Петров, Иван Ефимович

Иван Ефимович Петров
Дата рождения	18 (30) сентября 1896(1896-09-30)
Место рождения	Трубчевск, Орловская губерния, Российская империя
Дата смерти	7 апреля 1958(1958-04-07) (61 год)
Место смерти	Москва, СССР
Принадлежность	Российская империя Российская империя → СССР СССР
Годы службы	1916—1917 1918—1958
Звание
Сражения/войны	Гражданская война в России, Афганская кампания (1929), Великая Отечественная война
Награды и премии	Иностранные награды:

Ива́н Ефи́мович Петро́в (18 [30] сентября 1896; Трубчевск Орловской губернии — 7 апреля 1958; Москва) — советский военачальник, генерал армии. Герой Советского Союза (1945).

Биография

Иван Ефимович Петров родился в городе Трубчевск Брянской области в семье сапожника. Русский. Член РКП(б) с 1918 года.

Поступил в мужскую прогимназию, а в 1913 году в учительскую семинарию в городе Карачев, которую окончил осенью 1916 года.

Начало военной службы

В январе 1917 года И. Е. Петров поступил в Алексеевское юнкерское училище в Москве, которое окончил 1 июня 1917 года.

По окончании училища в чине прапорщика служил командиром полуроты в запасном 156-м пехотном полку в Астрахани. Переболел дизентерией и был уволен из армии по состоянию здоровья.

Начало службы в Красной армии

В 1918 году вступил добровольцем в РККА. Участник Гражданской войны.

Воевал на Восточном фронте в составе 25-й стрелковой дивизии. Участвовал в подавлении восстания анархистов в Самаре (май 1918 года), в составе 1-го самарского коммунистического отряда участвовал в боях под Сызранью, Самарой, Мелекессом, Симбирском, в боях против белочехов (1919 год) и уральских казаков. С мая 1920 — на Западном фронте против белополяков. Командир взвода, член военного трибунала особого отряда, военный комиссар полка.

Служба в Средней Азии

После окончания гражданской войны И. Е. Петров — командир отдельного кавалерийского эскадрона, полка, отдельной бригады 11 кавалерийской дивизии Первой конной армией. С весны 1922 года началась его служба в Туркестане, куда была переброшена его дивизия для борьбы с басмачами.

В сентябре 1922 года И. Е. Петров был назначен командиром сводного отряда 2-й бригады 11-й кавалерийской дивизии, входящей в состав 13-го стрелкового корпуса, специально созданного для борьбы с басмачами в Матчинском бекстве.

Позднее лихая атака бойцов 11-й кавдивизии под командованием И. Е. Петрова у колодца Такай-Кудук, в которой 23 сентября 1922 года был уничтожен курбаши Абду-Саттар-хан вместе со всем своим отрядом, была отмечена в приказе войскам 13-го стрелкового корпуса.

В 1926 и в 1931 годах И. Е. Петров окончил стрелково-тактические курсы усовершенствования комсостава РККА (КУКС «Выстрел»).

В 1929 году он — командир 2-го Туркменского кавалерийского полка Туркменской бригады. В том же году принял участие в военной операции Красной армии в Афганистане. В 1931—1932 — командир 1-й Туркестанской горнострелковой дивизии. В 1932—1940 годах начальник и военком объединённой военной школы (с 1937 года Ташкентское пехотное училище). 4 ноября 1939 года присвоено звание комдива. С июня 1940 года — он командир 194-й стрелковой дивизии, с октября — инспектор пехоты Среднеазиатского военного округа. С введением в РККА генеральских званий 4 июня 1940-го года И. Е. Петрову было присвоено звание «генерал-майор».

В марте 1941 года Петров был назначен командиром 27-го механизированного корпуса, формировавшегося в Средней Азии.

Период Великой Отечественной войны

С началом Великой Отечественной войны корпус ускоренными темпами закончил формирование и был направлен в район Брянска. 8 июля 1941 года советским Генеральным штабом на основе опыта первых дней войны было принято решение о расформировании корпусного звена бронетанковых войск и переформировании имевшихся танковых дивизий по новым штатам. 15 июля 1941 года управление 27-го механизированного корпуса было расформировано. Генерал И. Е. Петров был назначен командиром 1-й кавалерийской дивизии.

