Петишка, Эдуард

Эдуард Петишка
	Эдуард Петишка
	Eduard Petiška
Дата рождения:	14 мая 1924
Место рождения:	Прага, Чехословакия
Дата смерти:	6 июня 1987 (63 года)
Место смерти:	Марианске-Лазне, Чехословакия
Гражданство:	Чехия
Род деятельности:	поэт, писатель, переводчик
Направление:	детская литература
Язык произведений:	чешский

В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Петишка.

Эдуард Петишка (чеш. Eduard Petiška, 14 мая 1924, Прага — 6 июня 1987, Марианске-Лазне) — чешский поэт, прозаик и переводчик. Доктор философии. Отец писателя Мартина Петишки.

Биография

Семья

Родился в Праге, но вырос на берегах реки Лабы (Эльбы), в семье с богатыми культурными традициями. С детства в семье использовали два родных языка, немецкий и чешский. Это в будущем позволило ему во время запрета публикации властями ЧССР, заниматься переводами.

Его отец Франтишек Петишка — участник первой мировой войны, несколько лет провëл в плену в России, прекрасный рассказчик, знавший много чешских и русских сказок, был любителем книг. Он был одноклассником Ярослава Гашека, с которым сидел за одной партой (впоследствии Гашек использовал фамилию Петишка в своих произведениях).

Франтишек Петишка позже работал в страховой компании вместе с Францем Кафкой и был в числе первых слушателей, присутствуя при чтении Кафкой своих произведений.

Его мать, урожденная Аделина Винандт, отказалась ради семьи от карьеры оперной певицы. Пробовала себя в литературе, писала стихи и прозу. Дед и прадед происходили из старинной голландско-немецкой семьи художников, некоторые из них украсили настенными фресками церкви в Богемии.

Все члены его семьи были музыкально одаренными, его мать и он сам имели абсолютный музыкальный слух. Начало второй мировой войны помешало ему, уже сдавшему вступительные экзамены в консерваторию, стать оперным певцом.

Жизнь

Эдуард Петишка учился в королевском лицее Брандиса-на-Лабе. Получил степень бакалавра в 1943 году. Сразу по окончании в связи с оккупацией ему пришлось работать простым помощником рабочего на фабрике в ближайшем городе Целаковице.

В 1945 году Петишка уехал учиться в Карлов университет в Прагу, где изучал сравнительное литературоведение и немецкую филологию под руководством Вацлава Черны. Слушал лекции по эстетике и медицине.

В 1949 году защитил докторскую диссертацию.

Умер внезапно во время ежегодного пребывания на лечении в Марианских Лазнях.

Творчество

С раннего детства увлекался литературой. В 13 лет напечатал свои первые стихотворения, но писать их начал ещё до школы. Воспитывала его бабушка, умевшая изображать голоса фей и великанов, которая часто читала ему вслух волшебные сказки. Сказки символизировали для Эдуарда Петишки семейный очаг.

В студенческие годы дебютировал, как поэт. Начал пробовать себя в прозе, поэзии, писал статьи для газет и журналов, в том числе, детских, принимал активное участие в культурной жизни Праги, дружил со многими поэтами и художниками, сотрудничал с кинодеятелями и радиостанциями.

Кроме того, стал участвовать в общественной жизни, был активным членом Синдиката чешских писателей. С поэтом Константином Библом планировал снять «фильм стихов», предшественника сегодняшних видеоклипов.

В начале 1950-х годов наблюдал за процессом преобразования Чехословакии в тоталитарное государство. Под влиянием «Путешествий Гулливера» Джонатана Свифта Э. Петишка написал небольшой роман «Невероятные приключения потерпевшего», где описал отчаяние человека в тоталитарном обществе. Рукопись же «отложил в стол». Из предосторожности приписал: «Перевод со старонемецкого». В 1951 поступило предложение его друга, поэта Франтишека Аласа, писавшего для детей, попробовать свои силы в детской литературе. В 1947 появилась первая детская книга писателя «Алёнка засыпает». А за ней последовали другие шедевры детской литературы — более 70 книг, пробуждавших детскую фантазию и ставших верными друзьями нескольких поколений чехов. Большинство их сопровождалось прекрасными иллюстрациями Хелены Сматликовой.

Эдуард Петишка — романист, новеллист, автор книг для детей и юношества, драматург, теоретик детской литературы и переводчик, Книги писателя переведены на английский, сербский, венгерский, испанский, французский, русский, китайский, японский, арабский и вьетнамский языки.

