жил в 1977 и 1978 годах со своей старшей дочерью Аминой, которая впоследствии изучала живопись и дизайн в области масс-медиа.

В этом доме снята часть киноленты «Отсутствие» (1992), в которой главные роли сыграли Бруно Ганц, Софи Семен, Эустакио Бархау и Жанна Моро. Другое место съёмки — Пиренеи, к северу от Барселоны. К 1996 году вышли «И снова о Фукидиде» (1990), перевод шекспировской «Зимней сказки» (1991), «Эссе о музыкальном автомате» (1990), «Прощание мечтателя из девятой земли» (1991), «Эссе об успешном дне. Зимние грезы» (1991), «Театральная пьеса» (нем. Die Theaterstücke) (1992), премьера которой состоялась в том же году в Венском городском театре (режиссёр Клаус Пайманн), «Искусство задавать вопросы» (1994), «Мой год в бухте Ничто. Сказка из новых времен» (1994). С 2001 по 2006 год подругой жизни Петера Хандке была актриса Катя Флинт. Теперь он поддерживает связь с актрисой Мари Кольбен.

В 2008 году жюри Германской книжной премии поставило произведение Хандке «Ночь в Моравии» (нем. Die morawische Nacht) на первое место в списке из двадцати названий книг — претендентов на лучший немецкоязычный роман. В письме к председателю Ассоциации немецкой книжной торговли Хандке выразил благодарность за такую честь, но попросил номинировать кого-нибудь из молодых писателей[3].

Тематика и стиль

В раннем творчестве Хандке центральное место занимает язык. Автор воспринимает действительность через призму языка и отражает воспринятое средствами языка («Внутренний мир окружающего мира внутреннего мира», 1969). Попытки классического способа повествования характерны произведениям «Страх вратаря перед одиннадцатиметровым» (1970) и «Короткое письмо к долгому прощанию» (1972) — следствие противопоставления таким авторам, как Карл Филипп Мориц, Готфрид Келлер и Адальберт Штифтер.

В конце 1970-х годов в произведении «Медленное возвращение домой» (1979) Хандке применяет высокий стиль языка с мифологизированными метафорами, чтобы отобразить свой процесс самопознания. В романе «Мой год в бухте Ничто. Сказка из новых времен» (1994) Хандке впервые для самого себя охватывает автобиографическую тему и развивает мотивы существования писателя. В одной из последних работ — «Утрата картинки или Сквозь Сьерра де Гредос» (2002), он подверг критике злоупотребление художественными средствами в СМИ.

Петер Хандке и Вим Вендерс

С Вимом Вендерсом Петера Хандке связывают дружба и совместная работа ещё с 1966 года. Этот немецкий режиссёр познакомился с Петером, тогда ещё студентом, после инсценировки его пьесы «Оскорбление публики» в театре «Оберхаузен»[4]. У обоих художников много общих черт характера и эстетических предпочтений[5]. Прежде всего их объединяет склонность к интенсивному, иногда экзистенциальному изображению пейзажей, которым уделяется не меньшее внимание, чем словам и поступкам действующих лиц[6]. С 1969 по 1986 год они вместе работали над реализацией трёх кинофильмов. В принятии важных жизненных решений на Вендерса влияло чтение произведений Хандке[6].

Отношение к Сербии

В 1996 году, после опубликования путевых записок Хандке под названием «Зимняя поездка по Дунаю, Саве, Мораве и Дрине, или Справедливость для Сербии», в масс-медиа начались ожесточённые споры, которые продолжаются по сей день. Пронатовские журналисты критиковали излишне благожелательное отношение к Сербии[7]. Хандке пользовался другой лексикой и изображал события иначе, чем это делали многие журналисты.

Мир, так называемый мир, знает все о Югославии, Сербии. Мир, так называемый мир, знает всё о Слободане Милошевиче. Так называемый мир знает правду. Вот почему так называемый мир сегодня отсутствует, и не только сегодня, и не только здесь. Я не знаю правду. Но я смотрю. Я слушаю. Я чувствую. Я помню. Вот почему сегодня я здесь, рядом с Югославией, рядом с Сербией, рядом с Слободаном Милошевичем

Речь Петера Хандке на на похоронах Слободана Милошевича

В марте 2004 года Петер Хандке подписал обращение, которое канадец Роберт Диксон написал от имени художников в защиту Слободана Милошевича. К ним присоединился также будущий лауреат Нобелевской премии Гарольд Пинтер[8]. В 2005 году Хандке посетил Милошевича в тюрьме в Гааге. Писатель опубликовал эссе под названием «Таблас-де-Даймьель» (нем. Die Tablas von Daimiel), имевшее подзаголовок «ложные показания на процессе против Слободана Милошевича». 18 марта 2006 года на похоронах Милошевича Хандке выступил с речью[9], что также вызвало волну споров в среде западной прессы. В связи с этой речью была отменена инсценировка пьесы писателя «Игра в вопросы или путешествие в звонкие земли» в парижском театре «Комеди Франсэз». 2 июня 2006 года Петер Хандке был награждён премией Генриха Гейне, но из-за развернувшейся политической дискуссии и угрозы лишиться премии по решению городского совета Дюссельдорфа за просербские настроения, отказался от неё сам[10].

В июне 2006 года артисты театра «Берлинер ансамбль» начали акцию «Берлинская премия Генриха Гейне»[11], в котором назвали поведение городской власти Дюссельдорфа «нападением на свободу творчества» и призвали собрать для Хандке деньги — аналог премии, которую он отклонил (денежная составляющая премии Генриха Гейне была 50 000 евро). Инициаторами были, в частности, Кете Райхель, Рольф Бекер, Дитрих Киттнер, Арно Кленне, Моника и Отто Келер, Экарт Шпоо, Ингрид и Герхард Цверенц, Клаус Пайман[12]. 22 июня 2006 Хандке поблагодарил их за старания, однако отклонил такую инициативу и попросил пожертвовать собранное на материальную помощь сербским селам в Косово[13]. 21 февраля 2007 года по случаю премьеры пьесы Хандке «Следы утраченного» автору вручили сумму премии — 50 000 евро, однако он отказался от этих денег на пользу сербского анклава в Косово[14]. Выбор пал на деревню Велика-Хоча, населённую преимущественно сербами, глава которой — Деян Балёшевич — принял эту жертву от Петера Хандке накануне Пасхи в 2007 году[15],[16].

22 февраля 2008 года писатель дал небольшой комментарий французской газете «Le Figaro», в котором в очередной раз указал на общую историю народов Югославии в связи с победой над нацизмом и назвал западные страны «мошенниками»[17].

