Петровская сельскохозяйственная академия

Петровская сельскохозяйственная академия
Прежние названия	Петровская земледельческая и лесная академия (до 1889) Московский сельскохозяйственный институт (до 1917)
Год основания	1865
Год реорганизации	1894, 1917

К:Учебные заведения, основанные в 1865 году

Петровская сельскохозяйственная академия — высшее аграрное учебное заведение в Российской империи. Основанная в период политических реформ, академия способствовала процветанию сельскохозяйственной науки: здесь К. А. Тимирязев проводил опыты по физиологии растений, Г. Г. Густавсон совершенствовал химический анализ органических веществ, А. П. Людоговский написал первый в России курс сельскохозяйственной экономии, И. А. Стебут заложил основы русского земледелия, М. К. Турский создал науку о лесе, Р. И. Шредер вывел универсальные сорта плодовых деревьев, А. Ф. Фортунатов написал знаменитые «Урожаи ржи в Европейской России».

Петровская земледельческая и лесная академия

В 1857 году Императорское московское общество сельского хозяйства признало необходимым основать в Москве земледельческий институт. Общество арендовало в Петровско-Разумовском территорию и здания усадьбы, которая в январе 1861 года по высочайшему повелению была выкуплена в казну за 250 тысяч рублей специально «с целью учреждения агрономического института, фермы и других сельскохозяйственных заведений». В 1862 году для устройства Лесной опытной дачи, которая должна была служить полигоном для обучения студентов и проведения опытных работ, был приглашён учёный-лесовод А. Р. Варгас де Бедемар, а для переустройства усадьбы из Петербурга был приглашён архитектор Н. Л. Бенуа, который построил (1863—1865) на месте ветхого усадебного дворца главное учебное здание с часовой башней и с уникальными выпуклыми стеклами — «здание аудиторий». В верхнем этаже расположились актовый зал, две аудитории и кабинеты: физический, геодезический, строительного искусства и минералогический; в нижнем этаже были, кроме аудитории, библиотеки, профессорской комнаты и зала Совета — зоологический, технологический и лесной кабинеты. Каменный одноэтажный флигель с конюшней был надстроен вторым этажом и приспособлен для размещения химической лаборатории со специальной аудиторией. Другой флигель также был надстроен и в нём размещены 48 помещений для размещения студентов. На месте каменной главной оранжереи расположился сельскохозяйственный музей, а в построенном втором этаже — над средней частью и флигелями — квартиры.

27 октября 1865 года был учреждён Устав академии, в разработке которого принимали участие будущий первый директор академии доктор ботаники Н. И. Железнов и профессор химии П. А. Ильенков. Согласно параграфу № 1 устава, Петровская земледельческая и лесная академия имела целью — распространение сведений по сельскому хозяйству и лесоводству. По Уставу академия — всесословное и открытое высшее учебное заведение с возможностями свободного поступления в студенты (без образовательного ценза), выбора предметов изучения, без вступительных и переводных экзаменов. По правам академия была поставлена выше уже существовавшего Горы-Горецкого земледельческого института, потому что ей было предоставлено право удостаивать не только степени кандидата, но и магистра сельского хозяйства. Управление академии было устроено под ведением департамента земледелия и сельской промышленности, управление вверено директору, совету и хозяйственному комитету. Курс обучения был ориентирован на практическую работу в земских учреждениях, управление имениями. В учебном процессе сочетались академические занятия, опытная и селекционная работа и практика ведения сельского хозяйства. В первые годы академия имела всего два отделения — сельскохозяйственное и лесное, на которых обучались около 400 слушателей. В. Г. Короленко, некоторое время учившийся в академии, писал: «Все надежды, оживлявшие интеллигенцию того времени отразились на уставе академии, нашли в нём своё отражение».

Днём основания академии считается 3 декабря 1865 года, когда было объявлено распоряжение правительства об её открытии. 25 января 1866 года состоялось открытие лекций; в большом зале здания аудиторий (ныне административное здание) директор академии Н. И. Железнов произнес речь, обращенную к первым слушателям. Среди первых профессоров — Н. Н. Кауфман, Я. Д. Головин, И. Н. Чернопятов, В. Е. Графф, В. Т. Собичевский, И. А. Стебут, А. П. Степанов, А. П. Захаров, М. П. Щепкин, И. К. Коссов, В. К. Делла-Вос, Е. М. Соколовский, П. А. Ильенков, Н. Э. Лясковский, Я. Я. Цветков, И. Б. Ауэрбах.

В 1869 году С. Г. Нечаев с товарищами убили в гроте парка слушателя академии С. Иванова; в «нечаевском процессе» фигурировало несколько студентов, что послужило поводом к изменению устава учебного заведения.

В 1870 году был открыт для посещения дендрологический сад, заложенный Р. И. Шредером ещё в 1862 году — за три года до учреждения Академии.

С 1871 года началось преподавание в академии садоводства и огородничества.

В 1872 году, при новом директоре — Ф. П. Королёве, усилиями К. А. Тимирязева и И. А. Стебута появился первый в России вегетационный домик (образцовая теплица) — «опытная станция физиологического типа».

