Петров, Сергей Порфирьевич

Петров Сергей Порфирьевич
1-й секретарь Чувашского обкома ВКП(б)
1926 — 1937
Рождение:	4 (16) октября 1889(1889-10-16) Аттиково, Чебоксарский уезд, Казанская губерния
Смерть:	15 февраля 1942(1942-02-15) (52 года) Долинка, Казахская ССР
Партия:	ВКП(б)

Петров Сергей Порфирьевич (04(16) октября 1889, Аттиково, Чебоксарский уезд, Казанская губерния — 15 февраля 1942, Долинка, Казахская ССР) — советский партийный деятель. В 1926—1937 гг. 1-й секретарь Чувашского обкома ВКП(б).

Биография

Детство и юность

Родился в бедной чувашской крестьянской семье. В своей автобиографии он писал: «В 1903 году, когда мне было 13 лет, я получил свидетельство об окончании земского начального училища и осенью, в последние дни навигации, тихонько от родителей убежал в Казань. Так я порвал с деревней». Скитался по городам, работал посудником в чайных и ресторанах, сортировщиком яиц в купеческих перевалочных базах, продавцом в трактирах и постоялых дворах.

В конце 1907 г. С. Петров переезжает в г. Самару к дяде, музыканту, играющему на гуслях. С его помощью он выучивается игре на гармонике и рояле и устраивается работать трактирным музыкантом, выступает в ресторанах. В 1913 г. Сергей Порфирьевич заканчивает счетоводные курсы, а в 1914 г. выучивается на вагоновожатого. Работает кондуктором и вагоновожатым.

В 1916 году С. П. Петров был мобилизован в российскую армию.

Участие в революциях

В 1917 г. С. П. Петров в составе одного из полков участвовал в Февральской и Октябрьской революциях в Петрограде. В августе 1917 г. вступает в ряды РСДРП(б). Из армии возвращается в Самару, где работал в революционном трибунале, секретарем профсоюза железнодорожников. Осенью 1918 г. Самарский губернский комитет РКП(б) посылает его на работу в Главное управление Самаро-Златоустовской железной дороги.

Служба в Красной Армии

В апреле 1919 г. С. П. Петров по партийной мобилизации вступил в красную Армию, где участвовал в формировании продовольственного полка. А затем стал его политическим комиссаром. В августе-ноябре 1919 г. возглавляет политотдел 20-й отдельной стрелковой бригады. В последующие годы он служил политработником в 13-й, 60-й, 147-й отдельных стрелковых бригадах, с мая по сентябрь 1921 г. был военком и начальник политотдела 145-й стрелковой бригады.

Партийная деятельность

В конце 1923 г. Петрова отозвали на партийную работу: работал секретарем Центрального райкома г. Самара, заместителем заведующего организационным отделом Самарского губкома партии, а с ноября 1925 г. по июль 1926 г. — секретарем Бугуруслановского укома партии.

Летом 1926 г. секретарь ЦК ВКП(б) С. В. Косиор предложил С. П. Петрову работу в Чувашском обкоме, где большинство членов партии не обладало достаточной политической грамотностью, среди руководящих работников возникали группировки, часто менялись секретари обкома и другие должностные лица. Косиору было известно, что Бугуруслан тоже отличался «междоусобицами», Петрову удалось там за короткое время «прекратить выяснение отношений», поднять дисциплину, сплотить актив. Теперь ему предлагалось «оздоровить чувашскую парторганизацию». В то время С. П. Петров учился на курсах партийных работников в Москве.

В Чебоксары С. П. Петров прибыл в конце лета 1926 года. Здесь его с ходу выдвинули делегатом на XV конференцию ВКП(б), в октябре 1926 г. его ввели в состав обкома, а в декабре на организационном пленуме объединенном пленуме обкома и ОКК по рекомендации ЦК избрали ответственным секретарем Чувашского обкома партии.

Процессы над «врагами народа»

В 1935 г. С. П. Петров направил все усилия на то, чтобы оказывать всемерную помощь судебным органам в проведении процессов над «врагами народа».

