Петровский, Фёдор Александрович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Фёдор Алекса́ндрович Петро́вский
Дата рождения:

21 апреля 1890(1890-04-21)

Место рождения:

Москва, Российская империя

Дата смерти:

27 апреля 1978(1978-04-27) (88 лет)

Место смерти:

Москва, СССР

Страна:

Российская империя Российская империяСССР СССР

Научная сфера:

литературоведение

Место работы:

Московский университет
Институт мировой литературы

Альма-матер:

Московский университет

Научный руководитель:

А. А. Грушка, М. М. Покровский и С. И. Соболевский

Известные ученики:

М. Л. Гаспаров

Известен как:

филолог-классик, преподаватель древних языков, переводчик античных авторов.

Фёдор Алекса́ндрович Петро́вский (21 апреля 1890 — 27 апреля[1] 1978) — российский и советский филолог-классик, преподаватель древних языков, переводчик античных авторов.





Биография

Отец, Петровский Александр Григорьевич — главный санитарный врач Москвы, мать Сухотина Дарья Николаевна[2].

Внешние изображения
Ф. А. Петровский в мае 1957 г.
(участники научной сессии по классической филологии в ЛГУ)
librarius.narod.ru/personae/conf1961.htm

Учился в 5-й Московской гимназии[1]. Затем учился на историко-филологическом факультете Московского университета; его учителями были А. А. Грушка, М. М. Покровский и С. И. Соболевский.

Начав преподавать в Московском университете[Комм 1] Ф. А. Петровский стал читать со студентами оды Горация, но, не успев даже принять зачёта по своему курсу, был уволен с кафедры классической филологии сразу же после того, как заведование ею перешло к Н. Ф. Дератани.

В 1918 году подписал обращение в ВЧК от имени Правления общества младших преподавателей университета в защиту арестованного философа И. А. Ильина. В мае 1925 года был впервые арестован без предъявления обвинения. Через месяц из-под стражи освобожден. Вторично арестован в октябре 1929 года как «участник антисоветской группировки в Государственной академии художественных наук (ГАХН)». По постановлению особого совещания при коллегии ОГПУ от 20 ноября 1929 года приговорен к высылке в Северный край сроком на три года[3]; был отправлен в Архангельск[2][Комм 2]. По ходатайству Помполита через 2 года[1] был досрочно освобожден, вернулся в Москву, продолжил научную и преподавательскую работу. Работал в Институте мировой литературы заведующим сектором античной литературы. Ему принадлежат переводы «Сна Сципиона» Цицерона, сатир Ювенала (в соавторстве с Д. С. Недовичем) и Персия, эпиграмм Марциала, «Апофеоза божественного Клавдия» Сенеки, «Завещания поросенка» Сульпиция, «Кубышки» Плавта, издание Лукреция с параллельным стихотворным русским переводом и обширными комментариями, ставшее одним из наиболее авторитетных изданий (1946—1947), полный комментированный перевод сочинения Витрувия «Об архитектуре» (М., 1936), книга «Латинские эпиграфические стихотворения» (1962), представляющая собой сборник надписей, снабжённых переводом и комментарием, ряд глав в двухтомной «Истории римской литературы», а также переводы фрагментов произведений многих греческих и римских авторов, включённые в сборники «Античные авторы об искусстве» (М., 1938), «Греческие эпиграммы» (М.; Л., 1935), «Архитектура античного мира» (сост. В. П. Зубов, Ф. А. Петровский; М., 1948), средневековых «Утопии» Мора и «Город Солнца» Кампанеллы.

Ф. А. Петровский собрал коллекцию монет, которая находится в ГМИИ[4]; входил в состав редколлегии серии «Литературные памятники».

Напишите отзыв о статье "Петровский, Фёдор Александрович"

Комментарии

  1. Некоторые источники отмечают, что он преподавал и в Костромском университете — классическую философию.
  2. В 1935 году по делу «Немецкой фашистской организации (НФО) в СССР» был арестован его брат Михаил Александрович, сослан в Томск, там вновь арестован и вскоре расстрелян. По этому же делу были арестованы известные учёные Г. Г. Шпет и А. Г. Габричевский. Их фамилии, в числе прочих, значились на титульном листе первого тома немецко-русского словаря, под фамилией главного редактора, Л. Б. Каменева, и это, может быть, определило их судьбы.

Примечания

  1. 1 2 3 [magazines.russ.ru/inostran/2005/1/apt8-pr.html Апт С. Классическая филология]
  2. 1 2 [pkk.memo.ru/page%202/KNIGA/Pe.html#po.39 Справка]
  3. [www.ihst.ru/projects/sohist/books/letters1-89a.pdf Письма в защиту репрессированных]
  4. [www.coins-and-medals.ru/references/persons/rus/p/petrovskiy.shtml?rus Памятные медали]

Ссылки

Отрывок, характеризующий Петровский, Фёдор Александрович

«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.


Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.