Квитова, Петра

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Петра Квитова»)
Перейти к: навигация, поиск
Петра Квитова
Место проживания Монте-Карло, Монако
Рост 182 см
Вес 70 кг
Начало карьеры 2006
Рабочая рука левая
Удар справа двуручный
Тренер Давид Котыза (2008-16)
Франтишек Чермак (с 2016)
Призовые, долл. 21 070 291
Одиночный разряд
Титулов 18 WTA, 7 ITF
Наивысшая позиция 2 (31 октября 2011)
Турниры серии Большого шлема
Австралия 1/2 финала (2012)
Франция 1/2 финала (2012)
Уимблдон победа (2011, 2014)
США 1/4 финала (2015)
Парный разряд
Наивысшая позиция 196 (28 февраля 2011)
Турниры серии Большого шлема
Австралия 2-й раунд (2011)
Франция 2-й раунд (2010)
Уимблдон 1-й раунд (2008, 2010-11)
США 1-й раунд (2008-10)
Международные медали
Олимпийские игры
Бронза Рио-де-Жанейро 2016 одиночный разряд
Последнее обновление: 29 августа 2016 года


Пе́тра Кви́това (чеш. Petra Kvitová; родилась 8 марта 1990 года в Биловеце, Чехословакия) — чешская профессиональная теннисистка; победительница двух турниров Большого шлема в одиночном разряде (Уимблдон-2011, -2014); победительница 18 турниров WTA в одиночном разряде; четырёхкратная обладательница Кубка Федерации (2011-12, 2014-15) и Кубка Хопмана (2012) в составе национальной сборной Чехии; бронзовый призёр Олимпийских игр 2016 года в одиночном разряде.





Общая информация

Петра — одна из трёх детей Иржи и Павлы Квитовой; её братьев зовут Иржи и Либор. И отец, и братья играют в теннис на любительском уровне.

Предпочитает играть за задней линией. Лучшими ударами считает бэкхэнд и подачу.

Тренируется в одном теннисном клубе с Томашем Бердыхом и Луцией Шафаржовой.

Спортивная карьера

Начало

В июне 2006 года Петра дебютировала на соревнованиях ITF — в квалификации на турнире в чешском Простеёве, с ходу выиграв три матча. В сентябре того же года выигран первый титул ITF: на соревнованиях в венгерском Сегеде. Несколько месяцев спустя одержаны первые победы над игроками Top200 — на пути к титулу в чешском Валашске-Мезиржичи таковых набралось сразу две. В мае 2007 года Квитова дебютировала на соревнованиях WTA: в квалификации домашнего турнира в Праге. Тогда отбор пройти не удалось, а вот несколько месяцев спустя — в Стокгольме — чешка наконец сыграла свой первый матч на подобном уровне. В июле этого же года Петра провела свой первый матч за сборную страны в Кубке Федерации; в октябре, на пути к финалу турнира в Братиславе, одержаны две дебютные победы над игроками Top100 (над Марией Еленой Камерин и Полин Пармантье).

В 2008 году произошёл дебют в квалификации турнира Большого шлема: в Австралии Квитова попробовала свои силы в отборочном турнире, но пройти свой отрезок сетки не смогла. Локальная неудача не помешала постепенному прогрессу — в феврале одержана первая победа над игроком Top30: пройдя квалификацию турнира в Париже чешка доходит до второго раунда, обыграв по ходу Анабель Медину Гарригес; через несколько недель одержана и первая победа над игроком Top10 — в первом раунде турнира в Мемфисе была обыграна Винус Уильямс. В этот же период Квитова помогает своей сборной выйти в полуфинал Кубка Федерации. Вскоре Петра впервые входит в первую сотню одиночного рейтинга ассоциации, добрав решающие очки на апрельском 75-тысячнике в испанском Монсоне, где чешка добралась до финала, где в решающем сете оказалась чуть сильнее Янины Викмайер. В мае Квитова получила вторую возможность сыграть на турнире Большого шлема: в Париже она дошла до четвёртого раунда, обыграв по ходу тогдашнюю 13-ю ракетку мира Агнеш Савай. В июле чешка впервые сыграла в официальном турнире с действующей первой ракеткой мира: на турнире в Монреале) Ана Иванович оказалась сильнее в трёх партиях. В октябре Петра впервые вошла в Top50, после выхода в четвертьфинал турнира в швейцарском Цюрихе.

2009-10

В январе 2009 года Квитова выигрывает свой первый титул WTA: обыграв четырёх игроков Top50 Петра завоёвывает титул в Хобарте. Восемь месяцев спустя чешская теннисистка впервые выигрывает матч у действующей первой ракетки мира — на US Open она оказывается сильнее Динары Сафиной, попутно повторив свой лучший результат в карьере на турнирах Большого шлема. В феврале следующего года сборная Чехии, с Петрой в составе, второй год проходит в полуфинал Кубка Федерации, а следом, уже сама Квитова отмечается в полуфинале турнира в Мемфисе. Следом — в апреле — чешка участвует в крупном поражении чешек от Италии в полуфинале кубка Федерации.

После ничем не выдающейся весны, в июне Петра проводит свой лучший на тот момент турнир в одиночной карьере — отдав соперницам лишь два сета и взяв два сета под «ноль» у таких не последних по тем временам теннисисток как Азаренко и Возняцки, Квитова дошла до полуфинала Уимблдона, уступив будущей победительнице и тогдашней 1-й ракетке мира Серене Уильямс — 6-7(5) 2-6; это выступление позволило Петре войти в первую тридцатку мирового рейтинга. Между британским и американским турнирами Большого шлема провела 5 турниров и на каждом уступила в первом же матче. Впрочем, в Нью-Йорке Петра переломила серию и одержала две победы. В третьем раунде её остановила будущая победительница турнира Ким Клейстерс. На завершающем отрезке сезона Петра дошла до третьего раунда в Пекине (пройдя Пеннетту и Канепи) и отметилась в полуфинале в Пуатье.

2011

Новый сезон Петра начала на турнире в Брисбене, где за 5 матчей она отдала соперницам лишь два сета и уверенно завоевала свой второй одиночный титул на соревнованиях WTA. В финале была переиграна Андреа Петкович из Германии. Следующим соревнованием в календаре Квитовой значился Australian Open. Чешка без особых проблем дошла до четвертьфинала (переиграв по пути Саманту Стосур), где уступила Вере Звонарёвой. В феврале Петра помогла своей сборной в очередной раз преодолеть барьер первого раунда Кубка Федерации, а затем поехала в Париж, где выиграла свой первый титул премьер категории, обыграв в финале лидера одиночного тенниса того времени — бельгийку Ким Клейстерс. В дальнейшем Петра несколько турниров не могла выиграть и матча, но к турниру в Майами Квитовой удалось преодолеть полосу неудач. С четвёртой попытки, наконец, выигран матч; затем при участии уроженки Биловеца национальная сборная обыгрывает в полуфинале Кубка Федерации бельгиек (на счету Квитовой оба очка в одиночных матчах). На волне этого успеха чешка на высоком уровне провела весь дальнейший грунтовый сезон: сначала победила на крупнейшем турнире WTA в Мадриде (обыграны три игрока из Top10), затем дошла до финала домашнего турнира в Праге. На главном старте этого отрезка сезона — на Roland Garros — Петра уверенно вышла в четвёртый раунд, на там закончила борьбу за титул — её остановила будущая чемпионка турнира.

Сезон на траве вышел триумфальным — Квитова сыграла 12 матчей на двух турнирах, выиграв 11 из них. Попутно был заработан финал на турнире в Истборне и, впервые в карьере, выигран турнир Большого шлема: на Уимблдоне, где за семь матчей соперницы взяли у чешки лишь два сета. Однако после окончания успешного для Петры травяного сезона наступил спад; небольшие проблемы со здоровьем приводят к тому, что Квитова не смогла нужным образом подготовиться к US Open Series и сопутствующим турнирам. В подготовительный период чещка играет два турнира категории Premier 5, но оба раза уступает достаточно рано — оба раза в третьих раунде немке Андреа Петкович. На самом US Open всё получается ещё хуже — уже на старте Петра капитулирует в матче с Александрой Дулгеру. Азиатская серия складывается с переменным успехом: в Токио Квитова уверенно двигается по сетке, но в полуфинале, ведя 5-1 в первом сете против Веры Звонарёвой, чешка неожиданно теряет уверенность в своих действиях и уступает сначала сет, а затем и матч. По инерции Петра проигрывает первый же матч и на следующем турнире в Пекине. Спад продолжается недолго: вернувшись в Европу Квитова быстро возвращается к своей лучшей игре и, последовательно побеждая в двенадцати матчах, выигрывает титул сначала на небольшом турнире в Линце (в финале обыграна Доминика Цибулкова), затем на Итоговом турнире (здесь в финале побеждена Виктория Азаренко) и, наконец, помогает своей сборной выиграть финал Кубка Федерации у россиянок (выиграв два одиночных матча). За все эти успехи, по итогам года, WTA признала Квитову игроком года.[1]

