Шандор Петёфи

Шандор Петёфи Petőfi Sándor
Портрет работы Шомы Орлай-Петрича (1840-е годы)
Имя при рождении:	Александр Петрович
Дата рождения:	1 января 1823(1823-01-01)
Место рождения:	Кишкёрёш, Венгерское королевство, Австрийская империя
Дата смерти:	31 июля 1849(1849-07-31) (26 лет)
Место смерти:	дер. Фехередьхаза, около Шегешвара, Трансильвания, Австрийская империя (ныне — Румыния)
Гражданство:	Австрийская империя
Род деятельности:	Национальный поэт Венгрии
Дебют:	«Стихи» (1844)

Ша́ндор Пе́тёфи (рекомендуется^[кем?] читать [Пе́тэфи]; венг. Petőfi Sándor; наст. имя и фамилия Александр Пе́трович, серб. Александар Петровић, словацк. Alexander Petrovič; 1 января 1823, Кишкёрёш — 31 июля 1849, д. Фехередьхаза около Шегешвара) — национальный поэт Венгрии, революционный демократ, один из руководителей Революции 1848—1849 в Венгрии.

Ранние годы

Славянин по происхождению, Шандор Петёфи (Александр Петровић) всегда оставался венгерским патриотом и горячо любил Венгрию. Он был выходцем из небогатой земанской семьи: отец Шандора, Стеван (Иштван) Петрович (1791—-1849), происхождением серб, торговал скотом, а мать, Мария Грузова (Груз) (1791—-1849), происходила из бедной словацкой семьи. Когда мальчику был один год, его семья переселилась в Кишкунфеледьхазу, которую он впоследствии считал своим родным городом. Отец Петёфи, насколько ему позволяли финансовые средства, пытался дать сыну самое лучшее образование, однако в результате катастрофического наводнения 1838 разорился, и Александр Петрович был вынужден оставить лицей в Банской Штьявнице.

В 1839, не имея никаких средств к существованию, Петёфи поступил на службу в армейскую часть под Шопроном, откуда был уволен в 1841 по болезни. После увольнения Шандор Петёфи был странствующим актёром, затем стал репетитором, дополнительный заработок приносили переводы и переписка. Наконец, ему удалось накопить достаточно средств для продолжения обучения, и он поступил в коллегиум в Папе, где встретился со своим лучшим другом Мором Йокаи. Первое же стихотворение поэта «Пьющий» (A borozó; дословно «Пьющий вино») было опубликовано в 1842 в издании Athenaeum. В этом же году (3 ноября) вышло и первое произведение, подписанное не Александр Петрович, а Шандор Петёфи.

Ранняя поэзия

Свой первый сборник («Стихи») Шандор Петёфи издал в 1844 году по настоятельной рекомендации Михая Вёрёшмарти, ознакомившегося с ранними образцами творчества молодого поэта. Интересно, что для получения возможности издать сборник поэт пешком прошёл путь от Дебрецена до Пешта. В этом сборнике нашли своё отражение близкая связь поэта с народом, приобщение к реалиям народной жизни, юмористически-ироническое восприятие окружающего мира, что позволяет говорить о том, что Петёфи принадлежал к реалистическому направлению в литературе с начала своего творчества, одновременно используя отдельные мотивы романтизма, в частности, обращение к средневековой истории. Бунтарский протест, выраженный уже в ранних образцах поэзии Петёфи, был направлен, в первую очередь, против деспотизма австрийских Габсбургов и требовал немедленных демократических преобразований («Против королей», «Дикий цветок»).

В своих знаменитейших поэмах — иронической «Сельский молот» (1844) и сказочной «Витязь Янош» (1844) — Петёфи в полной мере отходит от общепринятых консервативных псевдоромантических канонов. Для «Витязя Яноша» (Janos vitez), основанного на фольклорном материале, характерны как народное содержание, так и народная форма, близкая к народным сказаниям.

