Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов

Запрос «Петросовет» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов
Тип
Тип	Совет
Город	Петроград
История
Дата основания	1917
Дата упразднения	1924 Переименован в Ленсовет
Предшественник	Петроградская городская дума (как городской парламент) Рабочая группа Центрального военно-промышленного комитета (непосредственный предшественник)
Преемник	Ленсовет
Структура

Петрогра́дский Сове́т рабо́чих и солда́тских депута́тов (Петроградский совет, Петросовет) — коллегиальный представительный орган власти, созданный явочным порядком в Петрограде в первые дни Февральской революции и претендовавший на высшую власть не только в Петрограде, но и во всей России. До созыва I Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов (3 (16) июня — 24 июня (7 июля) 1917 года) Петросовет являлся всероссийским центром революционной демократии, органом революционно-демократической диктатуры пролетариата и крестьянства, опиравшимся на вооружённую силу — рабочую милицию и регулярные запасные полки Петроградского военного округа.

Непосредственным предшественником Петроградского совета явилась Рабочая группа Центрального военно-промышленного комитета (ЦВПК), созданная меньшевиками в ноябре 1915 года, хотя ещё в 1905 году, в дни первой русской революции, существовал Петербургский совет рабочих депутатов.

Революция 1917 года в России
Общественные процессы
До февраля 1917 года: Предпосылки революции Февраль — октябрь 1917 года: Демократизация армии Земельный вопрос После октября 1917 года: Бойкот правительства госслужащими Продразвёрстка Дипломатическая изоляция Советского правительства Гражданская война в России Распад Российской империи и образование СССР Военный коммунизм
Учреждения и организации
Политические партии России в 1917 году Советы (Съезды Советов, Совдеп) Петросовет Госдума IV созыва Временный комитет Государственной думы Временное правительство России Предпарламент Петроградский ВРК Центрофлот, Центробалт Викжель (Викжедор) Совнарком Союз коммун Северной области Комбеды
Вооружённые формирования
Красная гвардия Ударные части Русской армии
События
Февраль — октябрь 1917 года: Февральская революция Отречение Николая II Борьба вокруг «Апрельских тезисов» Ленина Лев Троцкий в 1917 году Июньское наступление Конфликт из-за дачи Дурново Июльские дни Корниловское выступление Большевизация Советов Октябрьская революция После октября 1917 года: II Съезд Советов Октябрьское восстание в Москве Поход Керенского — Краснова на Петроград Занятие большевиками Ставки Верховного Главнокомандующего Однородное социалистическое правительство Всероссийское учредительное собрание Брестский мир Перенос столицы России из Петрограда в Москву Перемещение отрекшегося Николая II из Тобольска в Екатеринбург Движение фабричных уполномоченных Восстание Чехословацкого корпуса Восстание левых эсеров Расстрел царской семьи
Персоналии
Великий князь Михаил Александрович Князь Львов Г. Е. Кирпичников Т. И. Керенский А. Ф. Чернов В. М. Чхеидзе Н. С. Ленин В. И. Троцкий Л. Д. Зиновьев Г. Е. Савинков Б. В. Суханов Н. Н. Джон Рид
Родственные статьи
Троцкий и Ленин Покушения на Ленина Левые коммунисты Военная оппозиция Партийная мобилизация Трудовые армии Мировая революция Культ личности Ленина

Создание Совета

В начале 1917 года Рабочая группа Центрального ВПК во главе с меньшевиком К. А. Гвоздевым поддержала организацию всеобщей забастовки в годовщину «Кровавого воскресенья». В конце января 1917 года Рабочая группа ЦВПК начала организовывать новую антиправительственную демонстрацию, приуроченную к открытию очередной сессии Госдумы; выпущенное ею воззвание требовало «решительного устранения самодержавного режима», что окончательно переполнило чашу терпения властей. В ночь с 26 января (8 февраля) на 27 января (9 февраля) 1917 года весь руководящий состав Рабочей группы был арестован. Из тюрьмы их выпустили уже в ходе Февральской революции восставшие рабочие и солдаты. Утром 27 февраля (12 марта) они были освобождены и вместе с революционными солдатами и рабочими прибыли в Таврический дворец, где в это время уже находились члены думской фракции меньшевиков.

