Петкевич, Тамара Владимировна

Тамара Петкевич
Имя при рождении:	Тамара Владимировна (Владиславовна) Петкевич
Дата рождения:	29 марта 1920(1920-03-29) (104 года)
Место рождения:	Петроград, РСФСР
Гражданство:	СССР СССР Россия Россия
Род деятельности:	театровед, прозаик, актриса
Направление:	мемуары
Жанр:	проза
Награды:
[tamarapetkevich.wix.com/tvpetkevich etkevich.wix.com/tvpetkevich]

Тама́ра Владимировна (Владиславовна) Петкевич (род. 29 марта 1920, Петроград) — российская актриса, театровед и писательница-мемуарист.

Биография

Тамара Владиславовна Петкевич родилась в Петрограде в семье Владислава Иосифовича Петкевича (1890—1938), члена ВКП(б) c 1918 года, арестованного и репрессированного в 1937 г.. Поступила в школу № 182 в 1927 г. В 1937 году исключена из ВЛКСМ из-за ареста отца. В 1938 г. закончила десятилетку и поступила в 1-й Государственный институт иностранных языков на английский факультет.

26 декабря 1940 г. вышла замуж и уехала к мужу в ссылку в город Фрунзе. Работала театральным художником во Фрунзе. Там в 1942 году поступила в медицинский институт, но в январе месяце 1943 г. одновременно с мужем была арестована и 4 мая 1943 года осуждена по ст. 58-10 (часть II-ая) на семь лет лишения свободы, три года поражения в правах и конфискацию имущества. Срок отбывала в лагерях Киргизии, затем в Коми АССР в СЖДЛ (Северо-железнодорожный лагерь). Мать и младшая сестра погибли в Ленинграде в годы блокады. В заключении родила ребёнка, с которым была впоследствии разлучена. Во время пребывания в лагерях, работала медицинской сестрой, участвовала в театрально-эстрадном коллективе, состоящем из заключённых. Играла в спектаклях, поставленных режиссёром Александром Осиповичем Гавронским (с чего началась её театральная карьера).

Освобождена в 1950 году. Из-за административной 39-й статьи, вписанной в паспорт, вернуться в Ленинград не могла. В качестве актрисы работала в театрах Шадринска (Шадринский государственный драматический театр), Чебоксар, Кишинёва.

В 1957 году реабилитирована. В Ленинград возвратилась в 1959 г. В 1962 поступила в Ленинградский институт театра, музыки и кинематографии на театроведческий факультет. Закончила ЛГИТМиК в 1967году, работала в Ленинградском Доме художественной самодеятельности заведующей репертуарным отделом.

В 1993 г. опубликовала книгу мемуарной прозы о жизни в сталинских лагерях «Жизнь — сапожок непарный», выдержавшую ряд переизданий. Книгу высоко оценил, в частности, Эльдар Рязанов, по ней был снят одноимённый документальный фильм Мариной Разбежкиной (2001). В Петербурге был поставлен спектакль по книге. В Германии книгу издали несколько раз. Александр Квасневский наградил автора Кавалерским крестом Ордена за заслуги перед республикой Польша.

В 1996 году Тамара Владиславовна Петкевич была принята в Союз писателей Санкт-Петербурга.

По мнению писательницы Татьяны Бек, Тамаре Петкевич выпал такой жребий, будто вся апокалиптичность ХХ века сгустилась в одной частной судьбе.

Вторая книга — «На фоне звезд и страха» — продолжение первой. В ней Тамара Петкевич рассказывает о своей жизни после освобождения из лагеря. Прочитав её, Татьяна Гердт сказала: «Я человек очень счастливый, мне Господь посылал всё время замечательных людей. Но потрясений человеческих у меня было в жизни два: Твардовский и Тамара Петкевич. Это не лагерная литература. Это литература русская. Это то, что даёт силы жить».

«Наверное, людям надо знать, как обходиться с трудностями. И, может, это самое важное, что я должна была сделать в жизни», — говорит сама Тамара Петкевич.

Лагерная тема уже составляет в русской словесности целый Архипелаг, сильный и многотипный. «Жизнь…» Т. П. занимает в этом трагическом изобилии особое место — вблизи от прозы и поэзии Шаламова, Евгении Гинзбург, Заболоцкого и Керсновской.

Библиография

• «Жизнь — сапожок непарный» — СПб.: «Астра-Люкс», АТОКСО, 1993.
• «Нечаянная профессия» в сб. «Театр ГУЛАГа» — Издательство «Мемориал», 1995.
• «Жизнь — сапожок непарный» в одноим. сб. — М.: Независимое издательство «Пик», 2001.
• «Die Liebe gab mir Hoffnung» — Берлин: Издательство «Verlag Volk&Welt», 2001.
• «Die Liebe gab mir Hoffnung» — Берлин: Издательство «Bastei Lubbe», 2003.
• «Жизнь — сапожок непарный» — М.: «Вагриус», 2004.
• «На фоне звезд и страха» — СПб.: Балтийские сезоны 2008.
• «Жизнь — сапожок непарный» (комплект из 2-х книг) — СПб.: Балтийские сезоны 2010.
• «Memoir of a Gulag actress» — by Northen Illinois University, 2010  (англ.)

Награды и звания

• Член Союза писателей Санкт-Петербурга с 1996 года
• Кавалерский крест Ордена Заслуг перед Республикой Польша 1998 г.
• Лауреат литературной премии Гоголя на фестивале «Невский проспект» 2009 г.
• Лауреат литературной премии «Крутая лестница» 2009 г.
• Художественная премия «Петрополь» за уникальную эпопею в 2-х книгах 2010 г.
• Диплом Лауреата премии правительства Санкт-Петербурга в области литературы, искусства и архитектуры 2010 г.

Ссылки

• [www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/author1e85.html?id=54 Биография на сайте Центра Сахарова и фрагменты воспоминаний]
• Волчек Д. [www.svoboda.org/content/article/27605368.html «Когда Сталин умер, я танцевала»]. Радио «Свобода» (13 марта 2016). — 96-летняя актриса и писатель Тамара Петкевич вспоминает март 1953 года. Проверено 14 марта 2016.

Отрывок, характеризующий Петкевич, Тамара Владимировна

– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…


В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]