Мгновенно ворвавшись в литературную жизнь Венгрии, Шандор Петёфи перенёс лавину нападок с обвинениями в «грубости стиля» и «безвкусице» от консервативных критиков. Такие некомпетентные характеристики вместе с разочарованиями в безответной любви и нараставшим давлением австрийской администрации, вызванными нараставшими революционными тенденциями в политической жизни европейских стран, подталкивали поэта к разочарованию в жизни, вызванному душевным кризисом. Такие настроения характерны для многих произведений этого периода творчества Петёфи, в том числе для поэтического цикла «Тучи» (1845—1846) с его чувством дисгармонии бытия, а также для трагических поэм «Пишта Силай» (1846) и «Шалго» (1846).

Политическая борьба

С 1846 года Шандор Петёфи совместно со своим близким другом писателем Яношем Аранем предпринимал первые попытки сплотить венгерское национально-освободительное движение. Первой такой попыткой была революционная организация радикально настроенной молодёжи Пешта — «Общество десяти», первоначально существовавшее в целях борьбы за демократизацию литературы. С 1847 Петёфи возглавлял революционную организацию «Молодая Венгрия». После женитьбы на Юлии Сендреи (1847) он активизирует свою революционную деятельность.

В преддверии революции 1848 поэзия Петёфи в полной мере отражает эволюцию общественных настроений, отмечая все основные события революционной борьбы, выражая чувство гражданской ответственности и пламенную убеждённость поэта в необходимости национальной и социальной революции: «Одно меня тревожит», «От имени народа», «Поэтам XIX века», «Дворец и хижина», «Герои в дерюге». Гражданская поэзия Петёфи находится под определённым влиянием общеевропейского демократического движения.

Начало революции 1848—1849

Мгновенно отреагировав на революционные события февраля 1848 в Париже, Шандор Петёфи сыграл одну из ключевых ролей в разворачивании революционной борьбы в самой Австрийской империи. С началом Венгерской революции 1848—1849 гг. Шандор Петёфи наряду с Лайошем Кошутом становится одним из общепризнанных руководителей демократического лагеря. Совместно с Яношем Ирини и Лайошем Кошутом он участвовал в разработке требований авангарда венгерской революционной демократии, переданных 13 марта 1848 австрийскому престолу и ставших впоследствии программой демократической революции («12 пунктов»).

После получения известий об отклонении Фердинандом V «12 пунктов» группа молодых лидеров революции (Márciusi Ifjak, то есть «Мартовская молодёжь») — Шандор Петёфи, Пал Вашвари, Мор Йокаи и Янош Видац возглавили революционное восстание 15 марта 1848 в Пеште и Буде. Выступив с небольшой группой своих последователей из кафетерия «Pilvax», Петёфи направился к университету, где к нему присоединился практически весь студенческий коллектив, после чего в расположенной поблизости типографии выпустил тиражом в несколько тысяч экземпляров содержание «12 пунктов» и знаменитую «Национальную песню» — произведение Петёфи, призывавшее к революции и провозглашению независимости. Затем несколько десятков тысяч воодушевлённых произнесённой Петёфи «Национальной песней» революционеров прибыли в Буду, где добились от местного наместничества принятия «12 пунктов», отмены цензуры и освобождения одного из руководителей революционного движения Михая Танчича.

Конец революции

В дальнейшем Шандор Петёфи активно использовал свои ораторские способности для борьбы за создание независимой демократической республики Венгрии, полную ликвидацию пережитков феодализма, освобождение крестьян. В своих произведениях революционного периода Петёфи в качестве поэта-трибуна выражал чаяния народа и требовал полнейшей защиты интересов простого народа, в первую очередь крестьянства: «Национальная песня», «На виселицу королей!», «К нации».

Чрезвычайно популярный как в крупных городах, так и в сельской местности, но проваленный дворянством не без активного содействия представителей чиновничества на выборах в Национальное собрание Венгрии, поэт счёл, что наилучшим применением его способностей в деле революции являлось непосредственное участие в защите родной страны от вражеских контрреволюционных войск. Поэтому в сентябре 1848 Петёфи вступил в революционную армию (Гонвед), организованную Кошутом. С января 1849 Петёфи — адъютант талантливого военачальника, польского эмигранта Юзефа Закариаша Бема, командовавшего венгерскими революционными войсками в Трансильвании (Петёфи участвовал в боях с австрийскими войсками, румынскими и саксонскими повстанцами, выступившими против венгерской революции под влиянием Габсбургов, и русскими интервентами). Помимо своих прямых обязанностей, поэт писал боевые песни, поднимавшие дух солдат Венгерской революции.