Здесь совместно с членами меньшевистской фракции Думы, представителями других социалистических партий, деятелями легальных профсоюзов, кооперативов и других организаций был образован Временный исполнительный комитет Совета рабочих депутатов — орган по созыву учредительного собрания Совета рабочих депутатов. В его состав вошли К. А. Гвоздев, Б. О. Богданов (меньшевики, лидеры рабочей группы ЦВПК), Н. С. Чхеидзе, М. И. Скобелев (депутаты Государственной думы от фракции меньшевиков), Н. Ю. Капелинский, К. С. Гриневич (Шехтер) (меньшевики-интернационалисты), Н. Д. Соколов (внефракционный социал-демократ), Г. М. Эрлих (Бунд).

Большевиков в составе Временного исполкома не было. Сконцентрировав главные свои силы на улицах, Русское бюро ЦК и другие большевистские организации недооценили иные формы воздействия на развивавшееся движение и, в частности, упу­стили Таврический дворец, где сосредоточились деятели разных социалистических партий, которые и взяли в свои руки организацию Совета. Временный исполком призвал рабочих избирать депутатов в Петроградский Совет (по одному депутату на тысячу рабочих, но не менее одного депутата на каждый завод), а восставших солдат — избирать по одному своему представителю на каждую роту.

Первое (учредительное) заседание Петросовета открылось в Таврическом дворце 27 февраля (12 марта) в 9 часов вечера и закончилось в ночь на 28 февраля. На нём был избран первоначальный состав постоянного Исполнительного комитета и принято воззвание «К населению Петрограда и России», в котором говорилось:

Совет рабочих депутатов, заседающий в Государственной думе, ставит своей основной задачей организацию народных сил и борьбу за окончательное упрочение политической свободы и народного правления в России…
Приглашаем все население столицы немедленно сплотиться вокруг Совета, образовать местные комитеты в районах и взять в свои руки управление всеми местными делами. Все вместе, общими силами будем бороться за полное устранение старого правительства и созыв Учредительного собрания, избранного на основе всеобщего равного, прямого и тайного избирательного права.

Участники заседания одобрили предложение Русского бюро ЦК РСДРП об организации рабочей милиции.

Официальным печатным органом Петроградского Совета стала газета «Извѣстія Петроградскаго Совѣта Рабочихъ Депутатовъ», которая начала выходить 28 февраля (13 марта).

Исполнительный комитет

В первоначальный состав постоянного Исполкома Петросовета из 15 чел. вошло лишь 2 большевика — А. Г. Шляпников и П. А. Залуцкий. 28 февраля (13 марта) 1917 численность Исполкома была увеличена до 20 человек за счёт представителей от политических партий. 1 (14) марта 1917 в Исполком было избрано дополнительно 10 представителей от солдат и матросов, в том числе 2 большевика. В тот же день образованный из представителей Петроградского гарнизона Совет солдатских депутатов объединился с Советом рабочих депутатов. При этом количество представителей гарнизона намного превышало численность рабочих. Так образовался единый Совет рабочих и солдатских депутатов. Ко 2 (15) марта 1917 марта Исполком состоял уже из 36 членов, среди которых было 7 большевиков.

Главой Исполкома Петроградского совета стал Н. С. Чхеидзе — член IV Государственной думы (лидер фракции социал-демократов-меньшевиков), масон, член созданного тогда же Временного комитета Государственной думы.

Товарищи председателя — меньшевик М. И. Скобелев и эсер А. Ф. Керенский (все трое — члены IV Государственной думы).

Чхеидзе и Керенский были назначены Петросоветом его представителями во Временном комитете Государственной думы. Тогда же были образованы первые комиссии Исполкома Совета — военная и продовольственная, которые установили тесное взаимодействие с соответствующими комиссиями Временного комитета Госдумы. К 3 (16) марта 1917 число комиссий увеличилось до одиннадцати. 17 (30) апреля 1917, после Всероссийского совещания Советов, на котором в состав Исполкома Петросовета было включено 16 представителей губернских Советов и фронтовых армейских частей, для ведения текущих дел было создано Бюро Исполкома.

9 (22) марта 1917 организационно оформилась большевистская фракция Петросовета (около 40 чел.).