В июле 1936 г. было разослано очередное письмо обкома ВКП(б), на этот раз «О террористической деятельности троцкистско-зиновьевского контрреволюционного блока по Чувашской областной парторганизации». В августе того же года было принято постановление «О мероприятиях по усилению партийной бдительности в учебных заведениях», в октябре — «О работе первичных парторганизаций при Канашском и Цивильском педтехникумах». В том же году в Чувашии начались аресты невинных граждан и привлечение их к ответственности за «контрреволюционную деятельность».

В соответствии с решением Политбюро ЦК ВКП(б) П51/187 от 09.07.37 и приказом НКВД № 00447 от 30.07.37 в состав «тройки» по Чувашской АССР вошли нарком внутренних дел Розанов А. М. (председатель тройки), 1-й секретарь обкома Петров С. П., прокурор республики Элифанов С. И.

Пик террора пришелся на 1937 год. Он затронул все слои населения. Больше всего пострадали работники партийно-государственного и хозяйственного аппарата. Подверглись репрессии работники образования, деятели литературы и искусства, печати и руководство обкома ВЛКСМ.

Арест и гибель

Посланные из Москвы в Чебоксары в 1936 году уполномоченный Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б) М. М. Сахьянова и инструктор ЦК ВЛКСМ О. П. Мишакова пришли к выводу, что С. П. Петров не внушает доверия, что Чувашия стала антипартийным, антисоветским, вражески-шпионским гнездом.

Сахьянова М. М. потребовала массового разоблачения врагов Советской власти, «оказавшихся в партийных, советских, профсоюзных и хозяйственных аппаратах Чувашской АССР», Мишакова О. П. разоблачала «врагов народа» в аппарате обкома ВЛКСМ.

В октябре—ноябре 1937 года прошел судебный процесс над тринадцатью бывшими руководящими работниками республики. На скамье подсудимых оказались первый секретарь обкома С. П. Петров, председатель СНК республики В. И. Токсин, второй секретарь обкома Я. А. Андреев, зам. председателя СНК А. Я. Яковлев, секретарь ЦИК ЧАССР А. Х. Харитонов, председатель Госплана республики Г. И. Иванов, заведующий отделом обкома И. Д. Кузнецов, нарком просвещения Е. С. Чернов, секретарь областного комитета ВЛКСМ А. С. Сымокин, секретарь Чебоксарского горкома партии Ф. М. Зефиров, нарком торговли Д. С. Чернов, председатель совета Осоавиахима Чувашии М. Т. Ермаков, военком республики Т. П. Хрисанфов. Пятеро из названной группы — Петров, Андреев, Токсин, Иванов и Ермаков, будто бы возглавлявшие организацию, были приговорены к расстрелу, остальные — к лишению свободы от десяти до двадцати лет.

28 декабря 1938 г. Сергей Порфирьевич был арестован Челябинским УНКВД.

13 февраля 1941 года после пересмотра дела военный трибунал ПРИВО приговоры к расстрелу заменил десятью годами содержания в лагерях, сократил сроки наказания И. Д. Кузнецову и Е. С. Чернову.

Петров С. П. умер в заключении в посёлке Долинское Казахской ССР 15 февраля 1942 (по другим данным скончался 10 марта 1942 г. в селе Доменское Карагандинской области Казахской ССР).

Решением КПК при ЦК КПСС от 24 марта 1956 г. Петров Сергей Порфирьевич посмертно реабилитирован.

Борьба С. П. Петрова с «националистами»

Летом 1928 года руководство Чувашской АССР начало кампанию против бывшего руководителя Чувашской автономии Д. С. Эльменя. 2 декабря 1930 года на заседании партийного бюро Нижегородского коммунистического института Д. С. Эльмень был исключён из коммунистической партии. Д. С. Эльмень считал, что все это — «дело рук С. П. Петрова», ставшего ответственным секретарем чувашского обкома партии в 1926 году и видевшего в Д. С. Эльмене конкурента.