С 31 января 1872 года, по новым правилам, в студенты стали приниматься только лица, представившие свидетельство об окончании полного курса гимназии, и были введены обязательные ежегодные испытания для всех студентов. За семь лет действия прежнего правила приёма, из 1111 слушателей только 139 имели свидетельство среднего учебного заведения. Полный курс обучения продолжался 4 года; за слушание лекций взималась плата 25 рублей в год, а за один предмет — 5 рублей. Эти правила вошли в новый устав от 16 июня 1873 года — с этого времени академия стала государственным вузом.

В 1876 году директором стал Ф. К. Арнольд; при нём была разработана программа опытной станции для испытания сельскохозяйственных машин и орудий.

В 1878—1879 годах в академии был организован лесохозяйственный музей, заложен лесной питомник, на опытном поле открылась метеорологическая станция.

Метеообсерватория

Уже при создании Петровской сельскохозяйственной академии в 1865 году осознавалась необходимость ведения регулярных наблюдений за погодой, ежегодно выделялись средства на «физический кабинет и метеорологическую обсерваторию», но лишь с 1 января 1879 года начались регулярные метеорологические наблюдения, когда профессор кафедры земледелия А. А. Фадеев снял первые отсчёты, открыв тем самым непрерывный многолетний ряд наблюдений за погодой в Москве.

Все необходимые инструменты для производства наблюдений были получены от Главной физической обсерватории (Санкт-Петербург). В непосредственной близости от здания обсерватории находилась и метеорологическая площадка. Кроме стандартных наблюдений за погодой (температура, влажность, осадки, ветер, облачность и т. д.), проводились дополнительные наблюдения: над солнечной радиацией, испарением, продолжительностью солнечного сияния, температурой почвы.

Особое место в развитии обсерватории принадлежит профессору В. А. Михельсону, возглавлявшему её в период 1894—1927 годов. Он расширил исследования солнечной радиации, сконструировал ряд актинометров (слюдяной, биметаллический, абсолютный универсальный). 1 января 1912 года обсерватория переехала в новое здание, проект которого был разработан по заданию Михельсона, — по проекту профессора института П. С. Страхова под наблюдением архитектора Н. Н. Чернецова. Трёхэтажное здание обсерватории с металлической вышкой было специально приспособлено для метеорологических наблюдений и научных исследований. Для анемометрических и актинометрических наблюдений были построены вышка высотой 11 метров (26 метров над уровнем земли), а с южной стороны — открытая актинометрическая площадка над вторым этажом здания.

Петровская сельскохозяйственная академия

В 1889 году, во время директорства Э. А. Юнге (1883—1890), был принят новый Устав, по которому было ликвидировано лесное отделение, в связи с чем изменилось название — Петровская сельскохозяйственная академия. Директором был назначен А. П. Захаров.

Московский сельскохозяйственный институт

1 февраля 1894 года из-за революционных настроений в студенческой среде академия была закрыта и превращена в «Петровско-Разумовское имение». Здесь предполагалось устроить женский институт, а также перевести в него из Твери кавалерийское военное училище. Однако 6 июня 1894 года в Петровско-Разумовском был учрежден Московский сельскохозяйственный институт, цель которого — «доставлять учащимся в нём высшее образование по сельскому хозяйству и по сельскохозяйственному инженерному искусству»; 26 сентября было объявлено о его открытии. Прежних профессоров и слушателей академии принимать было запрещено. Открылись два отделения: сельскохозяйственное и сельскохозяйственное инженерное. Общими предметами для обоих отделений были: геодезия, физика и метеорология, минералогия и геология, почвоведение, ботаника, зоология, энтомология, земледелие общее и частное, зоотехния общая, основы политической экономии и статистики, сельскохозяйственная экономия, законоведение, учение о земледельческих машинах и орудиях, богословие. Институт по новому уставу был закрытым заведением, в общежитии которого студенты обязывались жить. Размеры общежития ограничивали число учащихся, их было не более 200. Для ранее окончивших университеты были установлены стипендии, и время пребывания в институте зачислялось как действительная государственная служба — это должно было способствовать подготовке достаточного количества специалистов по сельскому хозяйству.

Первым директором института назначили К. А. Рачинского, его помощником — профессора Н. М. Кулагина, членами правления — В. Р. Вильямса и А. В. Мартынова. В 1904—1907 годах директором был А. П. Шимков, с 1909 года — И. А. Иверонов, в 1916—1917 — Д. Н. Прянишников.

Ботанический сад

В период 1895—1898 годы профессором С. И. Ростовцевым был заложен ботанический сад. Выступая на заседании Совета института, Ростовцев особо отметил, что «…устройство ботанического сада должно начаться с самого начала: с удаления сорных растений, земляных работ, разбивки и т. д. Необходимо провести воду, сделать приспособления для водяных, болотных, степных, альпийских и др. растений…»; 12 декабря 1895 года Совет вынес постановление о создании ботанического сада и выделении на это, а также на содержание в 1896 году 1200 руб. Для создания ботанического сада было отведено место за оранжереями площадью 1030 кв. саженей, недалеко от ботанического кабинета, там, где когда-то, в первые годы существования Петровской академии, уже находился ботанический сад. Руководителем сада стал сам профессор С. И. Ростовцев.