Самопожертвование во имя революции, внутренняя идентификация с делом революции, а также сожаление по поводу военного превосходства врага и подавления революционных движений в других европейских странах становятся ведущими мотивами творчества Петёфи: «Ужаснейшие времена», «Жизнь или смерть». Важное значение имеет поэма «Апостол» (1848, полностью опубликована 1874), главный герой которой отдаёт жизнь за освобождение народа.

Гибель

Поэт и национальный герой венгерского народа погиб в ходе битвы при Шегешваре в Трансильвании 31 июля 1849 года в стычке с казаками царской армии Паскевича. Общепринятое мнение о смерти Петёфи в сражении основывается на записи в дневнике русского полевого врача. Тем не менее, точные обстоятельства его смерти не ясны по сей день, поэтому существует теория о его пленении и смерти в русском плену в Сибири.

В 1983 году закарпатский литературовед Василий Васильевич Пагиря наткнулся на вырезку из газеты «Мадьярорсаг» (венг. Magyarország) со статьей Чика Йожефа Мадьяра «Отрабатывается версия о пребывании Шандора Петёфи в сибирском плену», сообщающая об обнаружении в Забайкалье венгерским военнопленным Ференцем Швигелем, попавшим в русский плен в Первую мировую войну, могильного креста с надписью «Александр Степанович Петрович, венгерский майор и поэт, умер в Иллсунске (Элысун правильно) — Азия — в 1856 году, май месяц». Статья приводила даже фотографию креста и текст последнего стихотворения Шандора Петёфи с автографом, датированного 1853 годом. В 1984 году В. В. Пагиря опубликовал в иркутском журнале «Сибирь» статью «Правда или легенда о Шандоре Петёфи?», вызвавшую интерес бурятских краеведов и венгерских исследователей наследия Петёфи.

В 1987 году в село Баргузин (Бурятская АССР), что на берегу Байкала, отправилась первая венгерская экспедиция в составе кинодокументалистов Андраша Балайти и Ласло Сирти. Через год литературовед Эдит Кери обратилась за финансированием раскопок возможной могилы Шандора Петёфи на Баргузинском кладбище к известным и преуспевающим лицам венгерского происхождения, но поддержать её начинание согласился только владелец фирмы «Мегаморв» Ференц Морваи, выделивший при поддержке венгерского правительства 7 млн форинтов на снаряжение новой экспедиции в Баргузине. В 1989 году в Забайкалье прибыла антропологическая экспедиция в составе венгерских, советских и американских специалистов, снаряжённая возглавляемой Морваи национальной комиссией «Петёфи». Обнаружив останки, которые, по мнению её участников, могли принадлежать венгерскому поэту, комиссия отправила их в Москву, откуда их предполагалось перевезти в Будапешт для перезахоронения.

Однако Совет Министров СССР предложил вначале образовать независимую авторитетную международную комиссию для проверки принадлежности обнаруженных останков Шандору Петёфи. Московская экспертиза поставила под сомнение правильность выводов комиссии Морваи, поскольку останки уже не подлежали идентификации, а скелет, скорее всего, был женским. Наконец, к кампании присоединились венгерские политические деятели, добившиеся передачи контейнера с прахом комиссии, направившей его в Нью-Йорк. Там останки были изучены американской комиссией, в которую были привлечены представители 15 научно-исследовательских институтов, а также специалистами из Швейцарии и Японии.

В 2007 году было подтверждено заключение российских экспертов, согласно которому найденные останки принадлежали женщине европеоидного типа. Однако в начале апреля 2015 года Ференц Морваи заявил, что по данным анализа Института судебной экспертизы Китая, проведённым в феврале 2015 года, найденные останки с высокой вероятностью принадлежат именно Петёфи, и он намерен организовать торжественную церемонию их перезахоронения.