Члены первоначального состава Исполнительного комитета Петроградского Совета рабочих депутатов
Ф. И. О.	Социальное положение на момент включения в состав Исполкома	Партийная принадлежность
Чхеидзе, Николай Семёнович	член Совета старейшин Государственной думы	РСДРП (меньшевик)
Керенский, Александр Фёдорович	член Совета старейшин Государственной думы	беспартийный
Скобелев, Матвей Иванович	депутат Государственной думы	РСДРП (меньшевик)
Соколов, Николай Дмитриевич	присяжный поверенный	беспартийный
Гвоздев, Кузьма Антонович	председатель рабочей группы Центрального военно-промышленного комитета	РСДРП (меньшевик)
Шехтер (Гриневич), Константин Сергеевич	на партийной работе	РСДРП (меньшевик)
Шляпников, Александр Гаврилович	на партийной работе	РСДРП (большевик)
Залуцкий, Пётр Антонович	на партийной работе	РСДРП (большевик)
Александрович, Вячеслав Александрович (Пётр Дмитриевский)	на партийной работе	ПСР(левый)
Стеклов (Нахамкес), Юрий Михайлович	журналист	РСДРП (меньшевик)
Эрлих, Хенрих Моисеевич		Бунд
Богданов, Борис Осипович		РСДРП (меньшевик)
Капелинский, Наум Юрьевич	лидер рабочего кооперативного движения	РСДРП (меньшевик)
Панков, Г. Г.	рабочий-металлист	РСДРП (меньшевик)

Председатели Исполнительного комитета:

• Н. С. Чхеидзе (с 27 февраля (12 марта) 1917 года по 6 (19) сентября 1917 года)
• Л.Д. Троцкий (с 7 (20) сентября 1917 года по 13 (26) декабря 1917 года)
• Г. Е. Зиновьев (с 13 (26) декабря 1917 года по 26 марта 1926 года)

В различное время в исполком Петроградского совета входили: В. А. Анисимов (один из товарищей председателя), Н. Н. Гиммер-Суханов, М. И. Либер (Гольдман), Н. Д. Соколов (секретарь), Г. М. Эрлих, Ф. И. Дан, И. Г. Церетели, А. Р. Гоц, В. М. Чернов, И. И. Бунаков, В. М. Зензинов, В. А. Мякотин, А. В. Пешехонов, Л. М. Брамсон, С. Ф. Знаменский, В. Б. Станкевич, М. Ю. Козловский, В. Н. Филипповский, П. Е. Лазимир, Н. В. Чайковский, Н. В. Святицкий, К. К. Кротовский, В. М. Скрябин, И. В. Джугашвили, И. И. Рамишвили, А. Н. Падерин, А. Д. Садовский, И. А. Кудрявцев, В. И. Баденко, Ф. Ф. Линде, П. И. Стучка, П. А. Красиков, А. П. Борисов, М. Г. Рафес (от партии Бунд), Вакуленко, Климчинский.

Петросовет и Временное правительство. Первые действия

Уже днём 27 февраля (12 марта) Временный исполком Совета рабочих депутатов создал продовольственную комиссию, в состав которой вошли меньшевики В. Г. Громан, И. Д. Волков и деятели рабочих потребительских обществ. Комиссия установила контакты с Временным комитетом Государ­ственной думы и в дальнейшем работала в составе «объединённого органа Совета и думского комитета». Наряду с выполнением утилитарной задачи налаживания продовольственного снабже­ния столицы меньшевистское руководство Временного исполкома таким образом преследовало и политические цели — подготовку передачи власти буржуазии. Создание объединённой про­довольственной комиссии облегчило достижение соглашения между Исполкомом Совета и думским комитетом об образовании Временного правительства.

Вечером 27 февраля (12 марта) Временный исполком Совета рабочих депутатов создал первоначальное ядро военной комиссии в виде повстанческого штаба. В его со­став были приглашены подполковник, сотрудник Военной академии левый эсер С. Д. Мстиславский (Масловский) и старший лейтенант флота эсер В. Н. Филипповский. Первому поручалось руководство военными действиями повстанческих сил, второму — выполнение обязанностей коменданта Таврического дворца. Кроме них, в штабе работали чиновник артиллерийского ведомства инженер П. И. Пальчинский, офи­цер эсер М. М. Добраницкий и другие офицеры, преимущественно прапорщики. После избрания постоянного Исполкома Петросовета в состав повстанческого штаба, получившего название военной комиссии, вошли Чхеидзе, Скобелев, Керенский и другие члены Исполкома. В ночь на 28 февраля аналогичный воен­ный орган под названием Военная комиссия (Военный комитет) был создан и Временным комитетом Государственной думы. Думская военная комиссия, которую возглавил полков­ник Б. А. Энгельгардт, ставила своей задачей политически и организационно подчинить себе войска гарнизона. Тем не менее эсеро-меньшевистское руководство Петросовета пошло на слияние советской и думской комиссий. В объединённой комис­сии, председателем которой стал Энгельгардт, преобладание получили ставленники думского комитета. В ночь на 28 февраля (13 марта) М. В. Родзянко подписал подготовленный Энгельгардтом приказ по войскам Петроградского гарнизона, который гласил:

1) Всем отдельным нижним чинам и воинским частям немедленно возвратиться в свои казармы;
2) всем офицерским чинам возвратиться к своим частям и принять все меры к водворению порядка;
3) командирам частей прибыть в Государственную думу для получения распоряжений в 11 час. утра 28 февраля.