20 августа 1941 года Петров стал командиром 25-й Чапаевской стрелковой дивизии, с которой принял участие в обороне Одессы. 5 октября 1941 года генерал-майор И. Е. Петров принял командование Приморской армией. Он руководил эвакуацией советских войск из Одессы на Крымский полуостров.

Генерал И. Е. Петров был одним из руководителей обороны Севастополя. В ноябре — декабре 1941 года войска под командованием Петрова и моряки Черноморского флота под командованием вице-адмирала Ф. С. Октябрьского отразили два наступления 11-й немецкой армии под командованием генерал-полковника Э. Манштейна. В дальнейшем до лета 1942 года советские войска в Севастопольском оборонительном районе под командованием И. Е. Петрова успешно сковывали крупные силы немецких войск. В июне-июле 1942 года блокированный гарнизон Севастопольского оборонительного района 4 недели отражал новое наступление превосходящих сил немецких войск Э. Манштейна. После сдачи города И. Е. Петров, среди прочих руководителей обороны, был эвакуирован на подводной лодке. Тяжело переживая поражение и невозможность спасти защитников города, перед эвакуацией Петров попытался застрелиться, но был удержан своими соратниками от этого поступка.

С августа 1942 года И. Е. Петров командовал войсками 44-й армии. С октября 1942 года — командующий Черноморской группой войск Закавказского фронта. На этих постах отличился в боях при обороне Кавказа, особенно значительную роль сыграл во время Туапсинской оборонительной операции. 14 октября 1942 года И. Е. Петрову присвоено воинское звание «генерал-лейтенант». С марта 1943 года И. Е. Петров начальник штаба, а с мая — командующий Северо-Кавказским фронтом. Войска фронта под командованием И. Е. Петрова успешно участвовали в Новороссийско-Таманской операции, Новороссийской десантной операции, в боях при освобождении Таманского полуострова и городов Майкоп, Краснодар и Новороссийск. 27 августа 1943 года И. Е. Петрову присвоено звание генерал-полковника, а 9 октября 1943 — генерала армии. . Войска фронта в ноябре 1943 года форсировали Керченский пролив и заняли плацдармы на Керченском полуострове, проведя исключительно трудную Керченско-Эльтигенскую десантную операцию. 20 ноября 1943 года на основании директивы Ставки ВГК от 15 ноября 1943 года фронт преобразован в отдельную Приморскую армию. Однако 3 марта 1944 года за неудачное проведение ряда частных наступательных операций (в том числе десант на мыс Тархан и десант в Керченский порт) Петров был освобождён от должности командующего Приморской армией, зачислен в резерв Ставки ВГК и понижен в звании до генерал-полковника. С 13 марта 1944 года генерал-полковник Петров И. Е. командовал 33-й армией Западного фронта, с 12 апреля он командующий 2-м Белорусским, с 6 августа — 4-м Украинским фронтами. Отличился в боях при Восточно-Карпатской операции, войска его фронта освободили Закарпатскую Украину. 26 октября 1944 года Ивану Ефимовичу Петрову вновь присвоено воинское звание генерала армии. Однако из-за неудачного начала наступления войск фронта в Моравско-Остравской операции директивой Ставки Верховного Главнокомандования № 11041 от 17 марта 1945 года Петров был обвинен в неподготовленности наступления и в том, что не доложил о неготовности войск фронта в Ставку. В директиве было указано: «Ставка последний раз предупреждает генерала армии Петрова и указывает ему на его недочёты в руководстве войсками». А вскоре приказом Верховного Главнокомандующего СССР И. В. Сталина № 11045 от 25 марта 1945 года он был снят с должности командующего войсками фронта с резкой формулировкой: «Генерала армии Петрова И. Е. снять с должности командующего войсками 4-го Украинского фронта за попытку обмануть Ставку насчёт истинного положения войск фронта, не готовых полностью к наступлению в назначенный срок, в результате чего была сорвана намеченная на 10 марта операция. Генералу армии Петрову после сдачи войск фронта прибыть в распоряжение Ставки». В марте 1945 года И. Е. Петров был назначен начальником штаба 1-го Украинского фронта. За умелое управление войсками в Берлинской и Пражской операциях, инициативу и самоотверженность 29 мая 1945 года генералу армии Ивану Ефимовичу Петрову было присвоено звание Героя Советского Союза.

