Петров, Сергей Анатольевич

Сергей Анатольевич Петров
Род деятельности:	депутат Государственной Думы V и VI созывов от партии Справедливая Россия, основатель группы компаний РОЛЬФ.
Место рождения:	Чкалов, СССР
Гражданство:	Российская Федерация

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Серге́й Анато́льевич Петро́в (1954, Чкалов) — депутат Государственной Думы от политической партии «Справедливая Россия», член Комитета Государственной Думы по бюджету и налогам.

Основатель и бенефициар, до 2004 года — президент группы компаний «РОЛЬФ».

Биография

После окончания школы в 1971 поступил в Оренбургское высшее военное краснознаменное авиационное училище летчиков им. И. С. Полбина.

В 1975 году присвоена квалификация офицера с военно-специальным образованием лётчик-инженер, служил инструктором в училище.

В 1982 году в звании майора уволен из рядов Советской Армии, а также исключен из КПСС за участие в неофициальной демократической организации и антисоветскую агитацию.

В 1982—1987 получил второе высшее образование в Заочном институте советской торговли (нв.РГТЭУ) по специальности экономика труда.

В 1989—1991 — директор автопрокатного подразделения компании «РОЗЕК-Кар».

В августе 1991 года создал собственную компанию «РОЛЬФ».

В 2004 покинул пост президента компании, передав оперативное управление наемным менеджерам. До 2007 года занимался долгосрочной стратегией развития компании.

2 декабря 2007 года избран депутатом Государственной Думы от политической партии «Справедливая Россия». Является членом Комитета по бюджету и налогам.

4 декабря 2011 года избран депутатом Государственной Думы от политической партии «Справедливая Россия»

Личная жизнь и семья

Женат. Имеет двоих сыновей. Увлекается горными лыжами, ездой на велосипеде. Собирает модели кораблей русско-японской войны.

Доходы

В 2009 году занимал 51 место в списке Forbes «Сто богатейших бизнесменов России».
В 2010 занял 50 место в списке Forbes «Власть и деньги 2010».

Взгляды

О бизнесе в России:

К сожалению, бизнес в России практически беззащитен. И у бизнесменов не так много способов себя защитить… Бизнес — это не ради денег. Деньги в бизнесе — это всего лишь кровь в организме, которая ему позволяет существовать…Самый прибыльный бизнес — это честный бизнес. Хватит одного принципа, потому что он самый главный и все другие следуют из него… Серьёзным инвесторам, которые приходят надолго, нужны перемены. Без сигнала, что в стране начинается демократизация, большая часть западных инвесторов не придет.

Я человек либеральных взглядов, но понимаю, что лучшая комбинация для нашей страны — бизнес и социал-демократия. И в такой компании нужно людей убеждать, что никто, кроме бизнеса, не вытащит нашу страну из болота, что бизнес и экономика — синонимы.

Политические взгляды:

Все это – расстановка стульев на «Титанике».

Но мне было тошно при коммунизме независимо от того, полезен он был лично для меня или нет.

Ясно одно — пока не будет партийной конкуренции, о нормальной антикоррупционной кампании не может идти и речи.

Нужны реформы обычного демократического характера, чтобы показать инвесторам: мы начали двигаться! Как только мы решим создавать инвестиционный климат, дружелюбную среду для бизнеса, то кому-то в погонах уже нельзя будет командовать. Дальше включаются профессионалы, которым никто не мешает, и идет тонкая настройка. Либо мы продолжаем раздувать щеки, либо создаем реальную экономику.

До тех пор пока в стране не будет политической конкуренции, то есть до того времени пока чиновники не будут знать, что возьми они взятку — их выкинут к чертовой матери с работы, никаких перемен, конечно, не произойдет.

Дело даже не в том, что коррумпированная бюрократия не способна на экономические и политические реформы. Она вообще не в состоянии пропускать никакие сигналы, включая команды сверху. Всякие благие намерения власти, если бы вдруг такие появились, увязнут в ней, как топор в тесте. Как часы работают лишь схемы всероссийского «роспила».

Можно ли в нашей необъятной стране найти 10 честных прокуроров? Без сомнения. Но не при этой власти.

Эволюционного выхода у нас не осталось .

Отрывок, характеризующий Петров, Сергей Анатольевич

Из всех этих лиц более всех возбуждал участие в князе Андрее озлобленный, решительный и бестолково самоуверенный Пфуль. Он один из всех здесь присутствовавших лиц, очевидно, ничего не желал для себя, ни к кому не питал вражды, а желал только одного – приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов. Он был смешон, был неприятен своей ироничностью, но вместе с тем он внушал невольное уважение своей беспредельной преданностью идее. Кроме того, во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не было на военном совете в 1805 м году, – это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон и его страшным именем разрушали предположения один другого. Один Пфуль, казалось, и его, Наполеона, считал таким же варваром, как и всех оппонентов своей теории. Но, кроме чувства уважения, Пфуль внушал князю Андрею и чувство жалости. По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, что позволил себе сказать Паулучи императору, но главное по некоторой отчаянности выражении самого Пфуля, видно было, что другие знали и он сам чувствовал, что падение его близко. И, несмотря на свою самоуверенность и немецкую ворчливую ироничность, он был жалок с своими приглаженными волосами на височках и торчавшими на затылке кисточками. Он, видимо, хотя и скрывал это под видом раздражения и презрения, он был в отчаянии оттого, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.
Прения продолжались долго, и чем дольше они продолжались, тем больше разгорались споры, доходившие до криков и личностей, и тем менее было возможно вывести какое нибудь общее заключение из всего сказанного. Князь Андрей, слушая этот разноязычный говор и эти предположения, планы и опровержения и крики, только удивлялся тому, что они все говорили. Те, давно и часто приходившие ему во время его военной деятельности, мысли, что нет и не может быть никакой военной науки и поэтому не может быть никакого так называемого военного гения, теперь получили для него совершенную очевидность истины. «Какая же могла быть теория и наука в деле, которого условия и обстоятельства неизвестны и не могут быть определены, в котором сила деятелей войны еще менее может быть определена? Никто не мог и не может знать, в каком будет положении наша и неприятельская армия через день, и никто не может знать, какая сила этого или того отряда. Иногда, когда нет труса впереди, который закричит: „Мы отрезаны! – и побежит, а есть веселый, смелый человек впереди, который крикнет: «Ура! – отряд в пять тысяч стоит тридцати тысяч, как под Шепграбеном, а иногда пятьдесят тысяч бегут перед восемью, как под Аустерлицем. Какая же может быть наука в таком деле, в котором, как во всяком практическом деле, ничто не может быть определено и все зависит от бесчисленных условий, значение которых определяется в одну минуту, про которую никто не знает, когда она наступит. Армфельд говорит, что наша армия отрезана, а Паулучи говорит, что мы поставили французскую армию между двух огней; Мишо говорит, что негодность Дрисского лагеря состоит в том, что река позади, а Пфуль говорит, что в этом его сила. Толь предлагает один план, Армфельд предлагает другой; и все хороши, и все дурны, и выгоды всякого положения могут быть очевидны только в тот момент, когда совершится событие. И отчего все говорят: гений военный? Разве гений тот человек, который вовремя успеет велеть подвезти сухари и идти тому направо, тому налево? Оттого только, что военные люди облечены блеском и властью и массы подлецов льстят власти, придавая ей несвойственные качества гения, их называют гениями. Напротив, лучшие генералы, которых я знал, – глупые или рассеянные люди. Лучший Багратион, – сам Наполеон признал это. А сам Бонапарте! Я помню самодовольное и ограниченное его лицо на Аустерлицком поле. Не только гения и каких нибудь качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но, напротив, ему нужно отсутствие самых лучших высших, человеческих качеств – любви, поэзии, нежности, философского пытливого сомнения. Он должен быть ограничен, твердо уверен в том, что то, что он делает, очень важно (иначе у него недостанет терпения), и тогда только он будет храбрый полководец. Избави бог, коли он человек, полюбит кого нибудь, пожалеет, подумает о том, что справедливо и что нет. Понятно, что исстари еще для них подделали теорию гениев, потому что они – власть. Заслуга в успехе военного дела зависит не от них, а от того человека, который в рядах закричит: пропали, или закричит: ура! И только в этих рядах можно служить с уверенностью, что ты полезен!“
Так думал князь Андрей, слушая толки, и очнулся только тогда, когда Паулучи позвал его и все уже расходились.
На другой день на смотру государь спросил у князя Андрея, где он желает служить, и князь Андрей навеки потерял себя в придворном мире, не попросив остаться при особе государя, а попросив позволения служить в армии.


Ростов перед открытием кампании получил письмо от родителей, в котором, кратко извещая его о болезни Наташи и о разрыве с князем Андреем (разрыв этот объясняли ему отказом Наташи), они опять просили его выйти в отставку и приехать домой. Николай, получив это письмо, и не попытался проситься в отпуск или отставку, а написал родителям, что очень жалеет о болезни и разрыве Наташи с ее женихом и что он сделает все возможное для того, чтобы исполнить их желание. Соне он писал отдельно.
«Обожаемый друг души моей, – писал он. – Ничто, кроме чести, не могло бы удержать меня от возвращения в деревню. Но теперь, перед открытием кампании, я бы счел себя бесчестным не только перед всеми товарищами, но и перед самим собою, ежели бы я предпочел свое счастие своему долгу и любви к отечеству. Но это последняя разлука. Верь, что тотчас после войны, ежели я буду жив и все любим тобою, я брошу все и прилечу к тебе, чтобы прижать тебя уже навсегда к моей пламенной груди».
Действительно, только открытие кампании задержало Ростова и помешало ему приехать – как он обещал – и жениться на Соне. Отрадненская осень с охотой и зима со святками и с любовью Сони открыли ему перспективу тихих дворянских радостей и спокойствия, которых он не знал прежде и которые теперь манили его к себе. «Славная жена, дети, добрая стая гончих, лихие десять – двенадцать свор борзых, хозяйство, соседи, служба по выборам! – думал он. Но теперь была кампания, и надо было оставаться в полку. А так как это надо было, то Николай Ростов, по своему характеру, был доволен и той жизнью, которую он вел в полку, и сумел сделать себе эту жизнь приятною.