1 (14) марта 1917 года военную комиссию возглавил будущий военный и морской министр формировавшегося Временного правительства октябрист А. И. Гучков. В результате комиссия стала играть роль одного из центров, вокруг которого группировалось антидемократически настроенное офицерство. После принятия Приказа № 1 (см. ниже) она уже не имела реальной власти над гарнизоном.

28 февраля (13 марта) Исполком Петросовета обратился к солдатам с призывом «подчиняться распоряжениям Военной комиссии Временного комитета Государственной думы и назначенных ею начальников», но вместе с тем призвал все войсковые части «немедленно избрать от каждого полка по одному представителю в Совет рабочих депутатов для создания единой сплочённой воли всех слоёв рабочего класса. Каждый солдат должен проявлять активный интерес к происходящим событиям и прилагать все усилия к тому, чтобы никто не мог предпринимать действий, противоречащих интересам народа».

На вечернем заседании Петросовета 1 (14) марта произошло объединение Совета рабочих депутатов и образованного из представителей Петроградского гарнизона Совета солдатских депутатов и расширение Исполкома Совета за счёт доизбрания 10 представителей от солдат и матросов. На обсуждение заседания объединённого Совета был поставлен вопрос о действиях Временного комитета Государственной думы по отношению к гарнизону Петрограда, вызвавших тревогу у депутатов Совета, поскольку рассматривались ими как попытка возвращения «старых порядков». Поздно вечером по итогам обсуждения был принят Приказ №1, суммировавший требования солдатских представителей. Приказом предписывалось создать в воинских частях выборные комитеты из представителей нижних чинов. Главным в Приказе № 1 было положение, согласно которому во всех политических выступлениях воинские части подчинялись теперь не офицерам, а своим выборным комитетам и Совету. В приказе предусматривалось, что всё оружие войсковых частей передаётся в распоряжение и под контроль солдатских комитетов. С принятием Приказа № 1 в Русской армии был нарушен основополагающий для любой армии принцип единоначалия; в результате произошло резкое падение дисциплины и боеспособности, что в конечном итоге способствовало её развалу.

В полночь началось совместное заседание Временного комитета Госдумы, ЦК кадетской партии, Бюро Прогрессивного блока и Исполкома Петросовета, на котором стороны попытались урегулировать свои, уже тогда возникшие, разногласия. По сведениям А. И. Спиридовича, основным поводом для распрей стала судьба «контрреволюционных» офицеров, за которых заступались представители Думы. Ричард Пайпс также указывает, что возглавившему делегацию Думы монархисту Милюкову удалось убедить членов Совета отказаться от введения выборности офицеров и немедленного учреждения республики. Кроме этого, формируемое Временное правительство обязывалось объявить политическую амнистию, обеспечить демократические свободы всем гражданам, отменить сословные, вероисповедные и национальные ограничения, заменить полицию народной милицией, подчинённой органам местного самоуправления, начать подготовку к выборам в Учредительное собрание и в органы местного самоуправления на основе всеобщего, равного, прямого и тайного голосования, не разоружать и не выводить из Петрограда воинские части, принимавшие участие в революционном движении. Петросовет, в свою очередь, обязывался осудить разного рода бесчинства и хищения имущества, бесцельный захват общественных учреждений, враждебное отношение солдат к офицерству, призвать солдат и офицеров к сотрудничеству. Аграрный вопрос и вопрос о войне на том заседании не поднимались. В само Временное правительство Исполком Петросовета, обсуждавший этот вопрос на заседании, предшествовавшем переговорам с думским комитетом, решил не входить. А. Ф. Керенский, однако, не подчинился этому решению и принял пост министра юстиции, получив согласие Петросовета уже на следующий день, задним числом.

2 (15) марта 1917 года Петросовет официально передал государственную власть Временному правительству, несмотря на протесты находившихся в меньшинстве большевиков. Для координации деятельности Петросовета и Временного правительства, а также контроля за правительством была создана Контактная комиссия Исполкома Петросовета, просуществовавшая до апрельского кризиса. Комиссия заседала в том же здании, что и правительство, значительная часть её пожеланий удовлетворялась Временным правительством, в том числе практически по всем важным вопросам. Это послужило основой для постепенно складывавшегося в стране двоевластия и мирного развития революции в период с февраля по начало июля 1917 г.

