Петров, Борис Степанович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Петров Борис Степанович
Дата рождения:

10 июля 1910(1910-07-10)

Место рождения:

Орёл

Дата смерти:

1981(1981)

Место смерти:

Ленинград

Подданство:

Российская империя Российская империя

Гражданство:

РСФСР РСФСР
СССР СССР

Жанр:

пейзаж, жанровая картина

Учёба:

ЛИЖСА

Стиль:

реализм

Награды:

Петров Борис Степанович (10 июля 1910, Орёл — 1981, Ленинград) — русский советский живописец, пейзажист, альпинист, член Ленинградского Союза художников[1].





Биография

Борис Степанович Петров родился 10 июля 1910 года в Орле. После окончания в 1929 году в Ленинграде школы-девятилетки работал плотником в Стройтресте. В 1931—1933 годах учился на живописном факультете ИНПИИ — ЛИЖСА (не окончил). В 1933—1941 годах работал художником-оформителем в Горкомизо. Одновременно работал творчески преимущественно в жанре пейзажа. Во второй половине 1930-х годов Борис Петров участвовал в ряде выставок ленинградских художников, на которых экспонировал 17 пейзажей[2].

Участник Великой Отечественной войны, в 1941 добровольцем ушёл на фронт. До 1945 сражался на Ленинградском фронте, награждён медалями «За оборону Ленинграда», «За победу над Германией».[3] В 1943—1945 участвовал в выставках художников Ленинградского фронта[4]. В 1945 году был откомандирован из воинской части в Музей обороны Ленинграда, где проработал художником около года[2].

В дальнейшем после демобилизации Борис Петров работал художником в Ленизо, в творческой группе Комбината живописно-оформительского искусства ЛО ХФ РСФСР. В 1960 году по результатам выставок был принят кандидатом в члены ЛОСХ, в 1965 переведён в члены ЛОСХ, продолжил регулярно участвовать в выставках ленинградских художников, в том числе, — в выставках ветеранов ВОВ. В 1955 году впервые побывал на Кавказе. С этого времени и до конца жизни горы Кавказа и горный пейзаж стали не только главной темой творчества Б. С. Петрова, но и изменили образ его жизни. В возрасте сорока пяти лет он овладел альпинизмом и слаломом, месяцами в одиночку жил и работал в горах.

Среди созданных художником произведений пейзажи «Буксиры», «Финский залив», «Дзот»[4] (все 1944), «Ветреный день» (1946), «Черёмуха в цвету» (1953), «Кировский проспект»[5] (1958), «Весной у Летнего сада», «Стоянка барж»[6] (обе 1959), «Ночью на пике Терском», «Чегет»[7] (обе 1961), «Эльбрус»[8] (1962), «Лунное безмолвие»[9], «Новогодняя ночь в горах» (обе 1970), «Праздничные огни»(1961), «Рассвет», «Погода портится»[10] (обе 1975), «Таинство горной ночи» (1978), «Моя зимовка»[11] (1980) и другие. Петров написал множество полотен, создав целую живописную сюиту горных вершин, разнообразную и диковинную по колориту. Цвет и свет на высокогорье отличны от тех, к которым привык глаз в обычных условиях. Не случайно на выставках художника разгорались споры о необычности колорита того или иного пейзажа[12].

Выставки произведений художника состоялись в 1960 году в Нальчике, в 1963[13] (ДК им. Ленсовета) и 1975 (ДК им. Газа) годах в Ленинграде. Их освещали газеты[14], сюжеты о выставке 1963 года были показаны по ленинградскому (11 мая 1963 года) и Центральному (20 мая 1963 года) телевидению[15].

Борис Степанович Петров скончался в 1981 году в Ленинграде. Его произведения находятся в музеях и частных собраниях в России, Японии и других странах.

На рубеже 80-х и 90-х годов работы Бориса Петрова в составе экспозиций произведений ленинградских художников были представлены европейским зрителям на целом ряде зарубежных выставок[16][17][18].

Напишите отзыв о статье "Петров, Борис Степанович"

Примечания

  1. Справочник членов Ленинградской организации Союза художников РСФСР. — Л.: Художник РСФСР, 1980. — С. 92.
  2. 1 2 Центральный Государственный Архив литературы и искусства. СПб. Ф.78. Оп.5. Д.165. Л.17.
  3. Мы помним… Художники, искусствоведы — участники Великой Отечественной войны. — М.: СХ России, 2000. — С. 215.
  4. 1 2 Третья выставка работ художников ленинградского фронта. — Л.: Военное издательство Наркомата обороны, 1945. — С. 25.
  5. Осенняя выставка произведений ленинградских художников 1958 года. Каталог. — Л.: Художник РСФСР, 1959. — С. 21.
  6. Выставка произведений ленинградских художников 1960 года. Каталог. — Л.: Художник РСФСР, 1963. — С. 15.
  7. Выставка произведений ленинградских художников 1961 года. Каталог. — Л.: Художник РСФСР, 1964. — С. 31.
  8. Каталог весенней выставки произведений ленинградских художников 1965 года. — Л.: Художник РСФСР, 1970. — С. 24.
  9. Осенняя выставка произведений ленинградских художников 1971 года. Каталог. — Л.: Художник РСФСР, 1973. — С. 13.
  10. Наш современник. Зональная выставка произведений ленинградских художников 1975 года. Каталог. — Л.: Художник РСФСР, 1980. — С. 21.
  11. Зональная выставка произведений ленинградских художников 1980 года. Каталог. — Л.: Художник РСФСР, 1983. — С. 20.
  12. Выставка произведений художника-альпиниста Петрова Бориса Степановича. — Л., 1975. — С. 3.
  13. Центральный Государственный Архив литературы и искусства. СПб. Ф.78. Оп.5. Д.165. Л.18, 28, 30.
  14. Воспоминания о горах // Ленинградская правда. 1963, 27 марта.
  15. Центральный Государственный Архив литературы и искусства. СПб. Ф.78. Оп.5. Д.165. Л.34.
  16. РУССКИЕ ХУДОЖНИКИ peinture russe : catalogue / ARCOLE / Etude Gros-Delettrez. — Paris: Drouot Richelieu, 18 Fevrier, 1991. — INDEX 97 à 100.
  17. РУССКИЕ ХУДОЖНИКИ peinture russe : catalogue / ARCOLE / Etude Gros-Delettrez. — Paris: Drouot Richelieu, 26 Avril, 1991. — INDEX 252—253.
  18. Peintures Russes — РУССКИЕ ХУДОЖНИКИ : catalogue / s.a. Servarts n.v. / Palais Des Beaux-Arts. — Bruxelles: Servarts s.a., 17 Fevrier, 1993. — 64 p. — Р. 46.

Источники

См. также

Ссылки

  • [visualrian.ru/ru/site/gallery/#493566/ Художник Петров Борис Степанович на сайте РИАНовости. 1970 год, Кабардино-Балкария]

Отрывок, характеризующий Петров, Борис Степанович

– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.