Петкович, Душан

Душан Петкович
Общая информация
Родился
Гражданство
Рост	190 см
Вес	88 кг
Позиция	защитник, полузащитник
Информация о клубе
Клуб	завершил карьеру
Карьера
Молодёжные клубы
	ОФК
Клубная карьера*
1992—1995	ОФК	38 (1)
1995—1996	Мальорка	12 (0)
1995—1996	→  Эсиха	13 (1)
1996—1997	ОФК	25 (1)
1997—1998	Иокогама Ф. Маринос	12 (2)
1999—2001	ОФК	56 (4)
2001—2004	Вольфсбург	4 (1)
2002—2003	→  Нюрнберг	22 (2)
2004	Спартак (Москва)	12 (2)
2005—2006	ОФК	5 (1)
2006—2007	Сатурн (Раменское)	10 (0)
Национальная сборная**
2000—2004	Сербия и Черногория	7 (1)
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Душан Петкович (серб. Душан Петковић; 13 июня 1974, Белград, Югославия) — сербский футболист, центральный защитник. Воспитанник белградского ОФК, провёл за этот клуб в разное время 79 матчей и забил 9 мячей. Выступал также за испанские клубы «Мальорка» и «Эсиха Баломпье», японский «Йокогама Маринос», немецкий «Вольфсбург» и «Нюрнберг».

В 2004 году перешёл в российский «Спартак» из Москвы, позже выступал за подмосковный «Сатурн» из Раменского. В 2007 году после расторжения контакта с «Сатурном», Петкович завершил свою футбольную карьеру. За сборную Югославии провёл три матча, позже провёл 4 матча и забил 1 гол за сборную Сербии.

Биография

Клубная карьера

Душан Петкович является воспитанником белградского клуба ОФК. В основной команде клуба Душан дебютировал в 1992 году, на тот момент его отец Илия Петковича был главным тренером клуба, а до этого был спортивным директор клуба. За пять сезонов в клубе Душан так и не стал основным игроком, проведя всего в чемпионате 26 матчей. В 1995 году Петкович перешёл в испанский клуб «Мальорка», который на тот момент выступал во второй испанской лиге. Душан провёл за клуб 12 матчей, а позже был отдан в аренду клубу второй лиге «Эсиха Баломпье». За клуб из города Эсиха, Душан провёл 13 матчей и даже отметился одним забитым мячом. После окончания аренды, Душан не стал возвращаться в «Мальорку», а вернулся в свой бывший клуб ОФК. В сезоне 1996/97 Душан провёл 16 матчей в чемпионате Югославии и забил 3 мяча. После окончания чемпионата, Петкович перешёл в японский клуб «Йокогама Маринос», который предложил Душану выгодный контракт. Но в клубе за полтора года Петкович сыграл всего 12 матчей и забил 2 мяча, после ухода из клуба, Душан на протяжении года нигде не выступал.

В 1999 году Душан вновь вернулся в ОФК и отыграл два отличных сезона, после который Петкович перешёл в немецкий «Вольфсбург». Дебют Душана в бундеслиге состоялся 11 августа 2001 года в матче против дортмундской «Боруссии», дебют для Петковича выдался не удачным, Душан получил жёлтую карточку на 27-й минуте, а его клуб потерпел гостевое поражение со счётом 0:4. Свой первый мяч за «Вольфсбург» Душан забил 8 сентября 2001 года в гостевом матче против «Энерги» из Котбуса. Душан отличился на 41-й минуте, выведя свой клуб вперёд 1:2, но в итоге «Энерги» и «Вольфсбург» сыграли в голевую ничью 3:3. В клубе Душан в 2002 году не проходил в основной состав и поэтому «Вольфсбург» отдал Петковича в аренду в клуб «Нюрнберг». Дебютировал за «Нюрнберг» Душан 10 августа 2002 года в матче против «Бохума», который завершился домашним поражением «Нюрнберга» со счётом 1:3. В «Нюрнберге» Петкович выступал регулярно, в сезоне 2002/03 Душан сыграл 22 матча и забил 2 мяча, а также провёл три матча в кубке Германии. В марте 2003 года Петкович вернулся «Вольфсбург», но клуб позже решит расторгнуть с Душаном контракт, заплатив неустойку в размере 500 тысяч евро.

В конце января 2004 года Душан перешёл в российский «Спартак» из Москвы, подписав с клубом контракт на три года, помимо Петковича, клуб также подписал камерунского защитника Люк Овона Зоа. «Спартак» смог заявить Петковича для участия в розыгрыше кубка УЕФА сезона 2003/04. Дебют Душана за «Спартак» состоялся 26 февраля 2004 года в первом матче 1/16 финала кубка УЕФА против испанской «Мальорки», за которую Петкович выступал в 1995 году. На стадионе «Локомотив» при 16 тысяч зрителях, Спартак потерпел крупное поражение от «Мальорки» со счётом 0:3. Петкович также принял участие и в ответном матче против «Мальорки», который состоялся 3 марта 2004 года. «Спартак» смог одержать победу благодаря забитому мяча Александра Самедова, но эта победа не позволила клубу пройти дальше, так как в домашнем матче в Москве красно-белые проиграли со счётом 0:3.