В саду было организовано три отделения: систематическое, биологическое и опытное. На территории систематического отделения были собраны представители семейств, знание которых считалось необходимым для агрономов; биологическое отделение было создано для культивирования видов, требующих специфических условий произрастания — водных, альпийских, болотных, степных и т. д. Были созданы водоём и каменистая горка; их расположение, хотя общая планировка сада не раз менялась, оставалось неизменным. Целью опытного отделения было изучение роста и развития растений, проведение наблюдений за растениями, а также на территории опытного отделения высаживались ещё не определённые виды или виды, недавно интродуцированные в среднюю полосу России.

После смерти С. И. Ростовцева ботаническим садом заведовал (1916—1918) профессор физиологии растений Н. Н. Худяков.

Селекционная станция

К концу XIX века относится зарождение селекционной станции. В 1903 году ассистент при кафедре общего земледелия и почвоведения Д. Л. Рудзинский при содействии В. Р. Вильямса на участках опытного поля начал первые планомерные работы по селекции пшеницы, овса и картофеля, а с 1905 года — гороха. Эти работы заложили основу селекционной станции института. В 1906 году были посеяны первые перспективные сорта, а уже в 1908 году на Всероссийской выставке в Петербурге Д. Л. Рудзинскому за проведённую работу и созданные им сорта была присуждена Большая золотая медаль. С 1907 года на селекционной станции стали проводиться практические занятия со студентами академии; в 1912 году Н. Н. Чернецовым было выстроено двухэтажное здание с подвалом для хранения продуктов.

В 1909 году селекционной станции был выделен земельный надел, стали отпускаться денежные средства, появился отдельный материальный и финансовый баланс, было утверждено расписание должностных обязанностей. За образец организации Д. Л. Рудзинский взял наиболее авторитетную в то время Свалефскую селекционную станцию в Швеции. С 1 января 1913 года селекционная станция была оформлена официально и принята на государственный счёт, а Д. Л. Рудзинский был назначен её заведующим. Во время Первой мировой войны до 1917 года его замещал С. И. Жегалов; затем, до марта 1922 года — момента отъезда Рудзинского в Прибалтику, обязанности заведующего исполнял Л. И. Говоров (1885—1941), который был в 1915—1921 годах его заместителем.

За 20 лет на станции Д. Л. Рудзинским было выведено 13 сортов озимой пшеницы, 11 — овса, 11 — гороха, 18 — картофеля, 1 —- льна-долгунца. Для разработки теоретических основ селекции и оценки селекционных образцов им были организованы цитологическая, химическая и мукомольно-хлебопекарная лаборатории.

В 1932 году селекционная станция вошла в состав Московского селекцентра (ныне это [www.nemchinowka.ru/ Московский НИИСХ «Немчиновка» Россельхозакадемии]). В 1948 году селекционная станция была восстановлена в структуре Тимирязеской сельхозакадемии, но уже как её учебное подразделение.

Тимирязевская сельскохозяйственная академия

После 1917 года начался новый этап в истории академии: было восстановлено её название — Петровская сельскохозяйственная академия, изменены устав и организационная структура академии, созданы новые учебные планы и программы. В декабре 1923 года Совет народных комиссаров СССР постановил: «Переименовать Петровскую сельскохозяйственную академию в Сельскохозяйственную академию имени К. А. Тимирязева».

Персоналии

Известные преподаватели

• ботаника: К. А. Тимирязев (1870—1894), С. И. Ростовцев (1894—1916);
• физиология растений: Н. И. Железнов, Н. Н. Кауфман, К. А. Тимирязев (1870—1894), Н. Н. Худяков (с 1894);
• геодезия и астрономия: А. П. Захаров (1865—1894); И. А. Иверонов (1891—1915)
• общее земледелие: И. А. Стебут (с 1865), В. Р. Вильямс, А. Г. Дояренко (с 1910);
• почвоведение: И. А. Стебут (1866—1875), А. А. Фадеев (1876—1887), В. Р. Вильямс (1894—1912);
• частное земледелие (растениеводство): И. А. Стебут (с 1876), Д. Н. Прянишников (с 1895);
• садоводство и огородничество: Р. И. Шредер (1865—1903), Э. А. Мейер (1903—1914), В. И. Эдельштейн (с 1915);
• лесоводство: В. Е. Графф (1866—1867), В. Т. Собичевский (1865—1881), М. К. Турский (1876—1899), Н. С. Нестеров (с 1899);
• агрохимия: Д. Н. Прянишников (с 1895);
• механизации растениеводства: В. К. Делла-Вос (1865—1872), А. К. Эшлиман (1873—1893), К. Г. Шиндлер (с 1893), В. П. Горячкин (с 1896);
• зоология: К. Э. Линдеман, Н. М. Кулагин (с 1894);
• общее животноводство: Н. П. Чирвинский (1882—1894), Е. А. Богданов;
• физиология и биохимия животных: А. И. Бабухин (с 1868), Л. З. Мороховец (с 1882), А. В. Леонтович (с 1913);
• коневодство: М. И. Придорогин (с 1895);
• крупный рогатый скот: И. Н. Чернопятов (1865—1879);
• частная зоотехния: П. Н. Кулешов (1882—1894), М. И. Придорогин (1895—1914);
• политическая экономия и сельскохозяйственная статистика: М. П. Щепкин (1865—1870), И. И. Иванюков (с 1873), А. П. Людоговский (до 1882), А. Ф. Фортунатов (1882—1894), Н. А. Карышев (1896—1904), К. А. Вернер (с 1895);
• химия: Н. Э. Лясковский, П. А. Ильенков, Э. Б. Шене (1869—1896), Г. Г. Густавсон (1875—1890), Н. Я. Демьянов (с 1887), М. И. Коновалов (1896—1899), И. А. Каблуков (с 1899);
• сельскохозяйственное законоведение: И. Н. Миклашевский (с 1896), М. Я. Герценштейн (с 1904);
• физика: Я. Я. Цветков (с 1866), Р. А. Колли (1886—1891), В. А. Михельсон (с 1894), А. П. Шимков (1904—1907);
• математика: С. С. Бюшгенс (с 1913?);
• технология сельскохозяйственная: И. К. Коссов, В. М. Руднев (1882—1893), Я. Я. Никитинский (1894—1915).