2012-13

Новый сезон, по началу, продолжает победные традиции года минувшего: Петра выигрывает один матч за другим, допуская лишь редкие осечки. В январе она, вместе с Томашем Бердыхом приносит своей стране победу в Кубке Хопмана, затем доходит до полуфиналов на соревнованиях в Сиднее и на Australian Open. Квитова несколько раз близка к тому, чтобы возглавить одиночный рейтинг, но каждый раз ей не хватает для этого одной-двух побед. Вернувшись из австралийского вояжа Петра постепенно теряет завоёванные было позиции: локальные проблемы со здоровьем и неидеальная физическая готовность приводят к потери былой точности ударов и серии из ранних поражений: на двух мартовских турнирах высшей категории в США она выигрывает лишь один матч. С возвращением в Европу форма чуть улучшается: чешка всё так же весьма нестабильна, но позволяет себе проигрывать несколько реже. Не добившись особых результатов во время грунтовой серии, она, тем не менее, доходит до полуфинала на Roland Garros (пользуясь весьма благоприятной сеткой: сильнейшая из встретившихся ей теннисисток накануне парижского соревнования занимала в рейтинге лишь 63-е место).

Травяной сезон принёс Квитовой два четвертьфинала: на Уимблдоне она уступила рвавшейся к очередному титулу Серене Уильямс, а на Олимпиаде её обыграла Мария Кириленко. В эти сроки результаты Петры постепенно начинают стабилизироваться на приемлемом уровне: следом, во время североамериканского хардового сезона, чешка выигрывает два титула (беря главные призы в Монреале и Нью-Хейвене), а также играет в полуфинале в Цинциннати. Развить успех на US Open не удаётся: в четвёртом раунде Петра уступает Марион Бартоли. Поражение на американском турнире Большого шлема негативно сказывается и на концовке сезона: на турнирах регулярного тура Квитова до конца сезона выигрывает лишь один матч, а в очередном финале Кубка Федерации не без труда приносит своей сборной одну победу в двух матчах (чешкам для второго подряд титула этого оказывается вполне достаточно). Из ямы физической и психологической готовности удаётся выбраться лишь к началу февраля 2013 года, когда Петра неплохо проявляет себя на арабских турнирах, дойдя сначала до четвертьфинала в Дохе (где в равной борьбе уступает Серене Уильямс), а затем победив на турнире в Дубае. Остаток хардового сезона принёс четвертьфинал турнира в Индиан-Уэллсе и финал небольшого соревнования в Катовице.

Грунтовый сезон начался с выездного матча Кубка Федерации, где чешки, в постоянно прерываемой дождями матчевой встрече, уступили матч сборной Италии (Петра проиграла одну из двух своих одиночных встреч). Выплеск сил в матчах за сборную негативно сказался на следующих выступлениях — до Уимблдона Квитова ни разу не смогла выиграть на одном турнире больше двух матчей. На британском турнире Большого шлема неприятная серия была ненадолго переломлена — пользуясь неудачами других списочных фаворитов Петра смогла добраться сразу до четвертьфинала, где уступила Кирстен Флипкенс. С возвращением на хард серия не слишком удачных турниров продолжилась и только ближе к осени чешка постепенно стала обретать свою лучшую игровую форму, добравшись до финала в Нью-Хейвене, выиграв титул в Токио и сыграв в полуфинале в Пекине. Эта удачная серия позволила заметно поправить свои рейтинговые позиции и в последний момент отобраться на Итоговый турнир, где Петра также показала неплохой результат, выиграв пару матчей в группе и выйдя в полуфинал.

2014-15

Сезон-2014 вновь вернул чешку к серии нестабильных результатов: удачно отыграв открывавшие год Кубок Хопмана и турнир в Сиднее (на первом были выиграны все одиночные встречи, а на втором добыт полуфинал) Квитова крайне неудачно провела Australian Open (вылетев уже на старте), а затем и близко не смогла защитить прошлогодние очки на ближневосточной связке турниров (с трудом выиграв всего пару матчей). В марте дела пошли лучше: чешка добилась выхода в четвёртый раунд и четвертьфинал на связке Индиан-Уэллс — Майами, а затем помогла своей сборной выйти в финал Кубка Федерации, поучаствовав в домашней крупной победе над сборной Италии. Последующий грунтовый сезон был сыгран немногим лучше — Квитова проигрывала множество матчей соперницам с более низким рейтингом и только на одном турнире — в Мадриде — смогла добраться до полуфинала. Локальные неудачи закончились к травяному сезону: постепенно обретая уверенность в своих силах, чешка, несмотря на небольшие проблемы со здоровьем,[2] смогла идеально подготовиться к британскому турниру Большого шлема, а переиграв в третьем раунде соревнования Винус Уильямс в трёх упорных партиях, она уже не позволила ни одной из соперниц оказать себе достойное сопротивление и спустя три года повторно выиграла Уимблдонский турнир.[3] Затем снова последовал спад; лишь к концу лета чешка вновь стала выходить на пик формы: сначала выиграв турнир в Коннектикуте, а через несколько недель дойдя до двух финалов на связке крупных турниров в Китае. Также в этом году Квитова поучаствовала в очередном походе чешской сборной к титулу в Кубке Федерации, где в финале выиграла два своих одиночных матча против немок.

Следующий — 2015 год — также прошёл весьма неровно: выиграв в январе турнир в Сиднее, чешка далее не смогла проявить себя ни на Australian Open, ни на связке арабских турниров, а мартовскую серию турниров в США и вовсе пропустила.[4] Вернувшись в строй к грунту, Квитова выиграла крупный турнир в Мадриде, но на последующих соревнованиях в Риме и Париже в сумме выиграла лишь пять матчей. Защита титула на Уимблдоне завершилась поражением уже в третьем раунде. Последующая хардовая серия также далась непросто: единственными крупными успехами стали титул в Нью-Хейвене и выход в четвертьфинал на US Open, где Петра уступила будущей чемпионке Флавии Пеннетте. Финиш года принёс очередной титул в Кубке Федерации (на этот раз в финале были обыграны россиянки) и выход в финал на Итоговом турнире.

Рейтинг на конец года

Год Одиночный
рейтинг 		Парный
рейтинг
2015 6
2014 4 1 250
2013 6 260
2012 8 532
2011 2 361
2010 34 333
2009 62 379
2008 44 959
2007 157 454
2006 773

Выступления на турнирах

История выступлений на турнирах

По состоянию на 7 сентября 2016 года

Для того, чтобы предотвратить неразбериху и удваивание счета, информация в этой таблице корректируется только по окончании участия там данного игрока.

Призовые за время выступлений в WTA туре

Напишите отзыв о статье "Квитова, Петра"

Примечания

  1. ↑ [lenta.ru/news/2011/11/15/wta/ Петру Квитову признали лучшей теннисисткой года] (рус.). lenta.ru (15 ноября 2011). Проверено 26 июня 2014.
  2. ↑ [www.gotennis.ru/read/news/petra_kvitova_snyalas_s_turnira_v_istburne_po_prichine_travmy_bedra.html Петра Квитова снялась с турнира в Истборне по причине травмы бедра] (рус.). gotennis.ru (19 июня 2014). Проверено 13 июля 2014.
  3. ↑ [www.gotennis.ru/read/news/petra_kvitova_stala_pobeditelnitseji_uimbldona.html Петра Квитова стала победительницей Уимблдона] (рус.). gotennis.ru (5 июля 2014). Проверено 13 июля 2014.
  4. ↑ [www.gotennis.ru/read/news/petra_kvitova_propustit_sorevnovaniya_v_indian-uellse.html Петра Квитова пропустит соревнования в Индиан-Уэллсе] (рус.). gotennis.ru (5 марта 2015). Проверено 27 ноября 2015.
  5. ↑ 1 2 Начала турнир с квалификации.

Ссылки

  • [petrakvitova.net/ Официальный сайт]  (англ.)  (чешск.)
  • [www.wtatennis.com/players/player/ Профиль на сайте WTA]  (англ.)
  • [www.itftennis.com/procircuit/players/player/profile.aspx?playerid= Профиль на сайте ITF]  (англ.)
  • [www.fedcup.com/en/players/player.aspx?id= Профиль на сайте Кубка Федерации] (англ.)


Предшественник:
Мелани Уден 		Новичок года
2010 		Преемник:
Ирина-Камелия Бегу

Отрывок, характеризующий Квитова, Петра

– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.


8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.


На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.


Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Квитова,_Петра&oldid=81505192»