Послевоенные годы

Академик Абрам Алиханов в своих воспоминаниях утверждал, что Сталин намеревался присвоить в 1952 году И. Петрову звание маршала.

После войны командовал войсками Туркестанского военного округа, в 1952—1953 годах — 1-й заместитель главного инспектора Советской Армии, затем начальник Главного управления боевой и физической подготовки, 1-й заместитель главкома Сухопутных войск, главный инспектор Министерства Обороны СССР. Депутат Верховного Совета СССР 2—4-го созывов.

Во время Ашхабадского землетрясения его сын Юрий Иванович Петров, подполковник Советской армии, был застрелен мародёром.

Петров умер 7 апреля 1958. Похоронен в Москве, на Новодевичьем кладбище.

Награды

• Герой Советского Союза.
• Пять орденов Ленина.
• Четыре ордена Красного Знамени.
• Орден Суворова 1 степени.
• Орден Кутузова 1 степени.
• Орден Красной Звезды.
• Орден Трудового Красного Знамени Туркменской ССР.
• Орден Трудового Красного Знамени Узбекской ССР.
• Орден Трудового Красного Знамени.
• Медали.
• Орден Заслуг 1 степени (ВНР).
• Орден Белого льва «За Победу» 2 степени (ЧССР).
• Военный крест 1939 года (ЧССР).
• Орден «Крест Грюнвальда» 3 степени (ПНР).
• Медаль Победы и Свободы (ПНР).
• Крест «За выдающиеся заслуги» (США).

Память

• В честь генерала Петрова названы улицы в Одессе, Севастополе, Керчи, Ташкенте, Трубчевске.
• В двухсерийном фильме «Подвиг Одессы» роль командующего отдельной Приморской армией генерал-майора Петрова сыграл актёр Юрий Дедович.
• В двухсерийном фильме «Море в огне» роль генерала Петрова исполнил актёр Николай Гринько.
• В фильме «Битва за Севастополь» в роли генерала Петрова снялся Валерий Гришко.
• Генерал Петров упоминается в документальных фильмах «Память навсегда» (1975, режиссёр и автор сценария Джемма Фирсова.[www.net-film.ru/found-page-1/?search=q%D0%9B%D0%B5%D1%81%D0%B5%D0%BB%D0%B8%D0%B4%D0%B7%D0%B5#]) и «Великая Отечественная» Романа Кармена (в американском прокате этот фильм вышел под названием «Неизвестная война»). [www.net-film.ru/found-page-1/?search=q%D0%9B%D0%B5%D1%81%D0%B5%D0%BB%D0%B8%D0%B4%D0%B7%D0%B5#]
• Владимир Карпов описал жизнь генерала Петрова в романе «Полководец» (М.: 1990. ISBN 978-5-94538-256-5).

Литература

• Лучинский А. А. Генерал армии И. Е. Петров // Военно-исторический журнал / Гл. ред В. А. Мацуленко. — М.: Тип. «Красная звезда», 1976. — № 9. — С. 121—125. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0321-0626&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0321-0626].

Ссылки

• [www.biograph.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=1870:petrovie&catid=33:warlords&Itemid=23 Петров Иван Ефимович] (рус.). На сайте «Международный объединённый биографический центр». Проверено 9 августа 2014.
• [encyclopedia.mil.ru/encyclopedia/heroes/USSR/more.htm?id=11799206@morfHeroes Петров Иван Ефимович (биография)] Энциклопедия (рус.). На сайте «Минобороны России». Проверено 9 августа 2014.
• Уфаркин Н. В.. [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=1825 Петров Иван Ефимович] (рус.). На сайте «Герои страны». Проверено 9 августа 2014.
• [ru.rodovid.org/wk/Запись:653430 Петров, Иван Ефимович] на «Родоводе». Дерево предков и потомков
• [mechcorps.rkka.ru/files/mechcorps/index.htm Механизированные корпуса РККА].(недоступная ссылка)

Источники

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=1825 Петров, Иван Ефимович]. Сайт «Герои Страны».

Отрывок, характеризующий Петров, Иван Ефимович

– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.