Кроме того преподавали:

• Г. Г. Аппельрот (теоретическая механика, с 1895)
• Ф. А. Баталин (1859—1860)
• Н. И. Мерцалов

Известные выпускники

• Фадеев, Анатолий Александрович (1872)
• Скворцов, Александр Иванович
• Дудинский, Владимир Николаевич (1877)
• Фортунатов, Алексей Фёдорович (1881)
• Казимир, Константин Фёдорович
• Нестеров, Николай Степанович (1884)
• Таиров, Василий Егорович (1884, с отличием)
• Гузовский, Бронислав Ильич (1885)
• Слёзкин, Пётр Родионович (1885)
• Чичкин, Александр Васильевич (1886)
• Вильямс, Василий Робертович
• Придорогин, Михаил Иванович (1887)
• Прянишников, Дмитрий Николаевич (1889)
• Высоцкий, Георгий Николаевич (1890)
• Стенбок-Фермор, Владимир Васильевич
• Рудзинский, Дионисий Леопольдович (1893)
• Бедро, Иван Прохорович
• Шацкий, Станислав Теофилович (1899?)
• Новиков, Иван Алексеевич (1901)
• Волков, Николай Константинович (1901)
• Вехов, Николай Кузьмич
• Якушкин, Иван Вячеславович (1909)
• Мантейфель, Пётр Александрович (1910, с отличием)
• Вавилов, Николай Иванович (1911)
• Чаянов, Александр Васильевич (1911)
• Костяков, Алексей Николаевич (1912)
• Лорх, Александр Георгиевич (1913)
• Попов, Иван Семёнович (1913)
• Успенский, Николай Алексеевич (1915)
• Качинский, Никодим Антонович (1922)

Учились

• Абазов, Григорий Сергеевич
• Анзимиров, Владимир Александрович
• Бенардос, Николай Николаевич (1866—1869)
• Вернер, Константин Антонович
• Григорьев, Василий Николаевич
• Колесов, Александр Александрович
• Короленко, Владимир Галактионович
• Неплюев, Николай Николаевич
• Петербургский, Александр Васильевич
• Попко, Григорий Анфимович
• Сорокин, Василий Иванович (1871—1873)
• Шеин, Сергей Аристионович

Библиотека

Со времени открытия Петровской земледельческой и лесной академии 3 декабря 1865 года согласно её Уставу появилась и библиотека. Открытию её предшествовал ряд организационных мероприятий, и прежде всего формирование фонда. В основном фонд составили пожертвования учреждений и частных лиц; из частных лиц самое крупное пожертвование было сделано первым директором Н. И. Железновым; среди крупных дарителей — библиотека Академии наук, Императорская публичная библиотека, Императорское Вольное экономическое общество, Санкт-Петербургский лесной институт. Первым библиотекарем был назначен профессор В. Н. Андреев; была выбрана библиотечная комиссия из трёх профессоров под председательством профессора Э. Б. Шене; 9 апреля 1866 года в штате библиотеки появился ещё однин сотрудник — слушатель академии Г. Гофман.

С 1877 года по решению Совета академии начала действовать учебная библиотека; главная библиотека стала именоваться фундаментальной, а учебная — библиотекой учебных пособий. В неё из главной библиотеки было передано 238 учебников и учебных пособий и выделен один читальный зал. Только с 1895 года у библиотеки учебных пособий появились денежные средства для самостоятельного комплектования. Однако на протяжении всех лет значительным источником пополнения книжных фондов были пожертвования профессоров и воспитанников академии; в разное время библиотека получила ценнейшие дары: в 1867 году по завещанию профессора И. Д. Ауэрбаха почти 800 томов; от профессора М. И. Придорогина 830 томов по зоотехнии; по завещанию профессора В. Ф. Болдарева многочисленное собрание книг по сельскохозяйственной энтомологии; от профессоров Московского университета А. П. Богданова и Н. Ю. Зографа — более 6000 томов книг по биологии и зоологии.

В 1894—1919 годах директором библиотеки был Карл Фёдорович Арнольд.

В начале января 1915 года в фундаментальной библиотеке насчитывалось 62986 томов научных книг, включающих более 20 тысяч названий, 52 % — на русском языке; библиотека имела несколько каталогов: алфавитный книг, систематический книг, алфавитный периодических изданий на русском языке и иностранных (английском, немецком).

К 1917 году библиотека заняла почти весь первый этаж главного здания и значительную часть подвального помещения. В это же время на ряде кафедр стихийно стали возникать кафедральные библиотеки из пожертвований преподавателей и слушателей кафедр, состоявшие из рукописных лекций, отчетов, книг, периодических изданий.

В первые годы существования посещаемость библиотеки не превышала 800 человек в год. Это в значительной мере объяснялось жёстким режимом, установленным в правилах пользования книгами библиотеки. Лишь в 1905 году был отменён тройной залог, который должны были вносить студенты при получении книг. Отменено было также запрещение студентам получать на дом периодические издания. Библиотека стала работать ежедневно и более продолжительное время, не закрывалась и во время каникул.

См. также

• Московская сельскохозяйственная академия имени К. А. Тимирязева
• Храм апостолов Петра и Павла в Петровском-Разумовском

Литература

• Академия Петровская земледельческая // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Московский сельскохозяйственный институт // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [dlib.rsl.ru/viewer/01003839577#?page=4 Памятная книжка Петровской земледельческой и лесной академии.] - М., 1867. - 24 с. (Составлена по 15 марта 1867 года)
• Чаянов А. В. Избранное:Статьи о Москве…. — М.: Издательский Дом ТОНЧУ, 2008. — 464 с. — 2000 экз. — ISBN 978—5—91215—032—6.

Библиография

• Сборник сведений о Петровской земледельческой и лесной академии — М., 1887. — 314 с.
• Мещерский И. И. Высшее сельскохозяйственное образование в России и за границей — Спб., 1893. — 464 с.
• [dlib.rsl.ru/viewer/01004187878#?page=5 Московский сельскохозяйственный институт и его ученые и учебные заведения к 1915 году. — Т. 2. — Ч. 1] / Пятьдесят лет Высшей сельскохозяйственной школы в Петровском-Разумовском — М., 1917. — 414 с.
• Московская сельскохозяйственная академия имени К. А. Тимирязева. К столетию основания. 1865—1965 — М.: Колос, 1969. — 535 с.

Ссылки

• [www.timacad.ru/about/history/hist1.php История Тимирязевки.]

Отрывок, характеризующий Петровская сельскохозяйственная академия

– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.


От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.
Он велел оседлать себе лошадь и с перехода поехал верхом в отцовскую деревню, в которой он родился и провел свое детство. Проезжая мимо пруда, на котором всегда десятки баб, переговариваясь, били вальками и полоскали свое белье, князь Андрей заметил, что на пруде никого не было, и оторванный плотик, до половины залитый водой, боком плавал посредине пруда. Князь Андрей подъехал к сторожке. У каменных ворот въезда никого не было, и дверь была отперта. Дорожки сада уже заросли, и телята и лошади ходили по английскому парку. Князь Андрей подъехал к оранжерее; стекла были разбиты, и деревья в кадках некоторые повалены, некоторые засохли. Он окликнул Тараса садовника. Никто не откликнулся. Обогнув оранжерею на выставку, он увидал, что тесовый резной забор весь изломан и фрукты сливы обдерганы с ветками. Старый мужик (князь Андрей видал его у ворот в детстве) сидел и плел лапоть на зеленой скамеечке.
Он был глух и не слыхал подъезда князя Андрея. Он сидел на лавке, на которой любил сиживать старый князь, и около него было развешено лычко на сучках обломанной и засохшей магнолии.
Князь Андрей подъехал к дому. Несколько лип в старом саду были срублены, одна пегая с жеребенком лошадь ходила перед самым домом между розанами. Дом был заколочен ставнями. Одно окно внизу было открыто. Дворовый мальчик, увидав князя Андрея, вбежал в дом.
Алпатыч, услав семью, один оставался в Лысых Горах; он сидел дома и читал Жития. Узнав о приезде князя Андрея, он, с очками на носу, застегиваясь, вышел из дома, поспешно подошел к князю и, ничего не говоря, заплакал, целуя князя Андрея в коленку.
Потом он отвернулся с сердцем на свою слабость и стал докладывать ему о положении дел. Все ценное и дорогое было отвезено в Богучарово. Хлеб, до ста четвертей, тоже был вывезен; сено и яровой, необыкновенный, как говорил Алпатыч, урожай нынешнего года зеленым взят и скошен – войсками. Мужики разорены, некоторый ушли тоже в Богучарово, малая часть остается.
Князь Андрей, не дослушав его, спросил, когда уехали отец и сестра, разумея, когда уехали в Москву. Алпатыч отвечал, полагая, что спрашивают об отъезде в Богучарово, что уехали седьмого, и опять распространился о долах хозяйства, спрашивая распоряжении.
– Прикажете ли отпускать под расписку командам овес? У нас еще шестьсот четвертей осталось, – спрашивал Алпатыч.
«Что отвечать ему? – думал князь Андрей, глядя на лоснеющуюся на солнце плешивую голову старика и в выражении лица его читая сознание того, что он сам понимает несвоевременность этих вопросов, но спрашивает только так, чтобы заглушить и свое горе.
– Да, отпускай, – сказал он.
– Ежели изволили заметить беспорядки в саду, – говорил Алпатыч, – то невозмежио было предотвратить: три полка проходили и ночевали, в особенности драгуны. Я выписал чин и звание командира для подачи прошения.
– Ну, что ж ты будешь делать? Останешься, ежели неприятель займет? – спросил его князь Андрей.
Алпатыч, повернув свое лицо к князю Андрею, посмотрел на него; и вдруг торжественным жестом поднял руку кверху.
– Он мой покровитель, да будет воля его! – проговорил он.
Толпа мужиков и дворовых шла по лугу, с открытыми головами, приближаясь к князю Андрею.
– Ну прощай! – сказал князь Андрей, нагибаясь к Алпатычу. – Уезжай сам, увози, что можешь, и народу вели уходить в Рязанскую или в Подмосковную. – Алпатыч прижался к его ноге и зарыдал. Князь Андрей осторожно отодвинул его и, тронув лошадь, галопом поехал вниз по аллее.
На выставке все так же безучастно, как муха на лице дорогого мертвеца, сидел старик и стукал по колодке лаптя, и две девочки со сливами в подолах, которые они нарвали с оранжерейных деревьев, бежали оттуда и наткнулись на князя Андрея. Увидав молодого барина, старшая девочка, с выразившимся на лице испугом, схватила за руку свою меньшую товарку и с ней вместе спряталась за березу, не успев подобрать рассыпавшиеся зеленые сливы.
Князь Андрей испуганно поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, по вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного – унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию. Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на них еще раз. Полагая себя уже в безопасности, они выскочили из засады и, что то пища тоненькими голосками, придерживая подолы, весело и быстро бежали по траве луга своими загорелыми босыми ножонками.
Князь Андрей освежился немного, выехав из района пыли большой дороги, по которой двигались войска. Но недалеко за Лысыми Горами он въехал опять на дорогу и догнал свой полк на привале, у плотины небольшого пруда. Был второй час после полдня. Солнце, красный шар в пыли, невыносимо пекло и жгло спину сквозь черный сюртук. Пыль, все такая же, неподвижно стояла над говором гудевшими, остановившимися войсками. Ветру не было, В проезд по плотине на князя Андрея пахнуло тиной и свежестью пруда. Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Он оглянулся на пруд, с которого неслись крики и хохот. Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две, заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими, голыми барахтавшимися в нем белыми телами, с кирпично красными руками, лицами и шеями. Все это голое, белое человеческое мясо с хохотом и гиком барахталось в этой грязной луже, как караси, набитые в лейку. Весельем отзывалось это барахтанье, и оттого оно особенно было грустно.
Один молодой белокурый солдат – еще князь Андрей знал его – третьей роты, с ремешком под икрой, крестясь, отступал назад, чтобы хорошенько разбежаться и бултыхнуться в воду; другой, черный, всегда лохматый унтер офицер, по пояс в воде, подергивая мускулистым станом, радостно фыркал, поливая себе голову черными по кисти руками. Слышалось шлепанье друг по другу, и визг, и уханье.
На берегах, на плотине, в пруде, везде было белое, здоровое, мускулистое мясо. Офицер Тимохин, с красным носиком, обтирался на плотине и застыдился, увидав князя, однако решился обратиться к нему:
– То то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили! – сказал он.
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»


В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.
В последнее время, после приезда государя из армии, произошло некоторое волнение в этих противоположных кружках салонах и произведены были некоторые демонстрации друг против друга, но направление кружков осталось то же. В кружок Анны Павловны принимались из французов только закоренелые легитимисты, и здесь выражалась патриотическая мысль о том, что не надо ездить во французский театр и что содержание труппы стоит столько же, сколько содержание целого корпуса. За военными событиями следилось жадно, и распускались самые выгодные для нашей армии слухи. В кружке Элен, румянцевском, французском, опровергались слухи о жестокости врага и войны и обсуживались все попытки Наполеона к примирению. В этом кружке упрекали тех, кто присоветывал слишком поспешные распоряжения о том, чтобы приготавливаться к отъезду в Казань придворным и женским учебным заведениям, находящимся под покровительством императрицы матери. Вообще все дело войны представлялось в салоне Элен пустыми демонстрациями, которые весьма скоро кончатся миром, и царствовало мнение Билибина, бывшего теперь в Петербурге и домашним у Элен (всякий умный человек должен был быть у нее), что не порох, а те, кто его выдумали, решат дело. В этом кружке иронически и весьма умно, хотя весьма осторожно, осмеивали московский восторг, известие о котором прибыло вместе с государем в Петербург.
В кружке Анны Павловны, напротив, восхищались этими восторгами и говорили о них, как говорит Плутарх о древних. Князь Василий, занимавший все те же важные должности, составлял звено соединения между двумя кружками. Он ездил к ma bonne amie [своему достойному другу] Анне Павловне и ездил dans le salon diplomatique de ma fille [в дипломатический салон своей дочери] и часто, при беспрестанных переездах из одного лагеря в другой, путался и говорил у Анны Павловны то, что надо было говорить у Элен, и наоборот.
Вскоре после приезда государя князь Василий разговорился у Анны Павловны о делах войны, жестоко осуждая Барклая де Толли и находясь в нерешительности, кого бы назначить главнокомандующим. Один из гостей, известный под именем un homme de beaucoup de merite [человек с большими достоинствами], рассказав о том, что он видел нынче выбранного начальником петербургского ополчения Кутузова, заседающего в казенной палате для приема ратников, позволил себе осторожно выразить предположение о том, что Кутузов был бы тот человек, который удовлетворил бы всем требованиям.
Анна Павловна грустно улыбнулась и заметила, что Кутузов, кроме неприятностей, ничего не дал государю.
– Я говорил и говорил в Дворянском собрании, – перебил князь Василий, – но меня не послушали. Я говорил, что избрание его в начальники ополчения не понравится государю. Они меня не послушали.
– Все какая то мания фрондировать, – продолжал он. – И пред кем? И все оттого, что мы хотим обезьянничать глупым московским восторгам, – сказал князь Василий, спутавшись на минуту и забыв то, что у Элен надо было подсмеиваться над московскими восторгами, а у Анны Павловны восхищаться ими. Но он тотчас же поправился. – Ну прилично ли графу Кутузову, самому старому генералу в России, заседать в палате, et il en restera pour sa peine! [хлопоты его пропадут даром!] Разве возможно назначить главнокомандующим человека, который не может верхом сесть, засыпает на совете, человека самых дурных нравов! Хорошо он себя зарекомендовал в Букарещте! Я уже не говорю о его качествах как генерала, но разве можно в такую минуту назначать человека дряхлого и слепого, просто слепого? Хорош будет генерал слепой! Он ничего не видит. В жмурки играть… ровно ничего не видит!
Никто не возражал на это.
24 го июля это было совершенно справедливо. Но 29 июля Кутузову пожаловано княжеское достоинство. Княжеское достоинство могло означать и то, что от него хотели отделаться, – и потому суждение князя Василья продолжало быть справедливо, хотя он и не торопился ого высказывать теперь. Но 8 августа был собран комитет из генерал фельдмаршала Салтыкова, Аракчеева, Вязьмитинова, Лопухина и Кочубея для обсуждения дел войны. Комитет решил, что неудачи происходили от разноначалий, и, несмотря на то, что лица, составлявшие комитет, знали нерасположение государя к Кутузову, комитет, после короткого совещания, предложил назначить Кутузова главнокомандующим. И в тот же день Кутузов был назначен полномочным главнокомандующим армий и всего края, занимаемого войсками.
9 го августа князь Василий встретился опять у Анны Павловны с l'homme de beaucoup de merite [человеком с большими достоинствами]. L'homme de beaucoup de merite ухаживал за Анной Павловной по случаю желания назначения попечителем женского учебного заведения императрицы Марии Федоровны. Князь Василий вошел в комнату с видом счастливого победителя, человека, достигшего цели своих желаний.
– Eh bien, vous savez la grande nouvelle? Le prince Koutouzoff est marechal. [Ну с, вы знаете великую новость? Кутузов – фельдмаршал.] Все разногласия кончены. Я так счастлив, так рад! – говорил князь Василий. – Enfin voila un homme, [Наконец, вот это человек.] – проговорил он, значительно и строго оглядывая всех находившихся в гостиной. L'homme de beaucoup de merite, несмотря на свое желание получить место, не мог удержаться, чтобы не напомнить князю Василью его прежнее суждение. (Это было неучтиво и перед князем Василием в гостиной Анны Павловны, и перед Анной Павловной, которая так же радостно приняла эту весть; но он не мог удержаться.)
– Mais on dit qu'il est aveugle, mon prince? [Но говорят, он слеп?] – сказал он, напоминая князю Василью его же слова.
– Allez donc, il y voit assez, [Э, вздор, он достаточно видит, поверьте.] – сказал князь Василий своим басистым, быстрым голосом с покашливанием, тем голосом и с покашливанием, которым он разрешал все трудности. – Allez, il y voit assez, – повторил он. – И чему я рад, – продолжал он, – это то, что государь дал ему полную власть над всеми армиями, над всем краем, – власть, которой никогда не было ни у какого главнокомандующего. Это другой самодержец, – заключил он с победоносной улыбкой.
– Дай бог, дай бог, – сказала Анна Павловна. L'homme de beaucoup de merite, еще новичок в придворном обществе, желая польстить Анне Павловне, выгораживая ее прежнее мнение из этого суждения, сказал.
– Говорят, что государь неохотно передал эту власть Кутузову. On dit qu'il rougit comme une demoiselle a laquelle on lirait Joconde, en lui disant: «Le souverain et la patrie vous decernent cet honneur». [Говорят, что он покраснел, как барышня, которой бы прочли Жоконду, в то время как говорил ему: «Государь и отечество награждают вас этой честью».]
– Peut etre que la c?ur n'etait pas de la partie, [Может быть, сердце не вполне участвовало,] – сказала Анна Павловна.
– О нет, нет, – горячо заступился князь Василий. Теперь уже он не мог никому уступить Кутузова. По мнению князя Василья, не только Кутузов был сам хорош, но и все обожали его. – Нет, это не может быть, потому что государь так умел прежде ценить его, – сказал он.
– Дай бог только, чтобы князь Кутузов, – сказала Анпа Павловна, – взял действительную власть и не позволял бы никому вставлять себе палки в колеса – des batons dans les roues.
Князь Василий тотчас понял, кто был этот никому. Он шепотом сказал:
– Я верно знаю, что Кутузов, как непременное условие, выговорил, чтобы наследник цесаревич не был при армии: Vous savez ce qu'il a dit a l'Empereur? [Вы знаете, что он сказал государю?] – И князь Василий повторил слова, будто бы сказанные Кутузовым государю: «Я не могу наказать его, ежели он сделает дурно, и наградить, ежели он сделает хорошо». О! это умнейший человек, князь Кутузов, et quel caractere. Oh je le connais de longue date. [и какой характер. О, я его давно знаю.]
– Говорят даже, – сказал l'homme de beaucoup de merite, не имевший еще придворного такта, – что светлейший непременным условием поставил, чтобы сам государь не приезжал к армии.
Как только он сказал это, в одно мгновение князь Василий и Анна Павловна отвернулись от него и грустно, со вздохом о его наивности, посмотрели друг на друга.


В то время как это происходило в Петербурге, французы уже прошли Смоленск и все ближе и ближе подвигались к Москве. Историк Наполеона Тьер, так же, как и другие историки Наполеона, говорит, стараясь оправдать своего героя, что Наполеон был привлечен к стенам Москвы невольно. Он прав, как и правы все историки, ищущие объяснения событий исторических в воле одного человека; он прав так же, как и русские историки, утверждающие, что Наполеон был привлечен к Москве искусством русских полководцев. Здесь, кроме закона ретроспективности (возвратности), представляющего все прошедшее приготовлением к совершившемуся факту, есть еще взаимность, путающая все дело. Хороший игрок, проигравший в шахматы, искренно убежден, что его проигрыш произошел от его ошибки, и он отыскивает эту ошибку в начале своей игры, но забывает, что в каждом его шаге, в продолжение всей игры, были такие же ошибки, что ни один его ход не был совершенен. Ошибка, на которую он обращает внимание, заметна ему только потому, что противник воспользовался ею. Насколько же сложнее этого игра войны, происходящая в известных условиях времени, и где не одна воля руководит безжизненными машинами, а где все вытекает из бесчисленного столкновения различных произволов?
После Смоленска Наполеон искал сражения за Дорогобужем у Вязьмы, потом у Царева Займища; но выходило, что по бесчисленному столкновению обстоятельств до Бородина, в ста двадцати верстах от Москвы, русские не могли принять сражения. От Вязьмы было сделано распоряжение Наполеоном для движения прямо на Москву.
Moscou, la capitale asiatique de ce grand empire, la ville sacree des peuples d'Alexandre, Moscou avec ses innombrables eglises en forme de pagodes chinoises! [Москва, азиатская столица этой великой империи, священный город народов Александра, Москва с своими бесчисленными церквами, в форме китайских пагод!] Эта Moscou не давала покоя воображению Наполеона. На переходе из Вязьмы к Цареву Займищу Наполеон верхом ехал на своем соловом энглизированном иноходчике, сопутствуемый гвардией, караулом, пажами и адъютантами. Начальник штаба Бертье отстал для того, чтобы допросить взятого кавалерией русского пленного. Он галопом, сопутствуемый переводчиком Lelorgne d'Ideville, догнал Наполеона и с веселым лицом остановил лошадь.
– Eh bien? [Ну?] – сказал Наполеон.
– Un cosaque de Platow [Платовский казак.] говорит, что корпус Платова соединяется с большой армией, что Кутузов назначен главнокомандующим. Tres intelligent et bavard! [Очень умный и болтун!]
Наполеон улыбнулся, велел дать этому казаку лошадь и привести его к себе. Он сам желал поговорить с ним. Несколько адъютантов поскакало, и через час крепостной человек Денисова, уступленный им Ростову, Лаврушка, в денщицкой куртке на французском кавалерийском седле, с плутовским и пьяным, веселым лицом подъехал к Наполеону. Наполеон велел ему ехать рядом с собой и начал спрашивать: