Петришуле

Средняя школа № 222 с углублённым изучением немецкого языка «Петришуле»
Основана	1709
Директор	А. В. Полякова
Учеников	508
Адрес	191813, Санкт-Петербург, Невский пр. д. 22/24
Изображения по теме на Викискладе

Культурное наследие Российской Федерации, объект № 7810608005

«Петришу́ле» (нем. St. Petri-Schule) — одно из старейших учебных заведений России и первая школа Санкт-Петербурга, основана в 1709 году, носила следующие названия: Школа при лютеранском приходе Святых Апостолов Петра и Павла; Главное немецкое училище Святого Петра (гимназия); с 1918 года — Советская Единая Трудовая школа (СЕТШ) № 4, 14, 41 ФЗД, 28 ФЗД, 222-я и 217-я средние школы Куйбышевского района города Ленинграда. В 1991 году школе было возвращено её историческое название — «Петришуле».

История школы

Первое упоминание о школе относится к 1709 году. В Архиве ВМФ России (фонд 234) хранится письмо адмирала Корнелиуса Крюйса императору Петру I об организации церкви и школы при ней в его усадьбе, расположенной тогда на месте нынешнего Нового Эрмитажа со стороны Немецкой (Миллионной) улицы.

Современное здание школы (Невский проспект, 22/24) построено в начале 1760-х годов, неоднократно перестраивалось — в 1799 зодчим Феррари, в 1876—1877 (архитекторы А. Х. Пёль и Ю. Ф. Бруни) и в 1913—1915 годах (архитектор В. Э. Коллинз).

Преподаватели

Первым директором школы считается Антон Фридрих Бюшинг (1724—1793) — немецкий богослов, географ, историк и педагог, приглашённый лютеранской общиной Санкт-Петербурга возглавить школу при церкви Святых Петра и Павла в 1761 году.

На протяжении 300-летней истории школы в ней преподавали такие известные деятели науки и культуры, как литераторы — Иван Мартынович Борн, Александр Иванович Галич и Николай Иванович Греч; механик Николай Дмитриевич Брашман, историки — Фридрих Лоренц (директор с 1840 по 1857 год), Антон Фридрих Бюшинг и Александр Германович Вульфиус, физики — Иоганн Бекман, Эмилий Христианович Ленц, Орест Данилович Хвольсон и другие.

Ученики

Выпускниками и учениками школы в разные годы были многие выдающиеся деятели России, в частности, литераторы — П. П. Вяземский и А. И. Михайловский-Данилевский, архитекторы Карл Росси и Николай Бенуа, композиторы — Модест Мусоргский и П. П. Шенк; врачи — Пётр Лесгафт и К. А. Раухфус, декабрист генерал-майор Михаил Фонвизин, адмиралы — Павел Чичагов, А. И. Берг, Л.Б. Кербер и многие другие.

См. также: Ученики Петришуле

Перед революцией

В ноябре 1912 года школа праздновала своё 200-летие. К этому времени она стала крупнейшим средним учебным заведением России — здесь учились более 1600 детей, в том числе до 25 % русских. Школа пользовалась заслуженной известностью, давала разностороннее образование и особенно славилась отличным преподаванием иностранных языков.

Вольный университет в стенах Петришуле

В 1862 году в актовом зале школы в рамках Вольного университета читали свои лекции профессора Петербургского университета, ученые мирового уровня — Н. Н. Бекетов (1827—1911), Н. И. Костомаров (1817—1885), Д. И. Менделеев (1834—1907), К. Д. Кавелин (1818—1885), И. М. Сеченов (1829—1905), В. Д. Спасович (1829—1906), М. М. Стасюлевич и другие. На их лекции собирались до 1—2 тыс. слушателей.

Находясь под опекой церковного совета Петрикирхе, школа не испытывала материальных затруднений, предполагался даже её дальнейший рост и надстройка школьного здания, но начавшаяся вскоре Первая мировая война полностью изменила жизнь школы.

С августа 1914 года согласно указу Министерства просвещения вся школьная документация и учебные предметы стали вестись на русском языке. Тогда же имя школы стало писаться по-русски — «Петришуле». Школу покинули учителя, недостаточно хорошо знавшие русский язык, а преподаватель гимнастики Антон Прейс, как подданный Германии, был выслан властями из столицы. Школу были вынуждены покинуть также дети германских и австрийских граждан, подлежавших высылке в отдалённые районы Российской империи. Антинемецкие настроения, проявившиеся в то время в известной части русского общества, привели к тому, что некоторые родители перевели своих детей в другие школы. Многие ученики старших классов оставили школу, чтобы добровольно вступить в русскую армию.

В советское время

С первых лет советской власти верные своему долгу учителя Петришуле, несмотря на голод и разруху, продолжали учить детей. Ученики старших классов в большинстве своём не пропускали занятий, но постепенно всё больше и больше втягивались в бурную общественную жизнь и противоборство политических партий. Многие вскоре оказались по разные стороны фронтов вспыхнувшей гражданской войны, которую не всем суждено было пережить.

На рубеже 1917—1918 годов декретами и постановлениями Советского правительства церковь была отделена от государства, а школа от церкви. Таким образом школа лишилась материальной поддержки со стороны Петрикирхе. Летом 1918 года начал действовать Народный комиссариат по просвещению, которому подчинялись Отделы народного образования на местах. Все учебные заведения, государственные, частные и принадлежащие религиозным общинам должны были перейти в их ведение.

Школы при лютеранских церквях Петрограда подчинились этим постановлениям и вступили в трудный период перестройки своей структуры и учебных программ. Вводилось совместное обучение мальчиков и девочек, объединялись гимназическое и реальное отделения, исключалось преподавание Закона Божьего и древних языков. Отсутствие продовольствия, медикаментов и дров поставили под угрозу жизни учителей и учеников. Летом 1918 года умер старейший учитель естествознания В. Вильямс, весной 1919 года учитель древних языков Иоганн Карлблом скончался прямо на уроке.

Драматичной оказалась судьба учителя русского языка и литературы А. К. Барсука и большой группы учеников, организованно отправленных городским Отделом народного образования вместе с учащимися других школ в Предуралье в целях спасения от голода. Оказавшись на Урале, они были застигнуты наступлением белых, путь на Петроград оказался отрезанным, и им пришлось двигаться всё дальше на восток вместе с остатками армии Колчака до самого Владивостока. Там с помощью сотрудников американского Красного Креста они погрузились на пароход, переплыли океан и только в 1922 году после долгих мытарств вернулись через Америку и Европу в Россию, совершив, таким образом, кругосветное плавание. Их путешествие описано в книге О. И. Молкиной [www.ozon.ru/context/detail/id/3935775/ «Над нами Красный Крест»].

В августе 1977 года в здании школы случился серьёзный пожар, который нанёс значительный ущерб историческим интерьерам школы. Реставрация актового зала затянулась почти на 30 лет и была завершена лишь в 2005 году. Ещё один пожар произошёл 30 мая 2015 года в примыкающем к зданию школы жилом флигеле. Само школьное здание, к счастью, почти не пострадало.

В настоящее время

С начала XXI века в школе обучаются более 500 учеников, работают около 60 учителей, существуют научные общества и факультативы. Углублённо изучается немецкий язык и проводятся международные школьные обмены. Школа поддерживает связи со многими учебными заведениями Германии и Голландии. В первую субботу апреля ежегодно проводится традиционный Вечер встречи выпускников.

В 2006 году вышла в свет книга выпускника школы профессора архитектуры В. В. Смирнова «St. Petrischule. Школа, что на Невском проспекте за кирхой».

Готовится к выпуску новая книга о судьбах школы и её знаменитых учениках: «Петришуле — Alma mater талантов: Три века старейшей частной школы Санкт-Петербурга».

В 2011 году благодаря многолетним усилиям выпускников и преподавателей в школе был вновь открыт музей истории Петришуле.

Литература

• Die St. Petri-Gemeinde. Zwei Jahrhunderte evangelischen Gemeindelebens in St. Petersburg. 1710—1910. — Teil 2: Die Schule — St. Petersburg, 1910.
• Смирнов В. В. St. Petrischule. Школа, что на Невском проспекте за кирхой: старейшая школа Санкт-Петербурга. 1709—2005 гг. — СПб.: Коло, 2006. — 152 с. — ISBN 5-901841-27-1.
• Фонд Комиссии Народных Училищ, 1780—1790 гг., ЦГИАСПб, фонд 733.
• «Geschichte der St. Petri-Schule von 1862 bis 1887» dargestellt von E. Friesendorff
• Дело о награждении орденом преподавателя Петришуле Н. И. Греча за ревностную службу и литературные труды 1811 — ЦГИАСПб, фонд 733, оп. 20, дело 122
• Ульянов, Н. П. Судьбы учителей Петришуле (20—30-е годы XX в.) // Немцы в России : люди и судьбы. — СПб. : Изд-во «Дмитрий Буланин», 1998. — С. 196—209.
• Ульянов, Н. П. Петришуле — старейшая школа в Петербурге // Немцы и развитие образования в России : сб. науч. трудов / РАН, СПб науч. центр. — СПб. : [Б.и.], 1998. — С. 129—136. — Библиогр. в примеч.
• Августин (архимандрит; Никитин). Немецкая Евангелическо-лютеранская церковь Св. Петра // Немцы в России : петербургские немцы. — СПб. : Изд-во «Дмитрий Буланин», 1999. — С. 281—320. — Библиогр. в примеч. — Из содерж.: Пастор А. Ф. Бюшинг и Петришуле. — С. 298—303.
• Молкина О. И. Над нами Красный Крест. — СПб.: Остров, 2007.

Ссылки

• [www.petrischule.spb.ru/ Официальный сайт школы № 222 «Петришуле»]
• [allpetrischule-spb.org Энциклопедия Петришуле]
• [encspb.ru/object/2804012124 Энциклопедия Санкт-Петербурга]
• [rusarchives.ru/federal/rgavmf/character.shtml Российский государственный архив военно-морского флота (РГАВМФ)]
• Анастасия Долгошева. [www.spbvedomosti.ru/print.htm?id=10265586@SV_Articles Учебный год № 300] // Санкт-Петербургские Ведомости. — 02.04.2010. — № 057.
• [magazines.russ.ru/novyi_mi/2006/8/la12.html «Русские дети и американский Красный Крест», Новый мир, 2006, № 8]

Отрывок, характеризующий Петришуле

«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.

Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.