3 (16) марта 1917 года в газете «Известия» были опубликованы «Обращение Исполкома Петросовета к гражданам в связи с созданием Временного правительства» и «Обращение Исполнительного комитета к солдатам и рабочим по поводу призывов к насилию над офицерами», в которых было объявлено об условной поддержке Временного правительства «в той мере, в какой нарождающаяся власть будет действовать в направлении осуществления … обязательств и решительной борьбы со старой властью». Исполком таким образом выполнил свои обещания об осуждении бесчинств, вражды к офицерам и о необходимости сотрудничества офицеров и солдат.

6 (19) марта 1917 года Исполком Петросовета обнародовал — в разъяснение и дополнение Приказа № 1 — скреплённый председателем военной комиссии Временного правительства Приказ № 2, которым, оставляя в силе все основные положения, установленные Приказом № 1, разъяснил, что Совет рабочих и солдатских депутатов является руководящим органом для петроградских солдат только в части общественно-политической жизни, а в части несения военной службы солдаты обязаны подчиняться военным властям. На будущее отменялся принцип выборности офицеров (начальников), при этом все произведённые уже выборы офицеров оставались в силе и солдатские комитеты получали право возражать против назначения начальников.

А. И. Гучков, безуспешно пытавшийся добиться от Петросовета отмены Приказа № 1 либо, по крайней мере, распространения его действия только на тыловые части, 9 (22) марта в своей телеграмме генералу Алексееву так описал возникшую систему двоевластия:

Врем. правительство не располагает какой-либо реальной властью, и его распоряжения осуществляются лишь в тех размерах, кои допускает Совет раб. и солд. депутатов, который располагает важнейшими элементами реальной власти, так как войска, железные дороги, почта и телеграф в его руках. Можно прямо сказать, что Врем. правительство существует, лишь пока это допускается Советом раб. и солд. депутатов. В частности, по военному ведомству ныне представляется возможным отдавать лишь те распоряжения, которые не идут коренным образом вразрез с постановлениями вышеназванного Совета.

Укрепление и расширение власти. Петросовет как противовес Временному правительству

Как показали дальнейшие события, роль Петросовета не ограничилась осуществлением одного лишь контроля над деятельностью Временного правительства. В частности, с первых же дней Исполком Петросовета взял на себя разрешительные функции в отношении средств информации (телеграфа, почты, газет).

10 (23) марта 1917 года между Петросоветом и Петроградским обществом фабрикантов и заводчиков было заключено соглашение о формировании фабзавкомов и о введении 8-часового рабочего дня.

Реальная власть Петросовета фактически сосредоточилась в руках его Исполкома, члены которого были назначены социалистическими партиями, представленными в Петросовете. Историк Ричард Пайпс характеризовал Петросовет как «слоистую структуру»: «сверху — выступающий от имени Совета орган, состоящий из социалистов-интеллигентов, оформленный в Исполнительный комитет, снизу — неуправляемый сельский сход».

В течение первого месяца Петросовет осуществлял свою деятельность в рамках столицы, однако на проходившем на рубеже марта—апреля 1917 года Всероссийском совещании Советов в состав Исполкома Петросовета было включено 16 представителей губернских Советов и фронтовых армейских частей, что расширило его полномочия на всю страну вплоть до созыва Первого Всероссийского съезда рабочих и солдатских депутатов.

Первоначально у руководства Петросовета не было намерения создавать в лице Советов альтернативную структуру власти. Эсеры и меньшевики считали Советы всего лишь способом поддержать новое правительство снизу, поэтому они координировали свою деятельность с Временным правительством. Так, постановив арестовать царскую семью, Исполком запросил Временное правительство, как оно отнесётся к этому аресту. Постепенно, однако, Советы превратились в противовес Временному правительству. Почувствовав эту тенденцию, лидер большевиков В. И. Ленин, вернувшийся из эмиграции 3 (16) апреля 1917, в своих «Апрельских тезисах» выдвинул идею передачи Советам всей полноты власти и лозунг «Вся власть Советам!», характеризуя систему Советов как новый тип государства. Но большинство Петросовета — меньшевики и эсеры — расценило этот лозунг как экстремистский, будучи уверенным в необходимости коалиции с буржуазией и преждевременности социализма. С возвращением Ленина в Россию начинается быстрое выделение и обособление большевистского крыла из мартовского общего фронта революционной демократии.