Архив

6 декабря 2007 Петер Хандке продал за 500 000 евро все свои рукописи и другие материалы за последние два десятилетия Австрийскому литературному архиву Национальной библиотеки. Эту сделку поддержало Федеральное министерство образования, культуры и искусства[18]. Кроме того, в начале 2008 года автор предоставил за неизвестную сумму свои 66 дневников, написанных с 1966 по 1990 год Немецкому литературному архиву в Марбахе-на-Неккаре[19].

Напишите отзыв о статье "Хандке, Петер"

Примечания

  1. [www.zdf.de/ZDFmediathek/content/448210 Volker Panzer trifft Peter Handke, ZDF Nachtstudio, 10. März 2008]
  2. Die Welt: [www.welt.de/kultur/article10670461/Peter-Handke-und-seine-Affaere-mit-Jeanne-Moreau.html www.welt.de/kultur/article10670461/Peter-Handke-und-seine-Affaere-mit-Jeanne-Moreau.html] vom 2. November 2011, aufgerufen am 28. Oktober 2012
  3. [www.spiegel.de/kultur/literatur/0,1518,576234,00.html Deutscher Buchpreis. Peter Handke verzichtet auf Nominierung], Spiegel Online, 4. September 2008
  4. [www.arte.tv/de/film/Berlinale_202007/Die_20Filme/1487602.html «Von einem der auszog — Wim Wenders' frühe Jahre»], ARTE, 19. Februar 2007
  5. Michael Ellenbogen: [www.wienerzeitung.at/DesktopDefault.aspx?TabID=3906&Alias=wzo&cob=314753 «Zwei Giganten der Wahrnehmung»], Wiener Zeitung, 29. November 2007
  6. 1 2 Andrea Gnam: [www.nzz.ch/2005/08/26/fi/articleD0EMD.html «Verlust und Wiedergewinn der Bilder. Wim Wenders und Peter Handke»], NZZ, 26. August 2005
  7. Carolin Emcke: [www.spiegel.de/kultur/literatur/0,1518,419661,00.html «Versuch über das geglückte Kriegsverbrechen»], Spiegel Online, 4. Juni 2006
  8. [www.aikor.de/info/05101502.pdf Künstler-Appell für Milosevic. Montreal-New York-Moskau-Paris, März-April 2004]
  9. Peter Handke: [www.lemonde.fr/web/article/0,1-0@2-3260,36-768082@51-765912,0.html " J'écris pour ouvrir le regard "], Le Monde des Livres, 5. Mai 2006, Stellungnahme zur Kritik an seiner Grabrede (kostenpflichtig), Wiederabdruck bei [www.editions-verdier.fr/v3/auteur-handke.html éditions Verdier]
    «Die Welt, die vermeintliche Welt, weiß alles über Slobodan Milošević. Die vermeintliche Welt kennt die Wahrheit. Eben deshalb ist die vermeintliche Welt heute nicht anwesend, und nicht nur heute und hier. Ich kenne die Wahrheit auch nicht. Aber ich schaue. Ich begreife. Ich empfinde. Ich erinnere mich. Ich frage. Eben deshalb bin ich heute hier zugegen.» Grabrede, übersetzt von Johannes Willms
  10. [www.rp-online.de/public/article/dtoday/special/heine/334165 Stadtrat will Jury-Entscheidung kippen: Wohl doch kein Heine-Preis für Handke | RP ONLINE]
  11. [www.berliner-heinrich-heine-preis.de/ Berliner Heinrich-Heine-Preis]
  12. Klaus Stein: [www.nrhz.de/flyer/beitrag.php?id=1685 «Nach Peter Handkes Verzicht auf den Düsseldorfer Preis: Krähwinkels Magistrat wird wieder frech»], Neue Rheinische Zeitung, 20. Juni 2006
  13. [www.faz.net/s/Rub1DA1FB848C1E44858CB87A0FE6AD1B68/Doc~EAF7C659FC371401B88C15F1A178466A4~ATpl~Ecommon~Scontent.html «Handke lehnt Alternativpreis ab»], Frankfurter Allgemeine Zeitung, 22. Juni 2006
  14. [www.zeit.de/news/artikel/2007/02/22/93242.xml «Berliner Ensemble: Berliner Heine-Preis für Handke»], dpa / Die Zeit, 22. Februar 2007
  15. Eckart Spoo: «[www.nrhz.de/flyer/beitrag.php?id=10948 Bei den Serben im Kosovo — Teil III]», Neue Rheinische Zeitung, 23. Mai 2007
  16. Wolfgang Büscher: «[www.zeit.de/2007/16/Kosovo Ich wollte Zeuge sein]», Die Zeit, 12. April 2007
  17. [www.lefigaro.fr/debats/2008/02/20/01005-20080220ARTFIG00656-notre-venerable-europea-perdu-son-cur-.php Notre vénérable Europe a perdu son cœur]
  18. Paul Jandl: [www.nzz.ch/nachrichten/kultur/aktuell/jahreszeiten_des_schreibens_1.601022.html «Jahreszeiten des Schreibens — Das Österreichische Literaturarchiv kauft Peter Handkes Vorlass»], NZZ, 19. Dezember 2007
  19. [www.zeit.de/news/artikel/2008/01/06/2451030.xml «Literaturarchiv: Marbacher Archiv erwirbt Handke-Tagebücher»], Die Zeit, 6. Januar 2008; auch Der Spiegel, Nr. 2, 2008, S. 143

Библиография

  • Шершни (нем. Die Hornissen), роман, 1966
  • Оскорбление публики (нем. Publikumsbeschimpfung), 1966
  • Встреча наблюдательного совета (нем. Begrüßung des Aufsichtsrates), 1967
  • Разносчик (нем. Der Hausierer), 1967
  • Каспар (нем. Kaspar), 1967
  • Немецкая поэзия (нем. Deutsche Gedichte), 1969
  • Внутренний мир окружаюшего мира внутреннего мира (нем. Die Innenwelt der Außenwelt der Innenwelt), 1969
  • Проза, поэзия, пьеса, радиоспектакль, очерки (нем. Prosa, Gedichte, Theaterstücke, Hörspiele, Aufsätze), 1969
  • Подопечный хочет быть опекуном (нем. Das Mündel will Vormund sein), Режиссёр: Клаус Пейман, Theater am Turm, Франкфурт-на-Майне, 1969
  • Страх вратаря перед одиннадцатиметровым (нем. Die Angst des Tormanns beim Elfmeter), сценарий, 1970, экранизировано, режиссёр: Вим Вендерс, 1972, (рус. перевод)
  • Сказки венского леса Одона фон Хорвата (нем. Geschichten aus dem Wienerwald von Ödön von Horvath), пересказ, 1970
  • Ветер и море (нем. Wind und Meer), четыре радиоспектакля,1970
  • Хроника текущих событий (нем. Chronik der laufenden Ereignisse), 1971
  • Прогулка верхом по Боденскому озеру (нем. Der Ritt über den Bodensee),1971
  • Короткое письмо к долгому прощанию (нем. Der kurze Brief zum langen Abschied), 1972, (рус. перевод)
  • Я — житель башни из слоновой кости (нем. Ich bin ein Bewohner des Elfenbeinturms), 1972
  • Пьеса 1 (нем. Stücke 1), 1972
  • Нет желаний — нет счастья (нем. Wunschloses Unglück), 1972, (рус. перевод)
  • Умерший от неблагоразумия (нем. Die Unvernünftigen sterben aus), 1973
  • Пьеса 2 (нем. Stücke 2), 1973
  • Край слова. Рассказы, стихи, пьесы (нем. Der Rand der Wörter. Erzählungen, Gedichte, Stücke), 1975
  • Час подлинного ощущения(нем. Die Stunde der wahren Empfindung), 1975
  • Ложное движение (нем. Falsche Bewegung), автор сценария, 1975
  • Женщина-левша (нем. Die linkshändige Frau), 1976, экранизирован в 1977 (рус. перевод)
  • Конец прогулок (нем. Das Ende des Flanierens), стихи, 1977
  • Вес мира (нем. Das Gewicht der Welt), журнал, 1977
  • Медленное возвращение домой (нем. Langsame Heimkehr), 1979 (рус. перевод)
  • Учение горы Сен-Виктуар (нем. Die Lehre der Sainte-Victoire), 1980 (рус. перевод)
  • По деревням (нем. Über die Dörfer),1981 (рус. перевод)
  • Детская история (нем. Kindergeschichte), 1981 (рус. перевод)
  • История карандаша (нем. Die Geschichte des Bleistifts), 1982
  • Китайские страдания (нем. Der Chinese des Schmerzes), 1983
  • Фантазии повторения (нем. Phantasien der Wiederholung), 1983
  • Повторение (нем. Die Wiederholung), 1986
  • Небо над Берлином (нем. Der Himmel über Berlin), с Вимом Вендерсом, 1987
  • Отсутствие (нем. Die Abwesenheit), сказка, 1987
  • Стихи (нем. Gedichte), 1987
  • Вечер писателя (нем Nachmittag eines Schriftstellers), 1987
  • Игра в вопросы или путешествие в звонкие земли (нем. Das Spiel vom Fragen oder Die Reise zum sonoren Land), 1989
  • Эссе об усталости (нем. Versuch über die Müdigkeit), 1989
  • И снова о Фукидиде (нем. Noch einmal für Thukydides), 1990
  • Эссе о музыкальном автомате (нем. Versuch über die Jukebox), 1990
  • Прощание мечтателя из девятой земли (нем. Abschied des Träumers vom Neunten Land), 1991
  • Эссе об успешном дне. Зимние грезы. (нем. Versuch über den geglückten Tag. Ein Wintertagtraum), 1991
  • Час, когда мы ничего не знали друг о друге. Спектакль. (нем. Die Stunde, da wir nichts voneinander wußten. Ein Schauspiel), 1992
  • Театральная пьеса (нем. Die Theaterstücke), 1992
  • Три эссе. Эссе об усталости. Эссе о музыкальном автомате. Эссе об успешном дне. (нем. Drei Versuche. Versuch über die Müdigkeit. Versuch über die Jukebox. Versuch über den geglückten Tag), 1992
  • Медлительность в тени. Собрание растраченных усилий. (нем. Langsam im Schatten. Gesammelte Verzettelungen) 19801992, 1992
  • Искусство задавать вопросы (нем. Die Kunst des Fragens), 1994
  • Мой год в бухте Ничто. Сказка из новых времен. (нем. Mein Jahr in der Niemandsbucht. Ein Märchen aus den neuen Zeiten), 1994
  • Зимняя поездка по Дунаю, Саве, Мораве и Дрине, или Правосудие в Сербии (нем. Eine winterliche Reise zu den Flüssen Donau, Save, Morawa und Drina oder Gerechtigkeit für Serbien), 1996
  • Летнее дополнение к зимней поездке (нем. Sommerlicher Nachtrag zu einer winterlichen Reise), 1996
  • Подготовка к бессмертию (нем. Zurüstungen für die Unsterblichkeit), королевская драма, режиссёр: Клаус Пейманн, Вена, Бургтеатр, 1997
  • Однажды тёмной ночью я покинул мой молчаливый дом (нем.In einer dunklen Nacht ging ich aus meinem stillen Haus), 1997
  • Страна слов. Поездка по Каринтии, Словении, Фриули, Истрии и Далмации (нем. Ein Wortland. Eine Reise durch Kärnten, Slowenien, Friaul, Istrien und Dalmatien), 1998
  • Путешествие в челне или кусок военной кинопленки (нем. Die Fahrt im Einbaum oder Das Stück zum Film vom Krieg), 1999
  • Люция в лесу с Дингзда. С 11 эскизами автора (нем. Lucie im Wald mit den Dingsda. Mit 11 Skizzen des Autors), 1999
  • Печальный вопрос. После документальных материалов о двух переходах во время войны в Югославии, март и апрель (нем. Unter Tränen fragend. Nachträgliche Aufzeichnungen von zwei Jugoslawien-Durchquerungen im Krieg, März und April), 1999, 2000
  • Утрата картинки или Сквозь Сьерра де Гредос (нем. Der Bildverlust oder Durch die Sierra de Gredos), 2002
  • Устный и письменный. Для книг, фотографий и фильмов (нем. Mündliches und Schriftliches. Zu Büchern, Bildern und Filmen) 19922000, 2002
  • Подземный блюз. Станционная драма (нем. Untertagblues. Ein Stationendrama), 2003
  • Софокл: Эдип в Колоне (нем. Sophokles: Ödipus auf Kolonos), 2003
  • Дон Жуан (рассказ от первого лица) (нем. Don Juan [erzählt von ihm selbst]), 2004
  • (нем. Die Tablas von Daimiel), 2005
  • Вчера, по пути (нем. Gestern unterwegs), 2005

Ссылки

  • [lib.ru/INPROZ/HENDKE_P/ Хандке, Петер] в библиотеке Максима Мошкова
  • Петер Хандке (англ.) на сайте Internet Movie Database
  • [www.lenta.ru/news/2006/06/09/handke/ Писатель Петер Хандке отказался от премии Гейне]
  • [german.about.com/library/blhandke.htm?once=true& Peter Handke Authors in German Literature]
  • [www.hi-edu.ru/e-books/xbook026/01/part-002.htm Модель мира в творчестве австрийских писателей]

Отрывок, характеризующий Хандке, Петер

– А всё боишься, – продолжал первый знакомый голос. – Боишься неизвестности, вот чего. Как там ни говори, что душа на небо пойдет… ведь это мы знаем, что неба нет, a сфера одна.
Опять мужественный голос перебил артиллериста.
– Ну, угостите же травником то вашим, Тушин, – сказал он.
«А, это тот самый капитан, который без сапог стоял у маркитанта», подумал князь Андрей, с удовольствием признавая приятный философствовавший голос.
– Травничку можно, – сказал Тушин, – а всё таки будущую жизнь постигнуть…
Он не договорил. В это время в воздухе послышался свист; ближе, ближе, быстрее и слышнее, слышнее и быстрее, и ядро, как будто не договорив всего, что нужно было, с нечеловеческою силой взрывая брызги, шлепнулось в землю недалеко от балагана. Земля как будто ахнула от страшного удара.
В то же мгновение из балагана выскочил прежде всех маленький Тушин с закушенною на бок трубочкой; доброе, умное лицо его было несколько бледно. За ним вышел владетель мужественного голоса, молодцоватый пехотный офицер, и побежал к своей роте, на бегу застегиваясь.


Князь Андрей верхом остановился на батарее, глядя на дым орудия, из которого вылетело ядро. Глаза его разбегались по обширному пространству. Он видел только, что прежде неподвижные массы французов заколыхались, и что налево действительно была батарея. На ней еще не разошелся дымок. Французские два конные, вероятно, адъютанта, проскакали по горе. Под гору, вероятно, для усиления цепи, двигалась явственно видневшаяся небольшая колонна неприятеля. Еще дым первого выстрела не рассеялся, как показался другой дымок и выстрел. Сраженье началось. Князь Андрей повернул лошадь и поскакал назад в Грунт отыскивать князя Багратиона. Сзади себя он слышал, как канонада становилась чаще и громче. Видно, наши начинали отвечать. Внизу, в том месте, где проезжали парламентеры, послышались ружейные выстрелы.
Лемарруа (Le Marierois) с грозным письмом Бонапарта только что прискакал к Мюрату, и пристыженный Мюрат, желая загладить свою ошибку, тотчас же двинул свои войска на центр и в обход обоих флангов, надеясь еще до вечера и до прибытия императора раздавить ничтожный, стоявший перед ним, отряд.
«Началось! Вот оно!» думал князь Андрей, чувствуя, как кровь чаще начинала приливать к его сердцу. «Но где же? Как же выразится мой Тулон?» думал он.
Проезжая между тех же рот, которые ели кашу и пили водку четверть часа тому назад, он везде видел одни и те же быстрые движения строившихся и разбиравших ружья солдат, и на всех лицах узнавал он то чувство оживления, которое было в его сердце. «Началось! Вот оно! Страшно и весело!» говорило лицо каждого солдата и офицера.
Не доехав еще до строившегося укрепления, он увидел в вечернем свете пасмурного осеннего дня подвигавшихся ему навстречу верховых. Передовой, в бурке и картузе со смушками, ехал на белой лошади. Это был князь Багратион. Князь Андрей остановился, ожидая его. Князь Багратион приостановил свою лошадь и, узнав князя Андрея, кивнул ему головой. Он продолжал смотреть вперед в то время, как князь Андрей говорил ему то, что он видел.
Выражение: «началось! вот оно!» было даже и на крепком карем лице князя Багратиона с полузакрытыми, мутными, как будто невыспавшимися глазами. Князь Андрей с беспокойным любопытством вглядывался в это неподвижное лицо, и ему хотелось знать, думает ли и чувствует, и что думает, что чувствует этот человек в эту минуту? «Есть ли вообще что нибудь там, за этим неподвижным лицом?» спрашивал себя князь Андрей, глядя на него. Князь Багратион наклонил голову, в знак согласия на слова князя Андрея, и сказал: «Хорошо», с таким выражением, как будто всё то, что происходило и что ему сообщали, было именно то, что он уже предвидел. Князь Андрей, запихавшись от быстроты езды, говорил быстро. Князь Багратион произносил слова с своим восточным акцентом особенно медленно, как бы внушая, что торопиться некуда. Он тронул, однако, рысью свою лошадь по направлению к батарее Тушина. Князь Андрей вместе с свитой поехал за ним. За князем Багратионом ехали: свитский офицер, личный адъютант князя, Жерков, ординарец, дежурный штаб офицер на энглизированной красивой лошади и статский чиновник, аудитор, который из любопытства попросился ехать в сражение. Аудитор, полный мужчина с полным лицом, с наивною улыбкой радости оглядывался вокруг, трясясь на своей лошади, представляя странный вид в своей камлотовой шинели на фурштатском седле среди гусар, казаков и адъютантов.
– Вот хочет сраженье посмотреть, – сказал Жерков Болконскому, указывая на аудитора, – да под ложечкой уж заболело.
– Ну, полно вам, – проговорил аудитор с сияющею, наивною и вместе хитрою улыбкой, как будто ему лестно было, что он составлял предмет шуток Жеркова, и как будто он нарочно старался казаться глупее, чем он был в самом деле.
– Tres drole, mon monsieur prince, [Очень забавно, мой господин князь,] – сказал дежурный штаб офицер. (Он помнил, что по французски как то особенно говорится титул князь, и никак не мог наладить.)
В это время они все уже подъезжали к батарее Тушина, и впереди их ударилось ядро.
– Что ж это упало? – наивно улыбаясь, спросил аудитор.
– Лепешки французские, – сказал Жерков.
– Этим то бьют, значит? – спросил аудитор. – Страсть то какая!
И он, казалось, распускался весь от удовольствия. Едва он договорил, как опять раздался неожиданно страшный свист, вдруг прекратившийся ударом во что то жидкое, и ш ш ш шлеп – казак, ехавший несколько правее и сзади аудитора, с лошадью рухнулся на землю. Жерков и дежурный штаб офицер пригнулись к седлам и прочь поворотили лошадей. Аудитор остановился против казака, со внимательным любопытством рассматривая его. Казак был мертв, лошадь еще билась.
Князь Багратион, прищурившись, оглянулся и, увидав причину происшедшего замешательства, равнодушно отвернулся, как будто говоря: стоит ли глупостями заниматься! Он остановил лошадь, с приемом хорошего ездока, несколько перегнулся и выправил зацепившуюся за бурку шпагу. Шпага была старинная, не такая, какие носились теперь. Князь Андрей вспомнил рассказ о том, как Суворов в Италии подарил свою шпагу Багратиону, и ему в эту минуту особенно приятно было это воспоминание. Они подъехали к той самой батарее, у которой стоял Болконский, когда рассматривал поле сражения.
– Чья рота? – спросил князь Багратион у фейерверкера, стоявшего у ящиков.
Он спрашивал: чья рота? а в сущности он спрашивал: уж не робеете ли вы тут? И фейерверкер понял это.
– Капитана Тушина, ваше превосходительство, – вытягиваясь, закричал веселым голосом рыжий, с покрытым веснушками лицом, фейерверкер.
– Так, так, – проговорил Багратион, что то соображая, и мимо передков проехал к крайнему орудию.
В то время как он подъезжал, из орудия этого, оглушая его и свиту, зазвенел выстрел, и в дыму, вдруг окружившем орудие, видны были артиллеристы, подхватившие пушку и, торопливо напрягаясь, накатывавшие ее на прежнее место. Широкоплечий, огромный солдат 1 й с банником, широко расставив ноги, отскочил к колесу. 2 й трясущейся рукой клал заряд в дуло. Небольшой сутуловатый человек, офицер Тушин, спотыкнувшись на хобот, выбежал вперед, не замечая генерала и выглядывая из под маленькой ручки.
– Еще две линии прибавь, как раз так будет, – закричал он тоненьким голоском, которому он старался придать молодцоватость, не шедшую к его фигуре. – Второе! – пропищал он. – Круши, Медведев!
Багратион окликнул офицера, и Тушин, робким и неловким движением, совсем не так, как салютуют военные, а так, как благословляют священники, приложив три пальца к козырьку, подошел к генералу. Хотя орудия Тушина были назначены для того, чтоб обстреливать лощину, он стрелял брандскугелями по видневшейся впереди деревне Шенграбен, перед которой выдвигались большие массы французов.
Никто не приказывал Тушину, куда и чем стрелять, и он, посоветовавшись с своим фельдфебелем Захарченком, к которому имел большое уважение, решил, что хорошо было бы зажечь деревню. «Хорошо!» сказал Багратион на доклад офицера и стал оглядывать всё открывавшееся перед ним поле сражения, как бы что то соображая. С правой стороны ближе всего подошли французы. Пониже высоты, на которой стоял Киевский полк, в лощине речки слышалась хватающая за душу перекатная трескотня ружей, и гораздо правее, за драгунами, свитский офицер указывал князю на обходившую наш фланг колонну французов. Налево горизонт ограничивался близким лесом. Князь Багратион приказал двум баталионам из центра итти на подкрепление направо. Свитский офицер осмелился заметить князю, что по уходе этих баталионов орудия останутся без прикрытия. Князь Багратион обернулся к свитскому офицеру и тусклыми глазами посмотрел на него молча. Князю Андрею казалось, что замечание свитского офицера было справедливо и что действительно сказать было нечего. Но в это время прискакал адъютант от полкового командира, бывшего в лощине, с известием, что огромные массы французов шли низом, что полк расстроен и отступает к киевским гренадерам. Князь Багратион наклонил голову в знак согласия и одобрения. Шагом поехал он направо и послал адъютанта к драгунам с приказанием атаковать французов. Но посланный туда адъютант приехал через полчаса с известием, что драгунский полковой командир уже отступил за овраг, ибо против него был направлен сильный огонь, и он понапрасну терял людей и потому спешил стрелков в лес.
– Хорошо! – сказал Багратион.
В то время как он отъезжал от батареи, налево тоже послышались выстрелы в лесу, и так как было слишком далеко до левого фланга, чтобы успеть самому приехать во время, князь Багратион послал туда Жеркова сказать старшему генералу, тому самому, который представлял полк Кутузову в Браунау, чтобы он отступил сколь можно поспешнее за овраг, потому что правый фланг, вероятно, не в силах будет долго удерживать неприятеля. Про Тушина же и баталион, прикрывавший его, было забыто. Князь Андрей тщательно прислушивался к разговорам князя Багратиона с начальниками и к отдаваемым им приказаниям и к удивлению замечал, что приказаний никаких отдаваемо не было, а что князь Багратион только старался делать вид, что всё, что делалось по необходимости, случайности и воле частных начальников, что всё это делалось хоть не по его приказанию, но согласно с его намерениями. Благодаря такту, который выказывал князь Багратион, князь Андрей замечал, что, несмотря на эту случайность событий и независимость их от воли начальника, присутствие его сделало чрезвычайно много. Начальники, с расстроенными лицами подъезжавшие к князю Багратиону, становились спокойны, солдаты и офицеры весело приветствовали его и становились оживленнее в его присутствии и, видимо, щеголяли перед ним своею храбростию.


Князь Багратион, выехав на самый высокий пункт нашего правого фланга, стал спускаться книзу, где слышалась перекатная стрельба и ничего не видно было от порохового дыма. Чем ближе они спускались к лощине, тем менее им становилось видно, но тем чувствительнее становилась близость самого настоящего поля сражения. Им стали встречаться раненые. Одного с окровавленной головой, без шапки, тащили двое солдат под руки. Он хрипел и плевал. Пуля попала, видно, в рот или в горло. Другой, встретившийся им, бодро шел один, без ружья, громко охая и махая от свежей боли рукою, из которой кровь лилась, как из стклянки, на его шинель. Лицо его казалось больше испуганным, чем страдающим. Он минуту тому назад был ранен. Переехав дорогу, они стали круто спускаться и на спуске увидали несколько человек, которые лежали; им встретилась толпа солдат, в числе которых были и не раненые. Солдаты шли в гору, тяжело дыша, и, несмотря на вид генерала, громко разговаривали и махали руками. Впереди, в дыму, уже были видны ряды серых шинелей, и офицер, увидав Багратиона, с криком побежал за солдатами, шедшими толпой, требуя, чтоб они воротились. Багратион подъехал к рядам, по которым то там, то здесь быстро щелкали выстрелы, заглушая говор и командные крики. Весь воздух пропитан был пороховым дымом. Лица солдат все были закопчены порохом и оживлены. Иные забивали шомполами, другие посыпали на полки, доставали заряды из сумок, третьи стреляли. Но в кого они стреляли, этого не было видно от порохового дыма, не уносимого ветром. Довольно часто слышались приятные звуки жужжанья и свистения. «Что это такое? – думал князь Андрей, подъезжая к этой толпе солдат. – Это не может быть атака, потому что они не двигаются; не может быть карре: они не так стоят».
Худощавый, слабый на вид старичок, полковой командир, с приятною улыбкой, с веками, которые больше чем наполовину закрывали его старческие глаза, придавая ему кроткий вид, подъехал к князю Багратиону и принял его, как хозяин дорогого гостя. Он доложил князю Багратиону, что против его полка была конная атака французов, но что, хотя атака эта отбита, полк потерял больше половины людей. Полковой командир сказал, что атака была отбита, придумав это военное название тому, что происходило в его полку; но он действительно сам не знал, что происходило в эти полчаса во вверенных ему войсках, и не мог с достоверностью сказать, была ли отбита атака или полк его был разбит атакой. В начале действий он знал только то, что по всему его полку стали летать ядра и гранаты и бить людей, что потом кто то закричал: «конница», и наши стали стрелять. И стреляли до сих пор уже не в конницу, которая скрылась, а в пеших французов, которые показались в лощине и стреляли по нашим. Князь Багратион наклонил голову в знак того, что всё это было совершенно так, как он желал и предполагал. Обратившись к адъютанту, он приказал ему привести с горы два баталиона 6 го егерского, мимо которых они сейчас проехали. Князя Андрея поразила в эту минуту перемена, происшедшая в лице князя Багратиона. Лицо его выражало ту сосредоточенную и счастливую решимость, которая бывает у человека, готового в жаркий день броситься в воду и берущего последний разбег. Не было ни невыспавшихся тусклых глаз, ни притворно глубокомысленного вида: круглые, твердые, ястребиные глаза восторженно и несколько презрительно смотрели вперед, очевидно, ни на чем не останавливаясь, хотя в его движениях оставалась прежняя медленность и размеренность.
Полковой командир обратился к князю Багратиону, упрашивая его отъехать назад, так как здесь было слишком опасно. «Помилуйте, ваше сиятельство, ради Бога!» говорил он, за подтверждением взглядывая на свитского офицера, который отвертывался от него. «Вот, изволите видеть!» Он давал заметить пули, которые беспрестанно визжали, пели и свистали около них. Он говорил таким тоном просьбы и упрека, с каким плотник говорит взявшемуся за топор барину: «наше дело привычное, а вы ручки намозолите». Он говорил так, как будто его самого не могли убить эти пули, и его полузакрытые глаза придавали его словам еще более убедительное выражение. Штаб офицер присоединился к увещаниям полкового командира; но князь Багратион не отвечал им и только приказал перестать стрелять и построиться так, чтобы дать место подходившим двум баталионам. В то время как он говорил, будто невидимою рукой потянулся справа налево, от поднявшегося ветра, полог дыма, скрывавший лощину, и противоположная гора с двигающимися по ней французами открылась перед ними. Все глаза были невольно устремлены на эту французскую колонну, подвигавшуюся к нам и извивавшуюся по уступам местности. Уже видны были мохнатые шапки солдат; уже можно было отличить офицеров от рядовых; видно было, как трепалось о древко их знамя.
– Славно идут, – сказал кто то в свите Багратиона.
Голова колонны спустилась уже в лощину. Столкновение должно было произойти на этой стороне спуска…
Остатки нашего полка, бывшего в деле, поспешно строясь, отходили вправо; из за них, разгоняя отставших, подходили стройно два баталиона 6 го егерского. Они еще не поровнялись с Багратионом, а уже слышен был тяжелый, грузный шаг, отбиваемый в ногу всею массой людей. С левого фланга шел ближе всех к Багратиону ротный командир, круглолицый, статный мужчина с глупым, счастливым выражением лица, тот самый, который выбежал из балагана. Он, видимо, ни о чем не думал в эту минуту, кроме того, что он молодцом пройдет мимо начальства.
С фрунтовым самодовольством он шел легко на мускулистых ногах, точно он плыл, без малейшего усилия вытягиваясь и отличаясь этою легкостью от тяжелого шага солдат, шедших по его шагу. Он нес у ноги вынутую тоненькую, узенькую шпагу (гнутую шпажку, не похожую на оружие) и, оглядываясь то на начальство, то назад, не теряя шагу, гибко поворачивался всем своим сильным станом. Казалось, все силы души его были направлены на то,чтобы наилучшим образом пройти мимо начальства, и, чувствуя, что он исполняет это дело хорошо, он был счастлив. «Левой… левой… левой…», казалось, внутренно приговаривал он через каждый шаг, и по этому такту с разно образно строгими лицами двигалась стена солдатских фигур, отягченных ранцами и ружьями, как будто каждый из этих сотен солдат мысленно через шаг приговаривал: «левой… левой… левой…». Толстый майор, пыхтя и разрознивая шаг, обходил куст по дороге; отставший солдат, запыхавшись, с испуганным лицом за свою неисправность, рысью догонял роту; ядро, нажимая воздух, пролетело над головой князя Багратиона и свиты и в такт: «левой – левой!» ударилось в колонну. «Сомкнись!» послышался щеголяющий голос ротного командира. Солдаты дугой обходили что то в том месте, куда упало ядро; старый кавалер, фланговый унтер офицер, отстав около убитых, догнал свой ряд, подпрыгнув, переменил ногу, попал в шаг и сердито оглянулся. «Левой… левой… левой…», казалось, слышалось из за угрожающего молчания и однообразного звука единовременно ударяющих о землю ног.
– Молодцами, ребята! – сказал князь Багратион.
«Ради… ого го го го го!…» раздалось по рядам. Угрюмый солдат, шедший слева, крича, оглянулся глазами на Багратиона с таким выражением, как будто говорил: «сами знаем»; другой, не оглядываясь и как будто боясь развлечься, разинув рот, кричал и проходил.
Велено было остановиться и снять ранцы.
Багратион объехал прошедшие мимо его ряды и слез с лошади. Он отдал казаку поводья, снял и отдал бурку, расправил ноги и поправил на голове картуз. Голова французской колонны, с офицерами впереди, показалась из под горы.
«С Богом!» проговорил Багратион твердым, слышным голосом, на мгновение обернулся к фронту и, слегка размахивая руками, неловким шагом кавалериста, как бы трудясь, пошел вперед по неровному полю. Князь Андрей чувствовал, что какая то непреодолимая сила влечет его вперед, и испытывал большое счастие. [Тут произошла та атака, про которую Тьер говорит: «Les russes se conduisirent vaillamment, et chose rare a la guerre, on vit deux masses d'infanterie Mariecher resolument l'une contre l'autre sans qu'aucune des deux ceda avant d'etre abordee»; а Наполеон на острове Св. Елены сказал: «Quelques bataillons russes montrerent de l'intrepidite„. [Русские вели себя доблестно, и вещь – редкая на войне, две массы пехоты шли решительно одна против другой, и ни одна из двух не уступила до самого столкновения“. Слова Наполеона: [Несколько русских батальонов проявили бесстрашие.]
Уже близко становились французы; уже князь Андрей, шедший рядом с Багратионом, ясно различал перевязи, красные эполеты, даже лица французов. (Он ясно видел одного старого французского офицера, который вывернутыми ногами в штиблетах с трудом шел в гору.) Князь Багратион не давал нового приказания и всё так же молча шел перед рядами. Вдруг между французами треснул один выстрел, другой, третий… и по всем расстроившимся неприятельским рядам разнесся дым и затрещала пальба. Несколько человек наших упало, в том числе и круглолицый офицер, шедший так весело и старательно. Но в то же мгновение как раздался первый выстрел, Багратион оглянулся и закричал: «Ура!»
«Ура а а а!» протяжным криком разнеслось по нашей линии и, обгоняя князя Багратиона и друг друга, нестройною, но веселою и оживленною толпой побежали наши под гору за расстроенными французами.


Атака 6 го егерского обеспечила отступление правого фланга. В центре действие забытой батареи Тушина, успевшего зажечь Шенграбен, останавливало движение французов. Французы тушили пожар, разносимый ветром, и давали время отступать. Отступление центра через овраг совершалось поспешно и шумно; однако войска, отступая, не путались командами. Но левый фланг, который единовременно был атакован и обходим превосходными силами французов под начальством Ланна и который состоял из Азовского и Подольского пехотных и Павлоградского гусарского полков, был расстроен. Багратион послал Жеркова к генералу левого фланга с приказанием немедленно отступать.
Жерков бойко, не отнимая руки от фуражки, тронул лошадь и поскакал. Но едва только он отъехал от Багратиона, как силы изменили ему. На него нашел непреодолимый страх, и он не мог ехать туда, где было опасно.
Подъехав к войскам левого фланга, он поехал не вперед, где была стрельба, а стал отыскивать генерала и начальников там, где их не могло быть, и потому не передал приказания.
Командование левым флангом принадлежало по старшинству полковому командиру того самого полка, который представлялся под Браунау Кутузову и в котором служил солдатом Долохов. Командование же крайнего левого фланга было предназначено командиру Павлоградского полка, где служил Ростов, вследствие чего произошло недоразумение. Оба начальника были сильно раздражены друг против друга, и в то самое время как на правом фланге давно уже шло дело и французы уже начали наступление, оба начальника были заняты переговорами, которые имели целью оскорбить друг друга. Полки же, как кавалерийский, так и пехотный, были весьма мало приготовлены к предстоящему делу. Люди полков, от солдата до генерала, не ждали сражения и спокойно занимались мирными делами: кормлением лошадей в коннице, собиранием дров – в пехоте.
– Есть он, однако, старше моего в чином, – говорил немец, гусарский полковник, краснея и обращаясь к подъехавшему адъютанту, – то оставляяй его делать, как он хочет. Я своих гусар не могу жертвовать. Трубач! Играй отступление!
Но дело становилось к спеху. Канонада и стрельба, сливаясь, гремели справа и в центре, и французские капоты стрелков Ланна проходили уже плотину мельницы и выстраивались на этой стороне в двух ружейных выстрелах. Пехотный полковник вздрагивающею походкой подошел к лошади и, взлезши на нее и сделавшись очень прямым и высоким, поехал к павлоградскому командиру. Полковые командиры съехались с учтивыми поклонами и со скрываемою злобой в сердце.
– Опять таки, полковник, – говорил генерал, – не могу я, однако, оставить половину людей в лесу. Я вас прошу , я вас прошу , – повторил он, – занять позицию и приготовиться к атаке.
– А вас прошу не мешивайтся не свое дело, – отвечал, горячась, полковник. – Коли бы вы был кавалерист…
– Я не кавалерист, полковник, но я русский генерал, и ежели вам это неизвестно…
– Очень известно, ваше превосходительство, – вдруг вскрикнул, трогая лошадь, полковник, и делаясь красно багровым. – Не угодно ли пожаловать в цепи, и вы будете посмотрейть, что этот позиция никуда негодный. Я не хочу истребить своя полка для ваше удовольствие.
– Вы забываетесь, полковник. Я не удовольствие свое соблюдаю и говорить этого не позволю.
Генерал, принимая приглашение полковника на турнир храбрости, выпрямив грудь и нахмурившись, поехал с ним вместе по направлению к цепи, как будто всё их разногласие должно было решиться там, в цепи, под пулями. Они приехали в цепь, несколько пуль пролетело над ними, и они молча остановились. Смотреть в цепи нечего было, так как и с того места, на котором они прежде стояли, ясно было, что по кустам и оврагам кавалерии действовать невозможно, и что французы обходят левое крыло. Генерал и полковник строго и значительно смотрели, как два петуха, готовящиеся к бою, друг на друга, напрасно выжидая признаков трусости. Оба выдержали экзамен. Так как говорить было нечего, и ни тому, ни другому не хотелось подать повод другому сказать, что он первый выехал из под пуль, они долго простояли бы там, взаимно испытывая храбрость, ежели бы в это время в лесу, почти сзади их, не послышались трескотня ружей и глухой сливающийся крик. Французы напали на солдат, находившихся в лесу с дровами. Гусарам уже нельзя было отступать вместе с пехотой. Они были отрезаны от пути отступления налево французскою цепью. Теперь, как ни неудобна была местность, необходимо было атаковать, чтобы проложить себе дорогу.
Эскадрон, где служил Ростов, только что успевший сесть на лошадей, был остановлен лицом к неприятелю. Опять, как и на Энском мосту, между эскадроном и неприятелем никого не было, и между ними, разделяя их, лежала та же страшная черта неизвестности и страха, как бы черта, отделяющая живых от мертвых. Все люди чувствовали эту черту, и вопрос о том, перейдут ли или нет и как перейдут они черту, волновал их.
Ко фронту подъехал полковник, сердито ответил что то на вопросы офицеров и, как человек, отчаянно настаивающий на своем, отдал какое то приказание. Никто ничего определенного не говорил, но по эскадрону пронеслась молва об атаке. Раздалась команда построения, потом визгнули сабли, вынутые из ножен. Но всё еще никто не двигался. Войска левого фланга, и пехота и гусары, чувствовали, что начальство само не знает, что делать, и нерешимость начальников сообщалась войскам.
«Поскорее, поскорее бы», думал Ростов, чувствуя, что наконец то наступило время изведать наслаждение атаки, про которое он так много слышал от товарищей гусаров.
– С Богом, г'ебята, – прозвучал голос Денисова, – г'ысыо, маг'ш!
В переднем ряду заколыхались крупы лошадей. Грачик потянул поводья и сам тронулся.
Справа Ростов видел первые ряды своих гусар, а еще дальше впереди виднелась ему темная полоса, которую он не мог рассмотреть, но считал неприятелем. Выстрелы были слышны, но в отдалении.
– Прибавь рыси! – послышалась команда, и Ростов чувствовал, как поддает задом, перебивая в галоп, его Грачик.
Он вперед угадывал его движения, и ему становилось все веселее и веселее. Он заметил одинокое дерево впереди. Это дерево сначала было впереди, на середине той черты, которая казалась столь страшною. А вот и перешли эту черту, и не только ничего страшного не было, но всё веселее и оживленнее становилось. «Ох, как я рубану его», думал Ростов, сжимая в руке ефес сабли.
– О о о а а а!! – загудели голоса. «Ну, попадись теперь кто бы ни был», думал Ростов, вдавливая шпоры Грачику, и, перегоняя других, выпустил его во весь карьер. Впереди уже виден был неприятель. Вдруг, как широким веником, стегнуло что то по эскадрону. Ростов поднял саблю, готовясь рубить, но в это время впереди скакавший солдат Никитенко отделился от него, и Ростов почувствовал, как во сне, что продолжает нестись с неестественною быстротой вперед и вместе с тем остается на месте. Сзади знакомый гусар Бандарчук наскакал на него и сердито посмотрел. Лошадь Бандарчука шарахнулась, и он обскакал мимо.
«Что же это? я не подвигаюсь? – Я упал, я убит…» в одно мгновение спросил и ответил Ростов. Он был уже один посреди поля. Вместо двигавшихся лошадей и гусарских спин он видел вокруг себя неподвижную землю и жнивье. Теплая кровь была под ним. «Нет, я ранен, и лошадь убита». Грачик поднялся было на передние ноги, но упал, придавив седоку ногу. Из головы лошади текла кровь. Лошадь билась и не могла встать. Ростов хотел подняться и упал тоже: ташка зацепилась за седло. Где были наши, где были французы – он не знал. Никого не было кругом.
Высвободив ногу, он поднялся. «Где, с какой стороны была теперь та черта, которая так резко отделяла два войска?» – он спрашивал себя и не мог ответить. «Уже не дурное ли что нибудь случилось со мной? Бывают ли такие случаи, и что надо делать в таких случаях?» – спросил он сам себя вставая; и в это время почувствовал, что что то лишнее висит на его левой онемевшей руке. Кисть ее была, как чужая. Он оглядывал руку, тщетно отыскивая на ней кровь. «Ну, вот и люди, – подумал он радостно, увидав несколько человек, бежавших к нему. – Они мне помогут!» Впереди этих людей бежал один в странном кивере и в синей шинели, черный, загорелый, с горбатым носом. Еще два и еще много бежало сзади. Один из них проговорил что то странное, нерусское. Между задними такими же людьми, в таких же киверах, стоял один русский гусар. Его держали за руки; позади его держали его лошадь.
«Верно, наш пленный… Да. Неужели и меня возьмут? Что это за люди?» всё думал Ростов, не веря своим глазам. «Неужели французы?» Он смотрел на приближавшихся французов, и, несмотря на то, что за секунду скакал только затем, чтобы настигнуть этих французов и изрубить их, близость их казалась ему теперь так ужасна, что он не верил своим глазам. «Кто они? Зачем они бегут? Неужели ко мне? Неужели ко мне они бегут? И зачем? Убить меня? Меня, кого так любят все?» – Ему вспомнилась любовь к нему его матери, семьи, друзей, и намерение неприятелей убить его показалось невозможно. «А может, – и убить!» Он более десяти секунд стоял, не двигаясь с места и не понимая своего положения. Передний француз с горбатым носом подбежал так близко, что уже видно было выражение его лица. И разгоряченная чуждая физиономия этого человека, который со штыком на перевес, сдерживая дыханье, легко подбегал к нему, испугала Ростова. Он схватил пистолет и, вместо того чтобы стрелять из него, бросил им в француза и побежал к кустам что было силы. Не с тем чувством сомнения и борьбы, с каким он ходил на Энский мост, бежал он, а с чувством зайца, убегающего от собак. Одно нераздельное чувство страха за свою молодую, счастливую жизнь владело всем его существом. Быстро перепрыгивая через межи, с тою стремительностью, с которою он бегал, играя в горелки, он летел по полю, изредка оборачивая свое бледное, доброе, молодое лицо, и холод ужаса пробегал по его спине. «Нет, лучше не смотреть», подумал он, но, подбежав к кустам, оглянулся еще раз. Французы отстали, и даже в ту минуту как он оглянулся, передний только что переменил рысь на шаг и, обернувшись, что то сильно кричал заднему товарищу. Ростов остановился. «Что нибудь не так, – подумал он, – не может быть, чтоб они хотели убить меня». А между тем левая рука его была так тяжела, как будто двухпудовая гиря была привешана к ней. Он не мог бежать дальше. Француз остановился тоже и прицелился. Ростов зажмурился и нагнулся. Одна, другая пуля пролетела, жужжа, мимо него. Он собрал последние силы, взял левую руку в правую и побежал до кустов. В кустах были русские стрелки.


Пехотные полки, застигнутые врасплох в лесу, выбегали из леса, и роты, смешиваясь с другими ротами, уходили беспорядочными толпами. Один солдат в испуге проговорил страшное на войне и бессмысленное слово: «отрезали!», и слово вместе с чувством страха сообщилось всей массе.
– Обошли! Отрезали! Пропали! – кричали голоса бегущих.
Полковой командир, в ту самую минуту как он услыхал стрельбу и крик сзади, понял, что случилось что нибудь ужасное с его полком, и мысль, что он, примерный, много лет служивший, ни в чем не виноватый офицер, мог быть виновен перед начальством в оплошности или нераспорядительности, так поразила его, что в ту же минуту, забыв и непокорного кавалериста полковника и свою генеральскую важность, а главное – совершенно забыв про опасность и чувство самосохранения, он, ухватившись за луку седла и шпоря лошадь, поскакал к полку под градом обсыпавших, но счастливо миновавших его пуль. Он желал одного: узнать, в чем дело, и помочь и исправить во что бы то ни стало ошибку, ежели она была с его стороны, и не быть виновным ему, двадцать два года служившему, ни в чем не замеченному, примерному офицеру.