Кроме того, Эдуард Петишка превосходно пересказывал легенды и мифы, как национальной чешской истории, так и древней истории Meсопотамии, Египта и Греции. Одна из самых знаменитых его книг — «Мифы и легенды Древней Греции».

Большинству же русских детей хорошо известен герой мультфильма — маленький находчивый крот, также придуманный когда-то Эдуардом Петишкой.

Избранная библиография

Oči vzlétajícího času (1946)
Alenka jde spát (1947)
Pražské orchestry (1947)
Pohádky pro nejmenší (1948, pod pseudonymem Petřík)
Slunce (1949)
O jabloňce (1954)
Kam se schoval nůž (1957)
Okamžiky (1957)
Než uzrají muži (1960)
Sedmikráska (1960)
Čekám na tebe (1962)
Pomerančové šaty (1962)
Hotel pro cizince (1964)
Na prázdná místa (1964)
Soudce Knorr (1967)
Ovidiova rodina (1968)
Hrdinův pátek (1968)
Louskáček (1968)
Příběhy tisíce a jedné noci (1971)
Martínkovy pohádky (1971)
Prométheova paměť (1971)
Svatební noci (1972)
Nejlepší život (1973)
Byl jednou jeden krtek (1974)
Už si čtu pohádky (1974)
Pověst o domově (1974)
Půjdeme si pro pohádku (1975)
Štěstí, noc a hvězdy (1975)
Loupežnice (1976)
Báje a pověsti starého Egypta a Mezopotámie (1979)
Svět plný lásky (1979)
Bylo jednou jedno loutkové divadlo (1980)
O ptáku Nohovi (1980)
Pohyb květin a jiné radosti a potíže (1981)
Průvodce mladého muže manželstvím (1981)
O motýlu, který zpíval (1984)
Třicet manželek a jiné lásky (1987)
Podzimní deník (1989)
Vůně hvězd (1989)
Příběhy starého Izraele (1990)
Srdce, ve kterém bydlím (1990)
Krtek a autíčko (1997)
Věty o lásce a štěstí (1999)
Cesta do země Lidivoni (1999)
Atlantic (2002)
Kamej (2002)
Krtek a kalhotky (2002)
Proměny Jakuba Vinanta (2004)
Třicet manželek a jiné lásky (2005)

Произведения для детей и юношества

Sedm Mamlasů (1948)
Jede traktor, jede… (1949)
O dětech a zvířátkách (1955)
Jak se Martínek ztratil (1956)
Pohádkový dědeček (1958)
Staré řecké báje a pověsti (1958)
Děvčata a řeka (1959)
Birlibán (1959)
Jak krtek ke kalhotkám přišel (1960)
Mezi dvěma řekami. Návštěva v Polabí (1960)
A Midsummer Night’s Dream (1960)
Birlibán jde do školy (1962)
Příběhy, na které svítilo slunce (1967)
Golem a jiné židovské pověsti a pohádky ze staré Prahy (1968)
Čtení o hradech (1971)
Martínkova čítanka (1971)
Stříbrné dobrodružství (1973)
Helenka a Princezna (1977)
Čtení o zámcích a městech (1979)
Alenčina čítanka (1982)
Čtení o hradech, zámcích a městech (1984)
Míšovo tajemství (1984)
Anička malířka (1985)
Olin a lišky (1986)
Anička a básnička (1987)
Neviditelná Zuzanka (1993)
Anička a flétnička (1995)
Pohádková babička (2001)
O nejbohatším vrabci na světě (2006)

Награды и премии

Платиновая литературная премия,
премия Рудольфа II,
Медаль Франца Кафки,
премия Министерства Здравоохранения Японии (за рассказ «На яблоне»).

Память

В 1997 году его имя присвоено астероиду — 145768 Petiska (1997 PT2).
В г. Карловы Вары и Марианских Лазнях Эдуарду Петешке установлены мемориальные таблицы.
Именем писателя названа ежегодная литературная премия в Чехии.
Именем писателя названы библиотека и улица в г. Брандис-над-Лабем-Стара-Болеслав.

Напишите отзыв о статье "Петишка, Эдуард"

Ссылки

[svk7.svkkl.cz/arl-kl/cs/vysledky/?iset=4 Petiška, Eduard, 1924-1987, PhDr.] (чешск.)

Отрывок, характеризующий Петишка, Эдуард

Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.

Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.