В чемпионате России 2004 года Душан дебютировал 13 марта 2004 года в первом туре против московского «Динамо», матч завершился вничью 2:2. В своём втором матче за клуб, против раменского «Сатурна», Душан забил гол на 51-й минуте в собственные ворота, таким образом выведя «Сатурн» вперёд 2:1. Но спустя 19 минут Петкович реабилитировался перед своим клубом забив гол со штрафного с 30 метров, в итоге Душан принёс своему клубу ничью со счётом 2:2. За «Спартак» Душан в чемпионате России 2004 года сыграл 12 матчей и отличился двумя голами. После окончания сезона в России Душан расторг с клубом трёхлетний контракт. Став свободным игроком, Душан вновь вернулся в белградский ОФК, в сезоне 2005/2006 Петкович сыграл 5 матчей и забил 1 гол.

В конце 2005 года Душан находился на просмотре в английском «Бирмингем Сити», но в итоге не подошёл клубу. В марте 2006 году Петкович отправился в США на просмотр в клуб американской лиге «Нью-Инглэнд Революшн». Душан произвёл хорошее впечатления на главного тренера клуба Стива Никола и даже были начаты переговоры о подписании контракта, но сам Душан выразил желание продолжить карьеру в Европе.

25 августа 2006 года Петкович подписал контракт с раменским «Сатурном», приобретение «Сатурном» Петковича было обусловлено тем, что команда усиливала оборону клуба, до этого летом клуб покинул бразильский защитник Жедер, который перешёл в стан московского «Спартака». Дебютировал за «Сатурн» Душан уже на следующий день, 26 августа, в матче 17-го тура чемпионата России 2006 года против московского «Торпедо», в гостевом матче подопечные Владимира Вайсса уступили «Торпедо» со счётом 3:0. Во втором круге чемпионата России Душан провёл девять матчей, а «Сатурн» по итогам сезона занял 11-е место. В конце декабря 2006 году Душан продлили контракт «Сатурном», так как до этого у него был краткосрочный контракт.

В начале чемпионата России 2007 года Петкович, а также полузащитник Симон Вукчевич, были отчислены из клуба главным тренером «Сатурна» Владимиром Вайссом. Позже Вукчевич был выставлен клубом на трансфер, а сам Петкович стал добиваться досрочного расторжения контракта с «Сатурном». В середине мая 2007 года Петкович расторг контракт клубом и позже завершил свою футбольную карьеру.

Карьера в сборной

В национальной сборной Югославии Петкович дебютировал 13 декабря 2000 года в матче против сборной Греции, который завершился вничью со счётом 1:1. Всего за сборную Югославии Душан провёл три матча. В 2004 году Душану пришло предложение выступать за сборную Сербии и Черногории, которая стала преемницей сборной Югославии. В это время главным тренером сборной Сербии и Черногории был отец Душана, Илия Петкович. Дебют Душана за сборную состоялся 28 апреля 2004 года в матче против Северной Ирландии, завершившийся вничью 1:1.

В 2006 году Душан был заявлен в сборную для участия в Чемпионате мира 2006 в Германии. Петкович стал заменой травмированного нападающего Мирко Вучинича. Но на чемпионате мира Душан так и не сыграл, так как покинул расположение сборной из-за того что многие критиковали его отца за то, что он взял своего сына на чемпионат мира.

Ссылки

• [www.reprezentacija.rs/reprezentativci/Petkovic%20Dusan.htm Профиль и статистка на сайте «Reprezentacija.rs»] (серб.) (англ.)
• [www.reprezentacija.rs/cgi-bin/igracutak.pl?igrac=Dusan%20Petkovic&period=20002004 Все матчи за сборную] (серб.)
• [www.fussballdaten.de/spieler/petkovicdusan/ Статистика на сайте Fussballdaten.de] (нем.)

Отрывок, характеризующий Петкович, Душан

– Ах, Наташа! – вдруг почти вскрикнула Соня, хватаясь за руку своей кузины и отступая от двери.
– Что? что? – спросила Наташа.
– Это то, то, вот… – сказала Соня с бледным лицом и дрожащими губами.
Наташа тихо затворила дверь и отошла с Соней к окну, не понимая еще того, что ей говорили.
– Помнишь ты, – с испуганным и торжественным лицом говорила Соня, – помнишь, когда я за тебя в зеркало смотрела… В Отрадном, на святках… Помнишь, что я видела?..
– Да, да! – широко раскрывая глаза, сказала Наташа, смутно вспоминая, что тогда Соня сказала что то о князе Андрее, которого она видела лежащим.
– Помнишь? – продолжала Соня. – Я видела тогда и сказала всем, и тебе, и Дуняше. Я видела, что он лежит на постели, – говорила она, при каждой подробности делая жест рукою с поднятым пальцем, – и что он закрыл глаза, и что он покрыт именно розовым одеялом, и что он сложил руки, – говорила Соня, убеждаясь, по мере того как она описывала виденные ею сейчас подробности, что эти самые подробности она видела тогда. Тогда она ничего не видела, но рассказала, что видела то, что ей пришло в голову; но то, что она придумала тогда, представлялось ей столь же действительным, как и всякое другое воспоминание. То, что она тогда сказала, что он оглянулся на нее и улыбнулся и был покрыт чем то красным, она не только помнила, но твердо была убеждена, что еще тогда она сказала и видела, что он был покрыт розовым, именно розовым одеялом, и что глаза его были закрыты.
– Да, да, именно розовым, – сказала Наташа, которая тоже теперь, казалось, помнила, что было сказано розовым, и в этом самом видела главную необычайность и таинственность предсказания.
– Но что же это значит? – задумчиво сказала Наташа.
– Ах, я не знаю, как все это необычайно! – сказала Соня, хватаясь за голову.
Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.


На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.

Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.