15 (28) марта 1917 газета «Известия Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов» опубликовала Манифест Петроградского Совета «К народам мира», в котором декларировались основные принципы политики Советов по вопросам войны и мира. Эти принципы были сформулированы довольно расплывчато, в форме воззвания, и поэтому не противоречили ни чаяниям широких народных масс, ни нечётко сформулированному внешнеполитическому курсу многих партийных течений, представленных в Петроградском Совете, а кроме того, позволяли интерпретировать его в выгодном для них направлении.

Исполком Петросовета от имени «российской демократии» обещал «всеми мерами противодействовать захватной политике своих господствующих классов» и призывал народы Европы к совместным выступлениям в пользу мира. Несомненно, этот документ предназначался как для внешнего, так и для внутреннего пользования. Российская демократия акцентировала внимание европейской демократии на том, что с падением самодержавия исчез главный фактор шовинистической пропаганды держав центрального блока — «русская угроза», — и предлагала германским социалистам сбросить свой собственный монархический режим. Вместе с тем Манифест предупреждал, и это не могло не импонировать «оборонцам» (сторонникам курса на продолжение участия России в мировой войне), что: «Мы будем стойко защищать нашу собственную свободу от всяких реакционных посягательств, как изнутри, так и извне. Русская революция не отступит перед штыками завоевателей и не позволит раздавить себя внешней военной силой».

В конце марта между Исполкомом Петросовета и Временным правительством вспыхнул конфликт, связанный с противоречиями между принятым Исполкомом Манифестом «К народам мира», где осуждалась захватническая политика воюющих стран, и заявлением министра иностранных дел П. Н. Милюкова прессе о целях войны с точки зрения правительства, в котором говорилось о присоединении Галиции и обретении Константинополя, а также проливов Босфора и Дарданеллы. Завершился он публикацией 27 марта (9 апреля) 1917 компромиссного официального заявления Временного правительства о целях войны. Месяц спустя, однако, новый спор о целях войны послужил причиной политического кризиса.

29 марта (11 апреля) — 3 (16) апреля в Петрограде прошло организованное Петросоветом Всероссийское совещание Советов, ставшее первым значительным шагом в оформлении стихийно возникших в ходе Февральской революции Советов в единую всероссийскую систему. На Совещании был избран новый состав Исполкома Петросовета, который стал высшим советским органом власти вплоть до созыва I Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов. В своей резолюции делегаты одобрили курс на продолжение участия России в мировой войне («оборончество»), поддержав по этому вопросу политику Временного правительства при условии «отказа от захватных стремлений».

Массовые демонстрации 20 апреля (3 мая) и 21 апреля (4 мая) поставили Петросовет перед необходимостью выразить своё отношение к государственной власти в стране. В дни апрельского кризиса он имел полную возможность мирно отстранить от власти буржуазное Временное правительство и взять всю власть в свои руки. Однако представления российских меньшевиков, преобладавших в эти дни в руководстве Исполкома Совета, не позволяли им этого сделать. В то же время и полностью уклониться от ответственности за состояние власти в стране Совет не мог. В результате получила поддержку идея образования правительственной коалиции между буржуазными партиями и социалистическими партиями большинства Петросовета. 5 (18) мая первое коалиционное правительство было создано, и позиция Совета в целом по отношению к Временному правительству изменилась. Период прямого противостояния двух властей закончился, сменившись новым периодом — непосредственного сотрудничества. Период с начала мая по конец августа характеризуется поддержкой Петроградским Советом в лице его лидеров из партий эсеров и меньшевиков принципа коалиции с буржуазией, соглашательской политики. Совет поддерживает программу первого коалиционного правительства, активно участвует в созыве Первого Всероссийского съезда Советов.

Большую тревогу в Петросовете вызвал так называемый Кронштадтский инцидент — начался он с того, что 17 (30) мая (по другим данным, 16 (29) мая) Кронштадтский Совет объявил себя единственной властью в городе, заявил о непризнании им Временного правительства и о намерении впредь иметь дело только с Петроградским Советом. 21 мая (3 июня) в Крондштадт отправилась делегация Петросовета во главе с его председателем Н. С. Чхеидзе. Поездка, однако, не разрешила конфликта. 22 мая (4 июня) Петроградский Совет на своём заседании обсуждал этот вопрос, но голосование по подготовленной резолюции было отложено. Следующий шаг был предпринят Временным правительством: в Кронштадт были направлены министр почт и телеграфа И. Г. Церетели и министр труда М. И. Скобелев — оба они были не только министрами, но и играли заметную роль в Петросовете. В ходе поездки было достигнуто компромиссное соглашение, но после их отъезда Кронштадтский Совет вновь вернулся к старой позиции. 26 мая (8 июня) состоялось заседание Петросовета, на котором члены исполкома и министры-социалисты подвергли кронштадтцев жестокой критике «за коварство, двоедушие и измену своим обязательствам». Принятая в результате обсуждения резолюция была довольно жёсткой и требовала безусловного подчинения Временному правительству.

После образования на I Всероссийском съезде Советов (прошёл с 3 (16) июня по 24 июня (7 июля) 1917 года) Всероссийского Центрального исполнительного комитета Советов рабочих и солдатских депутатов (ВЦИК) исполком Петросовета вошёл в его состав, деятельность секций и отделов ВЦИК (иногородний, военный, экономический, аграрный, продовольственный, железнодорожный, юридический и др.) была тесно связана с работой комиссий и отделов Петросовета. С началом работы съезда роль и политическое значение Петроградского Совета постепенно отходят на второй план. В июне 1917 г. исполком Петросовета образовал Городской отдел Бюро ВЦИК, руководивший преимущественно деятельностью петроградского пролетариата и гарнизона.

Большевизация Совета

9 (22) марта, когда организационно оформилась большевистская фракция Петросовета, она насчитывала лишь около 40 человек. Учитывая преобладание в Совете меньшевиков и эсеров, ЦК РСДРП(б) призвал партийные организации Петрограда добиваться досрочных перевыборов депутатов. 7 (20) мая в «Правде» был опубликован проект наказа большевистским депутатам, избираемым в Советы. Даже частичные перевыборы заметно изменили соотношение сил в Петросовете. К началу июля большевистская фракция насчитывала около 400 чел. Большевики получили преобладание в рабочей секции Совета, но солдатская секция всё так же продолжала следовать за эсеровскими вождями. Всё это определило большие колебания в политической линии Петроградского Совета в июле—августе.

Коренной перелом в политическом составе Петросовета произошёл в конце августа — начале сентября. Падение Риги (21 августа (3 сентября) 1917 года) и мятеж генерала Корнилова привели к полевению настроений большинства беспартийных делегатов Совета. В дни Корниловского выступления при Петросовете для организации обороны столицы был создан первый Военно-революционный комитет; после ликвидации мятежа этот комитет был распущен.

Воспользовавшись провалом Корниловского выступления (28 августа (10 сентября) 1917 года) и последовавшим политическим кризисом большевикам удалось на вечернем заседании 31 августа (13 сентября) 1917 года провести свою резолюцию «О власти», которая требовала передачу всей власти в России Советам. Впервые за всю историю Петроградского Совета при голосовании по кардинальному вопросу большевистская партия получила большинство депетатских голосов. Пытаясь помешать большевизации Петросовета, его эсеро-меньшевистский Президиум — Н. С. Чхеидзе, А. Р. Гоц, Ф. И. Дан, И. Г. Церетели, В. М. Чернов — подал в отставку, что привело 9 (22) сентября 1917 года к избранию главой Петросовета Льва Троцкого, незадолго до этого выпущенного из «Крестов». 25 сентября (8 октября) 1917 года состоялись перевыборы исполкома Петросовета. По рабочей секции за большевиков проголосовало 230 депутатов, за эсеров и меньшевиков — 156. К началу ноября большевики располагали до 90 % голосов в Петроградском Совете.

Требование большинства депутатов Петросовета 31 августа о передаче всей власти в России Советам положило начало быстрому процессу большевизации Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. Вновь возникла обстановка, напоминающая дни первых месяцев двоевластия, противостояния Совета и правительства. Однако теперь Совет поддерживал в основном только одну партию из бывшего единого фронта революционной демократии. Остальные партии — меньшевиков, социалистов-революционеров, народных социалистов, которые выступали за власть коалиционного правительства, возглавляемое А. Ф. Керенским — поддерживались меньшинством депутатов.

Опираясь на твёрдое большинство своих сторонников в Петросовете, большевики смогли, несмотря на противодействие ВЦИК, созвать II Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов и организовать октябрьское вооружённое восстание.

В преддверии II Съезда большевистский Петросовет организовал областной съезд, I Съезд Советов Северной области, в которую был включён Петроград и Балтфлот. Съезд прошёл 11—13 (24—26) октября 1917 года в Петрограде и характеризовался резким преобладанием радикальных социалистов: из 94 делегатов съезда насчитывалось 51 большевик и 24 левых эсера . Северный областной комитет, избранный на съезде в составе 11 большевиков и 6 левых эсеров, развернул бурную деятельность по подготовке II Всероссийского съезда. 16 октября от имени большевистских Петросовета, Моссовета и Съезда Советов Северной области были разосланы телеграммы Советам на местах с предложением прислать своих делегатов на Съезд к 20 октября. Эта деятельность проходила на фоне нежелания меньшевиков и правых эсеров вообще созывать этот Съезд, как фактически предрешающий волю Учредительного собрания по вопросу о власти в стране.

Петроградский ВРК

9 (22) октября, когда германские войска, завладев Рижским заливом, приблизились к столице на опасное расстояние, правые социалисты (меньшевики и эсеры) внесли в Исполком Петросовета предложение создать Комитет революционной обороны для защиты столицы — теперь уже от немцев; комитет был призван привлечь к активному участию в обороне Петрограда столичных рабочих. Большевики поддержали предложение, увидев в нём возможность легализовать Красную гвардию. 16 (29) октября пленум Петроградского совета принял предложенную председателем Совета Л. Д. Троцким резолюцию о создании Военно-революционного комитета — как было заявлено, для защиты революции от «открыто подготавливающейся атаки военных и штатских корниловцев». Фактически ВРК стал легальным штабом Октябрьского вооружённого восстания.

Подобно тому, как Приказ № 1 в ночь на 2 (15) марта отдал во власть Петроградского Совета весь столичный гарнизон, решения Совета от 9 (22) и 16 (29) октября о создании Военно-революционного комитета снова позволили ему установить контроль за вооружёнными силами города. Этот новый конфликт уже не мог разрешиться мирно, поскольку Керенский и поддерживавшие его партии отказывались от компромисса с большевиками, от всякого диалога. Петроградский Совет шел к восстанию под большевистским лозунгом «Вся власть Советам!».

В состав ВРК входило несколько десятков человек — большевиков, левых эсеров и анархистов. В соответствии с утверждённым Петросоветом Положением о ВРК в его состав вошли представители ЦК и петроградских и военных партийных организаций партий левых эсеров и большевиков, делегаты президиума и солдатской секции Петросовета, представители штаба Красной гвардии, Центробалта и Центрофлота, фабзавкомов и т. д. Положение о ВРК также провозгласило, что этому органу подчиняются все представители большевиков и левых эсеров, все красногвардейцы, солдаты Петроградского гарнизона и матросы Балтийского флота.

21 октября (3 ноября) собрание представителей полковых комитетов Петроградского гарнизона признало Петросовет единственной властью в городе, после чего ВРК начал назначать своих комиссаров в воинские части, на склады оружия и боеприпасов, на заводы и железные дороги, заменяя комиссаров Временного правительства. 23 октября (5 ноября) председатель Петросовета Троцкий лично «распрогандировал» последнюю колеблющуюся часть гарнизона — Петропавловскую крепость. К 24 октября (6 ноября) комиссары ВРК были назначены на все основные стратегические объекты столицы. Без их разрешения распоряжения Временного правительства и штаба Петроградского военного округа не исполнялись.

К утру 25 октября (7 ноября) почти весь город находился под контролем ВРК. В тот же день в воззвании «К гражданам России!», написанном В. И. Лениным, ВРК объявил, что Временное правительство низложено и государственная власть перешла в его руки. Был создан полевой штаб ВРК, который в ночь на 26 октября (8 ноября) осуществил операцию по занятию Зимнего дворца и аресту Временного правительства.

В годы Гражданской войны

После победы вооружённого восстания Петросовет стал высшей властью в городе. 17 (30) ноября 1917 года при Исполкоме Петросовета были созданы отделы, ведавшие различными отраслями городского хозяйства.

С 25 февраля 1918 года в связи с объединением Советов рабочих и солдатских депутатов с Советами крестьянских депутатов Петросовет стал называться Петроградским Советом рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, а с 16 апреля 1918 года — Петроградским Советом рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов.

После переезда советского правительства в Москву в марте 1918 года система органов власти Петрограда изменилась. 10 марта президиум Петросовета принял решение о создании Совета комиссаров Петроградской трудовой коммуны (ПТК). Его состав был утверждён пленумом Петросовета 13 марта 1918 года. Фактически Совет комиссаров заменил Исполком, хотя последний и не был распущен. Петросовет объявлялся «верховным органом местной власти», в то время как Совет комиссаров коммуны был ответствен перед ним и его Исполкомом. