Петров, Георгий Иванович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Георгий Иванович Петров
Дата рождения:

18 (31) мая 1912(1912-05-31)

Место рождения:

Пинега, Пинежский уезд, Архангельская губерния, Российская империя

Дата смерти:

13 апреля 1987(1987-04-13) (74 года)

Научная сфера:

гидроаэромеханика, газовая динамика

Место работы:

ЦАГИ, НИИ-1, МГУ, ИКИ

Учёная степень:

доктор технических наук

Учёное звание:

профессор,
академик АН СССР (1958)

Альма-матер:

МГУ (мехмат)

Научный руководитель:

В. В. Голубев

Известные ученики:

Ю. А. Рыжов, В. Б. Баранов, В. Я. Шкадов, А. Н. Осипцов, А. И. Вислый

Награды и премии:

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Гео́ргий Ива́нович Петро́в (18 [31] мая 1912 — 13 мая 1987) — советский учёный-механик, специалист в области гидроаэромеханики и газовой динамики, «вместе с С. П. Королёвым и М. В. Келдышем стоявший у истоков космонавтики»[1]. Академик АН СССР1958; член-корреспондент с 1953), доктор технических наук (1950), лауреат Сталинской премии первой степени (1949) и Государственной премии СССР (1979). Герой Социалистического Труда (1961).





Биография

Родился 18 (31) мая 1912 года в городе Пинега (ныне — посёлок в Архангельской области) в семье политических ссыльных. В 1930 году поступил на физико-математический (с 1933 года — механико-математический) факультет Московского университета; в 1935 году окончил университет по кафедре аэромеханики и был принят на работу в Центральный аэрогидродинамический институт имени Н. Е. Жуковского (ЦАГИ), в котором до этого проходил производственную практику (там был инженером, старшим инженером, заместителем начальника лаборатории). Выполненные в ЦАГИ работы Г. И. Петрова (опубликованы в 1937—1940 гг.) стали классикой теории гидродинамической устойчивости. В годы Великой Отечественной войны проводил важные исследования по совершенствованию аэродинамики самолётов, позволившие увеличить скорость истребителей «Ла-5» и «Як-3»[2].

В 1944 г. перешёл на работу в НИИ-1 (с 1965 г. НИИ Тепловых процессов, НИИТП; ныне — Исследовательский центр имени М. В. Келдыша), где занимался созданием и исследованием реактивных авиационных двигателей и испытательных сверхзвуковых стендов. С 1952 г. одновременно работал профессором кафедры аэромеханики мехмата МГУ; в 1955 г. по просьбе ректора МГУ И. Г. Петровского возглавил эту кафедру, переименованную в кафедру аэромеханики и газовой динамики, и заведовал ею до самой своей смерти[3].

С 1953 года — член-корреспондент Академии наук СССР, с 1958 г. — действительный член Академии наук СССР[4]. Вошёл в первоначальный состав Национального комитета СССР по теоретической и прикладной механике (1956).

Принимал деятельное участие в создании Института космических исследований АН СССР и по рекомендации президента АН СССР М. В. Келдыша стал в 1965 году его первым директором. Возглавлял Научный совет Академии наук СССР по проблемам Луны и планет. При активном участии Г. И. Петрова были разработаны и реализованы программы по изучению Луны, Венеры и Марса[1]. В 1987 г. перешёл на работу в Институт проблем механики АН СССР[2].

Организовал и возглавил (совместно с Г. Ф. Телениным, Л. А. Чудовым и Г. С. Росляковым) научный семинар по применению численных методов в динамике жидкостей и газов при Вычислительном центре МГУ[5].

Организатор и руководитель зимней школы НеЗаТеГиУс по нелинейным задачам теории гидродинамической устойчивости, проводившейся каждые два года начиная с 1976 г. Из обращения Г. И. Петрова к научной молодёжи:
Ни одна жизнь не идёт гладко, и каждому приходится пережить радость и горе, успехи и неуспехи, приобретения и потери. Мне пришлось испытать больше, чем вам, просто большей продолжительности эксперимент. Но я не могу пожаловаться на жизнь. То, что я успел прожить, я прожил неплохо, может быть, даже счастливо. Но понятие счастья трудно точно определить. Поэтому беру на себя смелость не только пожелать вам счастья, но и дать советы. Пожалуй, даже один совет. Живите без скуки. Могу похвастать: бывало трудно и тяжело, но мне никогда не было скучно. Самый мудрый из афоризмов Козьмы Пруткова: «Если хочешь быть счастлив, будь им». Для этого надо не терять, а развивать любопытство и фантазию. Без достаточного развития этих качеств не может быть настоящего учёного. А вы — студенты мехмата — на это звание претендуете. Не теряйте способность удивляться. Человек, ничему не удивляющийся, это тупой человек и по-человечески он не может быть счастлив. Кроме того, надо уметь работать и развивать в себе привычку работать. Ни при каких обстоятельствах не поступайтесь элементарной порядочностью и особенно научной порядочностью, чем бы это вам не грозило в данный момент. И тогда вы не потеряете счастья, которого я вам очень желаю.[6]

Главный редактор журнала «Механика жидкости и газа» (серия «Известий АН СССР»), член редколлегий журналов «Космические исследования» и «Прикладная математика и механика»[2][7].

Член Международной академии астронавтики[8].

Скончался 13 мая 1987 года[9]. Похоронен на Кунцевском кладбище в Москве[10].

Научная деятельность

Основные работы в области прикладной газовой динамики. Первые работы Г. И. Петрова рассматривают вопросы устойчивости вихревых слоёв, распространения колебаний в вязкой жидкости, выяснения физических условий распада ламинарного течения.

Один из авторов метода исследования устойчивости гидродинамических течений (метод Галёркина — Петрова). Доказал сходимость метода Галёркина отыскания собственных значений для широкого класса уравнений, включая уравнения для неконсервативных систем (такие, как, например, уравнения колебаний в вязкой жидкости). Работы Г. И. Петрова в данной области завершились созданием научной школы по гидродинамической устойчивости, получившей заслуженное признание в научном мире[11].

Исследования оптимальных систем косых скачков уплотнения, выполненные Г. И. Петровым, стали основополагающими в практике создания сверхзвуковых диффузоров. Г. И. Петров предложил и разработал идею плоского регулируемого сверхзвукового сопла для использования в аэродинамических трубах, развил теорию мостообразного скачка уплотнения, установил фундаментальный закон о предельном перепаде давления в скачке, который турбулентный пограничный слой способен выдержать без отрыва от стенки, разработал эффективные численные методы решения уравнений пограничного слоя при протекании в нём физико-химических процессов, а также методы численного расчёта обтекания тела с отошедшей ударной волной[4][12].

Участвовал в разработке методов тепловой защиты первых отечественных спускаемых космических аппаратов. За большие успехи в развитии ракетной промышленности, науки и техники, и успешное осуществление первого в мире полёта человека в космическое пространство на корабле-спутнике «Восток» был удостоен звания Героя Социалистического Труда (Указ Президиума Верховного Совета СССР от 17 июня 1961 г.; не публиковался)[13][14].

Г. И. Петров был одним из создателей нового научного направления — космической газовой динамики, предметом которого стало изучение солнечного ветра, обтекания планет солнечным ветром, проблем входа тел с большими сверхзвуковыми скоростями в плотные слои планетных атмосфер, механизмов разогрева хромосферы и короны Солнца, взаимодействия солнечного ветра с межзвёздной средой[15].

Разработал оптические методы визуального изучения воздушных слоёв.

Предложил оригинальную идею для объяснения Тунгусского явления 1908 г., получившую широкий научный резонанс[16]. Рассмотрев проблему торможения тел в атмосфере с низкой массовой плотностью, Г. И. Петров выявил новую — взрывную — форму входа в атмосферу космического объекта (не дающую, в отличие от случая обычных метеоритов, видимых следов распавшегося тела)[1].

Педагогическая деятельность

Работая в МГУ, в течение многих лет читал специальный курс по прикладной газовой динамике. Руководил работой специальных семинаров для студентов и аспирантов кафедры аэромеханики и газовой динамики, а также научного семинара для сотрудников кафедры и Института механики МГУ[4].

Совмещение Г. И. Петровым преподавательской работы в МГУ и научной работы в научно-исследовательских институтов способствовало тому, что на кафедре он ставил актуальные для практики задачи, рождённые в научных коллективах. Обладая чутким и отзывчивым характером, он быстро вызывал симпатии людей, всегда был окружён студентами и аспирантами[9].