Первыми, кто попал под критику С. П. Петрова, оказались делегаты первого Всечувашского краеведческого съезда и участники празднования 60-летия Симбирской чувашской школы и 80-летия её основателя И. Я. Яковлева, состоявшихся в 1928 г. В начале 30-х гг. они были обвинены в том, что являлись проводниками «националистической, кулацкой точки зрения».

Созданное в 1921 г. при участии Д. С. Эльменя Общество изучения местного края, ставшее массовым научно-культурным движением, фактически было разогнано.

Борьба с «националистами» развернулась и в области чувашского языкознания. Ряд представителей интеллигенции (Д. П. Юман, Ф. Т. Тимофеев, Г. И. Вантер) в 1932 г. подверглись критике за использование «старых, выходящих из употребления чувашских слов в своей литературной практике». К «кулацко-националистическому творчеству» была отнесена серия произведений П. П. Хузангая, якобы «густо насыщенных восточными словами, совершенно непонятными для читающей массы».

Критике подверглись работы русского языковеда, создателя чувашского словаря Н. И. Ашмарина, обозначенного представителем «миссионерской националистической идеологии в области чувашского научного языковедения». Выступая на научной конференции по совершенствованию терминологии и орфографии чувашского языка (15—17 июля 1935), С. П. Петров заявил: в словаре Ашмарина «не только порнографии много, но там есть прямая контрреволюция». Критикуя установки «старых специалистов в области языкознания», он требовал, как писать по-чувашски (например, слово «коллективизация»): «Начали толковать. Но слово стало международным. Почему его не принять как „коллективизация“. Или возьмите слово „кислород“ или „капитал“. Их не надо переделывать… Ведь родной язык нужен для того, чтобы на основе родного языка люди как можно скорее усвоили сумму знаний и пройденный путь пролетариата… Он нужен для обеспечения мировой пролетарской революции … разящей врага, организующей массы на борьбу за социализм».

В середине 30-х годов была ликвидирована Комиссия по реализации чувашского языка, созданная при ЦИК Чувашской АССР. Процесс форсирования нивелировки национально-языковых различий в Чувашии и оттеснения языка титульного этноса на второй план усилился после решения бюро обкома ВКП(б) от 13 января 1936 г. о введении преподавания в 8—10 классах всех дисциплин на русском языке.

В эти же годы была постепенно свернута политика коренизации, благодаря которой чувашей на 1 января 1935 г. среди работников наркоматов и республиканских учреждений было 67,7 % (в 1924 г. — 40 %), в районных учреждениях представители коренного населения составляли 90—100 %. Но во второй половине 30-х гг. многие руководящие работники, а также представители национальной интеллигенции были репрессированы. После «изъятия» национальных кадров основные посты в руководящих органах автономии заняли русские: обком ВКП(б) возглавляли секретари А. А. Волков, потом И. М. Чарыков, председателем Совнаркома стал А. В. Сомов, первым секретарем обкома ВЛКСМ — Д. Т. Пароятников (бывший инструктор ЦК ВЛКСМ) и др.

Была ликвидирована существовавшая вплоть до 30-х гг. широкая сеть чувашских представительств при центральных органах в Москве: Представительство Чувашской АССР при ВЦИК, чувашские секции при отделах ЦК ВКП(б) и ЦК ВЛКСМ, чувашские отделы Наркомпроса РСФСР и Центрального издательства народов Востока и т. п. Прекратили свою деятельность Московское общество изучения чувашской культуры, было приостановлено издание в Москве центральной массовой газеты на чувашском языке «Коммунар».

К середине 30-х гг. из всех официальных решений и документов партийных и советских органов автономии практически исчезает упоминание о наличии в других регионах страны диаспорных групп чувашей-соплеменников. Был нивелирован опыт учета интересов всех этнотерриториальных групп чувашей, освоенный в конце XIX—начале ХХ вв. И. Я. Яковлевым и основанной им в Симбирске чувашской учительской школой.

В Конституции Чувашской АССР 1937 года уже не было статьи о чувашском языке как государственном. Вместо этого провозглашалось право «пользоваться родным языком».

