Петров, Аполлон Александрович

Петров Аполлон Александрович
Род деятельности:	Дипломат
Дата рождения:	1907(1907)
Место рождения:	Российская империя
Гражданство:	Российская империя Российская империя СССР СССР
Дата смерти:	11 января 1949(1949-01-11)
Место смерти:	Москва, СССР
Награды и премии:

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Аполлон Александрович Петров (1907—1949) — советский государственный деятель, учёный-китаевед, историк китайской философии и дипломат.

Биография

Родился в 1907 году.

В 1935 году был научным сотрудником Ленинградского отделения Института востоковедения Академии наук, специалистом по древней китайской философии.

С 1941 года работал в НКИД СССР.

В мае 1942 года, со семьёй, Петров выехал в Чунцин, где тогда временно находилось возглавляемое Чан Кайши правительство Китая. Петров был направлен туда на работу в качестве первого секретаря.

С 1943 года — советник Посольства СССР в Китае. С этого же года и по апрель 1945 — заместитель заведующего Отделом печати НКИД СССР и заведующий Отделом печати НКИД СССР.

В период с 3.4.1945 по 25.2.1948 — чрезвычайный и полномочный посол СССР в Китае. Вручение верительной грамоты состоялось 8 мая 1945 года.

В 1948—1949 годах — эксперт-консультант Архивного управления МИД СССР.

Был членом ВКП(б). Доктор философских наук.

Умер скоропостижно 11 января 1949 года в Москве. Похоронен на Ваганьковском кладбище.

Работы А.А. Петрова положили начало марксистскому подходу к истории китайской философии. В своих работах А.А. Петров стремился доказать существование материалистической традиции в истории древнекитайской мысли. К этой традиции он относил философские взгляды мыслителя ханьского времени Ван Чуна. Данный подход к изучению истории китайской философии был продолжен Ян Хиншуном и Л.Д. Позднеевой.

Награды

• орден Ленина (05.11.1945)
• орден Трудового Красного Знамени (03.11.1944)

Личная жизнь

Осенью 1935 года женился на Юлии Павловне Аверкиевой, усыновив её дочь Елену. В 1937 году у них появилась вторая дочка — Зина.

По политическим мотивам Аверкиева была арестована 25 ноября 1947 года. В заключении 28 апреля 1948 года Юлия Павловна родила сына, которого у неё отобрали через две недели и отдали в детский дом, ничего не сказав о нём Аполлону Александровичу Петрову.

Труды

• Философия Китая в русском буржуазном китаеведении.(Критико-библиографический очерк).// Библиография Востока. Вып.7 (1934). М.-Л., 1935.
• Ван Би и основные проблемы его философского мировоззрения (226—249 гг. н. э.) Л., 1935.
• Ван Би (226—249): Из истории китайской философии. (Труды ИВ АН СССР. Т.13). М.-Л., Издательство АН, 1936.
• Из истории материалистических идей в древнем Китае (Ван Чун, I в. н.э.) // Вестник древней истории, 1939,№ 3. (8). С.49-71.
• Ван Чун — древнекитайский материалист и просветитель. М., Издательство АН, 1954.
• Ян Чжу — вольнодумец Древнего Китая. // Советское востоковедение. Т.1. М.-Л., 1940.
• Петров А. Китайская философия//БСЭ. Т. 32. М., 1936.

Ссылки

• [www.knowbysight.info/PPP/03659.asp Петров Аполлон Александрович]
• [www.ihst.ru/projects/sohist/books/ethnography/2/399-428.pdf Ю. П. Петрова-Аверкиева: ученый и человек]
• [china.edax.org/?p=1014 Список синологов, пишущих на русском языке]

Литература

• Китайская философия. Энциклопедический словарь. М., 1994. С.250. ISBN 5-244-00757-2
• Милибанд С.Д. Биобиблиографический словарь советских востоковедов. М., 1977. С. 427.
• Титаренко М.Л., Ломанов А.В.Глава VI. Изучение китайской философии и религии //В книге: Основные направления и проблемы российского китаеведения. Ответственный редактор Н.Л. Мамаева. Москва, 2014. С. 191-193.
• Буров В.Г. Изучение китайской философии в СССР//Великий Октябрь и развитие советского китаеведения. М., 1968.
• Скачков П.Е. Библиография Китая. М., 1960. По именному указателю.

Отрывок, характеризующий Петров, Аполлон Александрович

– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.


В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.