Общественная деятельность

Активно выступал против проекта переброски части стока северных рек в бассейн Волги. Утверждал, что переброска речного стока — это глубоко ошибочное мероприятие, и реализация проекта привела бы к крайне опасным экологическим последствиям, нанесла бы невосполнимый ущерб экономике и культуре страны. В числе других крупных учёных подписал письмо протеста в Президиум XXVII съезда КПСС.

Был твёрд в отстаивании своей научной позиции и нетерпим к проявлениям недобросовестности в науке. Заявлял свою позицию публично, в том числе и через центральные газеты. 14 мая 1962 года опубликовал в газете «Правда» статью «Дельцы от науки и их покровители», приведшую к разбирательству на самом высоком уровне и имевшую серьёзные последствия.

Анекдоты

В связи с обсуждением перспектив дальних космических полётов, в которых очень существенной оказывается психологическая совместимость экипажа, Г. И. Петров предложил подобрать в экипаж четырёх преферансистов.

Награды

Память

Внешние изображения
[www.moscow-tombs.ru/1987/petrov_gi.htm Надгробный памятник на могиле Петрова Г. И. Кунцевское кладбище]

Мемориальная доска установлена в 1988 году на здании газодинамической лаборатории Исследовательского центра имени М. В. Келдыша в Москве, где в 1944—1966 гг. работал Г. И. Петров.

Публикации

  • Петров Г. И.  О распространении колебаний в вязкой жидкости и возникновении турбулентности. — М.: ЦАГИ, 1938.
  • Петров Г. И.  Применение метода Галёркина к задаче об устойчивости течения вязкой жидкости // Прикладная математика и механика. Новая серия. — 1940. — Т. 4. — Вып. 3. — С. 3—11.
  • Петров Г. И.  [epizodsspace.airbase.ru/bibl/znan/1970/1/1-kos-iss.html Космические исследования в СССР]. — М.: Знание, 1970. — 46 с.
  • Петров Г. И.  Избранные труды. Аэромеханика больших скоростей и космические исследования. — М.: Наука, 1992. — 306 с.

Напишите отзыв о статье "Петров, Георгий Иванович"

Примечания

  1. 1 2 3 Баранов и др., 1987, с. 365.
  2. 1 2 3 По материалам статьи: [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=12277 Каргапольцев С.  Герой Соц. Труда Петров Георгий Иванович].
  3. Механика в Московском университете, 1992, с. 112.
  4. 1 2 3 Механика в Московском университете, 2005, с. 150.
  5. Механика в Московском университете, 2005, с. 127, 150.
  6. [www.imec.msu.ru/pages/05-03-17-3031377.html Воспоминания о Г. И. Петрове. Лекция профессора В. Б. Баранова в Мемориальном кабинете Л. И. Седова]
  7. Баранов и др., 1987, с. 366.
  8. [www.astronautix.com/astros/peteorgi.htm Petrov, Georgi Ivanovich (1912—1987). Russian scientist]
  9. 1 2 Механика в Московском университете, 2005, с. 127.
  10. [moscow-tombs.ru/1987/petrov_gi.htm Могила Г. И. Петрова на Кунцевском кладбище]
  11. Механика в Московском университете, 2005, с. 134.
  12. Мехмат МГУ 80, 2013, с. 167.
  13. Мехмат МГУ 80, 2013, с. 167—168.
  14. [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=12277 Герои страны]
  15. Механика в Московском университете, 2005, с. 140.
  16. Гипотезы о природе Тунгусского метеорита

Литература

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=12277 Петров, Георгий Иванович]. Сайт «Герои Страны».

  • [www.biografija.ru/show_bio.aspx?id=105595 Петров Георгий Иванович] на сайте «Биография.ру»
  • [www.krugosvet.ru/enc/nauka_i_tehnika/fizika/PETROV_GEORGI_IVANOVICH.html Петров Георгий Иванович] в энциклопедии «Кругосвет»
  • [www.imec.msu.ru/pages/05-03-17-3031377.html Воспоминания о Г. И. Петрове.] Лекция профессора В. Б. Баранова в Мемориальном кабинете Л. И. Седова
  • [iki.cosmos.ru/events/2012/ves0450a.pdf К 100-летию со дня рождения Г. И. Петрова]

Отрывок, характеризующий Петров, Георгий Иванович

Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.


На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.


Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.