Награды

В июне 1935 г. «За выдающиеся заслуги в деле проведения в течение ряда лет основных сельскохозяйственных работ, культурного строительства и по выполнению обязательств перед государством» С. П. Петров был награждён Орденом Ленина.

Совместным постановлением бюро Чувашского обкома КПСС, Президиума Верховного Совета и Совета Министров Чувашской АССР от 04 сентября 1979 г. «За долголетнюю и плодотворную работу, большой вклад в развитие экономики и культуры Чувашской Республики» и в связи с 90-летием со дня рождения Петров занесен (посмертно) в Почётную Книгу Трудовой Славы и Героизма Чувашской АССР.

Архивные материалы

В 1956 г. Комитет государственной безопасности Чувашской АССР передал в партийный архив Чувашского обкома КПСС (ныне РГУ «Госархив современной истории Чувашской Республики») документы, принадлежавшие С. П. Петрову, которые и образовали его личный фонд.

Литература

• Иванов М. И. Даниил Эльмень: острые грани судьбы. — Чебоксары: Чуваш. кн. изд-во, 2009. — 255 с. ISBN 978-5-7670-1733-1
• Николаев В. Н., Лялина Л. В. Д. С. Эльмень (Семенов). Его роль в становлении и развитии Чувашской национальной государственности. Чебоксары, 2008.

Ссылки

• [www.knowbysight.info/PPP/12302.asp Петров Сергей Порфирьевич] Справочник по истории Коммунистической партии и Советского Союза 1898—1991 гг.
• [www.gasi.archives21.ru/default.aspx?id=2241&page=./3699/3739/4434/5350&s_page=4 Петров Сергей Порфирьевич.]
• Иванова М. В. [www.gasi.archives21.ru/default.aspx?id=2241&page=./3699/3739/4434/5350&s_page=4 Петров Сергей Порфирьевич.] Государственный архив современной истории Чувашской Республики.
• [www.alexanderyakovlev.org/almanah/inside/almanah-doc/1007240 СТАЛИНСКИЙ ПЛАН ПО УНИЧТОЖЕНИЮ НАРОДА: Подготовка и реализация приказа НКВД № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов» Документ № 144 Приложение 2. Составы троек НКВД—УНКВД 1937—1938 гг., созданных для рассмотрения дел арестованных в ходе массовой операции по приказу НКВД СССР № 00447 от 30 июля 1937 г.] Архив Александра Н. Яковлева

Отрывок, характеризующий Петров, Сергей Порфирьевич

– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…
– Однако, говорят, он искусный полководец, – сказал Пьер.
– Я не понимаю, что такое значит искусный полководец, – с насмешкой сказал князь Андрей.
– Искусный полководец, – сказал Пьер, – ну, тот, который предвидел все случайности… ну, угадал мысли противника.
– Да это невозможно, – сказал князь Андрей, как будто про давно решенное дело.
Пьер с удивлением посмотрел на него.
– Однако, – сказал он, – ведь говорят же, что война подобна шахматной игре.
– Да, – сказал князь Андрей, – только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, a на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна. Поверь мне, – сказал он, – что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них… Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.
– А от чего же?
– От того чувства, которое есть во мне, в нем, – он указал на Тимохина, – в каждом солдате.
Князь Андрей взглянул на Тимохина, который испуганно и недоумевая смотрел на своего командира. В противность своей прежней сдержанной молчаливости князь Андрей казался теперь взволнованным. Он, видимо, не мог удержаться от высказывания тех мыслей, которые неожиданно приходили ему.
– Сражение выиграет тот, кто твердо решил его выиграть. Отчего мы под Аустерлицем проиграли сражение? У нас потеря была почти равная с французами, но мы сказали себе очень рано, что мы проиграли сражение, – и проиграли. А сказали мы это потому, что нам там незачем было драться: поскорее хотелось уйти с поля сражения. «Проиграли – ну так бежать!» – мы и побежали. Ежели бы до вечера мы не говорили этого, бог знает что бы было. А завтра мы этого не скажем. Ты говоришь: наша позиция, левый фланг слаб, правый фланг растянут, – продолжал он, – все это вздор, ничего этого нет. А что нам предстоит завтра? Сто миллионов самых разнообразных случайностей, которые будут решаться мгновенно тем, что побежали или побегут они или наши, что убьют того, убьют другого; а то, что делается теперь, – все это забава. Дело в том, что те, с кем ты ездил по позиции, не только не содействуют общему ходу дел, но мешают ему. Они заняты только своими маленькими интересами.
– В такую минуту? – укоризненно сказал Пьер.
– В такую минуту, – повторил князь Андрей, – для них это только такая минута, в которую можно подкопаться под врага и получить лишний крестик или ленточку. Для меня на завтра вот что: стотысячное русское и стотысячное французское войска сошлись драться, и факт в том, что эти двести тысяч дерутся, и кто будет злей драться и себя меньше жалеть, тот победит. И хочешь, я тебе скажу, что, что бы там ни было, что бы ни путали там вверху, мы выиграем сражение завтра. Завтра, что бы там ни было, мы выиграем сражение!
– Вот, ваше сиятельство, правда, правда истинная, – проговорил Тимохин. – Что себя жалеть теперь! Солдаты в моем батальоне, поверите ли, не стали водку, пить: не такой день, говорят. – Все помолчали.
Офицеры поднялись. Князь Андрей вышел с ними за сарай, отдавая последние приказания адъютанту. Когда офицеры ушли, Пьер подошел к князю Андрею и только что хотел начать разговор, как по дороге недалеко от сарая застучали копыта трех лошадей, и, взглянув по этому направлению, князь Андрей узнал Вольцогена с Клаузевицем, сопутствуемых казаком. Они близко проехали, продолжая разговаривать, и Пьер с Андреем невольно услыхали следующие фразы:
– Der Krieg muss im Raum verlegt werden. Der Ansicht kann ich nicht genug Preis geben, [Война должна быть перенесена в пространство. Это воззрение я не могу достаточно восхвалить (нем.) ] – говорил один.
– O ja, – сказал другой голос, – da der Zweck ist nur den Feind zu schwachen, so kann man gewiss nicht den Verlust der Privatpersonen in Achtung nehmen. [О да, так как цель состоит в том, чтобы ослабить неприятеля, то нельзя принимать во внимание потери частных лиц (нем.) ]
– O ja, [О да (нем.) ] – подтвердил первый голос.
– Да, im Raum verlegen, [перенести в пространство (нем.) ] – повторил, злобно фыркая носом, князь Андрей, когда они проехали. – Im Raum то [В пространстве (нем.) ] у меня остался отец, и сын, и сестра в Лысых Горах. Ему это все равно. Вот оно то, что я тебе говорил, – эти господа немцы завтра не выиграют сражение, а только нагадят, сколько их сил будет, потому что в его немецкой голове только рассуждения, не стоящие выеденного яйца, а в сердце нет того, что одно только и нужно на завтра, – то, что есть в Тимохине. Они всю Европу отдали ему и приехали нас учить – славные учители! – опять взвизгнул его голос.
– Так вы думаете, что завтрашнее сражение будет выиграно? – сказал Пьер.
– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. – Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
– Да, да, – проговорил Пьер, блестящими глазами глядя на князя Андрея, – я совершенно, совершенно согласен с вами!
Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти.
– Не брать пленных, – продолжал князь Андрей. – Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли в войну – вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность – вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же страданиями…
Князь Андрей, думавший, что ему было все равно, возьмут ли или не возьмут Москву так, как взяли Смоленск, внезапно остановился в своей речи от неожиданной судороги, схватившей его за горло. Он прошелся несколько раз молча, но тлаза его лихорадочно блестели, и губа дрожала, когда он опять стал говорить:
– Ежели бы не было великодушничанья на войне, то мы шли бы только тогда, когда стоит того идти на верную смерть, как теперь. Тогда не было бы войны за то, что Павел Иваныч обидел Михаила Иваныча. А ежели война как теперь, так война. И тогда интенсивность войск была бы не та, как теперь. Тогда бы все эти вестфальцы и гессенцы, которых ведет Наполеон, не пошли бы за ним в Россию, и мы бы не ходили драться в Австрию и в Пруссию, сами не зная зачем. Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и не играть в войну. Надо принимать строго и серьезно эту страшную необходимость. Всё в этом: откинуть ложь, и война так война, а не игрушка. А то война – это любимая забава праздных и легкомысленных людей… Военное сословие самое почетное. А что такое война, что нужно для успеха в военном деле, какие нравы военного общества? Цель войны – убийство, орудия войны – шпионство, измена и поощрение ее, разорение жителей, ограбление их или воровство для продовольствия армии; обман и ложь, называемые военными хитростями; нравы военного сословия – отсутствие свободы, то есть дисциплина, праздность, невежество, жестокость, разврат, пьянство. И несмотря на то – это высшее сословие, почитаемое всеми. Все цари, кроме китайского, носят военный мундир, и тому, кто больше убил народа, дают большую награду… Сойдутся, как завтра, на убийство друг друга, перебьют, перекалечат десятки тысяч людей, а потом будут служить благодарственные молебны за то, что побили много люден (которых число еще прибавляют), и провозглашают победу, полагая, что чем больше побито людей, тем больше заслуга. Как бог оттуда смотрит и слушает их! – тонким, пискливым голосом прокричал князь Андрей. – Ах, душа моя, последнее время мне стало тяжело жить. Я вижу, что стал понимать слишком много. А не годится человеку вкушать от древа познания добра и зла… Ну, да не надолго! – прибавил он. – Однако ты спишь, да и мне пера, поезжай в Горки, – вдруг сказал князь Андрей.
– О нет! – отвечал Пьер, испуганно соболезнующими глазами глядя на князя Андрея.
– Поезжай, поезжай: перед сраженьем нужно выспаться, – повторил князь Андрей. Он быстро подошел к Пьеру, обнял его и поцеловал. – Прощай, ступай, – прокричал он. – Увидимся ли, нет… – и он, поспешно повернувшись, ушел в сарай.
Было уже темно, и Пьер не мог разобрать того выражения, которое было на лице князя Андрея, было ли оно злобно или нежно.
Пьер постоял несколько времени молча, раздумывая, пойти ли за ним или ехать домой. «Нет, ему не нужно! – решил сам собой Пьер, – и я знаю, что это наше последнее свидание». Он тяжело вздохнул и поехал назад в Горки.
Князь Андрей, вернувшись в сарай, лег на ковер, но не мог спать.
Он закрыл глаза. Одни образы сменялись другими. На одном он долго, радостно остановился. Он живо вспомнил один вечер в Петербурге. Наташа с оживленным, взволнованным лицом рассказывала ему, как она в прошлое лето, ходя за грибами, заблудилась в большом лесу. Она несвязно описывала ему и глушь леса, и свои чувства, и разговоры с пчельником, которого она встретила, и, всякую минуту прерываясь в своем рассказе, говорила: «Нет, не могу, я не так рассказываю; нет, вы не понимаете», – несмотря на то, что князь Андрей успокоивал ее, говоря, что он понимает, и действительно понимал все, что она хотела сказать. Наташа была недовольна своими словами, – она чувствовала, что не выходило то страстно поэтическое ощущение, которое она испытала в этот день и которое она хотела выворотить наружу. «Это такая прелесть был этот старик, и темно так в лесу… и такие добрые у него… нет, я не умею рассказать», – говорила она, краснея и волнуясь. Князь Андрей улыбнулся теперь той же радостной улыбкой, которой он улыбался тогда, глядя ей в глаза. «Я понимал ее, – думал князь Андрей. – Не только понимал, но эту то душевную силу, эту искренность, эту открытость душевную, эту то душу ее, которую как будто связывало тело, эту то душу я и любил в ней… так сильно, так счастливо любил…» И вдруг он вспомнил о том, чем кончилась его любовь. «Ему ничего этого не нужно было. Он ничего этого не видел и не понимал. Он видел в ней хорошенькую и свеженькую девочку, с которой он не удостоил связать свою судьбу. А я? И до сих пор он жив и весел».