Значение

Значение творчества и деятельности Петёфи для венгерского народа трудно переоценить. Он является национальным поэтом Венгрии, а его роль как фактического основоположника поэзии на национальном языке соответствует значению Пушкина для русской, Шевченко для украинской, Янки Купалы для белорусской, Мицкевича для польской литературы.

Свидетельством народного признания таланта поэта является тот факт, что целый ряд стихов Петёфи превратились в народные песни («Раз на кухню залетел я…», «Торг»). Первые русские переводы произведений Петёфи (В. Бенедиктова, Ф. Корша, М. Михайлова, А. Михайлова) появились в середине XIX века. К переводам Петёфи обращались Анатолий Луначарский, Борис Пастернак, Григол Абашидзе, Николай Тихонов, именно со стихов Петёфи начались переводы венгерских поэтов Леонида Мартынова.

Память

• улица в с.Баргузин р. Бурятия
• Именем Петёфи названы улицы и площади в большинстве городов Венгрии, Трансильвании и Южной Словакии.
• Именем Петёфи названа улица в Словакии, в городе Братислава, район Подунайске Бискупице.
• Именем Петёфи названы улицы в польских городах Краков и Варшава, в Варшаве также начальная школа №132 носит имя поэта.
• Именем Петёфи названа улица в Тбилиси.
• Именем Петёфи названа аллея в Парке Семпионе в Милане.
• В Будапеште есть мост, музей и библиотека его имени, а также радиостанция и существовавшее в 1876—1944 годах творческое объединение.
• В Ужгороде центральная площадь носит имя поэта.
• Мемориальный дом-музей Ш. Петёфи в родном Кишкёрёшё. Музейный комплекс включает в себя такие достопримечательности, как дом, в котором родился поэт, словацкий деревенский дом и так называемый «парк скульптур» из 14 скульптурных портретов крупнейших поэтов разных стран, переводивших Петёфи. Парк был открыт 26 июля 1985 года, когда были установлены первые три скульптуры. Среди первых увековеченных поэтов—переводчиков Петёфи был русский поэт Л. Мартынов (эта венгерская скульптура остаётся единственным в мире памятником Л. Мартынову).
• Именем Петефи названа малая планета N4483, открытая 9 сентября 1986 г. Людмилой Карачкиной в Крымской Астрофизической Обсерватории. Планета принадлежит к группе Венгрии. Следуя пожеланию В. А. Шора, видного специалиста по небесной механике, планета получила название (4483) Petofi.
• В Киеве есть памятник Петефи на улице Бульварно-Кудрявской (Воровского)
• В 1952 году венгерский композитор Эндре Секей написал кантату «Петёфи».

Литература

• [bigenc.ru/text/2777449 Петёфи] // Перу — Полуприцеп. — М. : Большая Российская энциклопедия, 2014. — С. 66. — (Большая российская энциклопедия : [в 35 т.] / гл. ред. Ю. С. Осипов ; 2004—, т. 26). — ISBN 978-5-85270-363-7.</span>
• Антал Гидаш. Шандор Петефи. — (Серия ЖЗЛ) — М.: Молодая гвардия, 1960.
• Дюла Ийеш. Шандор Петефи. — М.: Художественная литература, 1972. — 496 с.
• Парнов Е. Витязь чести. Повесть о Шандоре Петёфи. — М.: Политиздат, 1982. — 432 с. (Серия «Пламенные революционеры»)
• Дьердь Шпира. [istmat.info/node/28494 Четыре судьбы: к истории политической деятельности Сеченьи, Баттяни, Петефи и Кошута]/ пер. с венг. — М.: Прогресс. 1986.

См. также

• Революция 1848—1849 годов в Венгрии

Ссылки

• [feb-web.ru/feb/litenc/encyclop/le8/le8-6062.htm Шандор Петефи в литературной энциклопедии]

Отрывок, характеризующий Шандор Петёфи

Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.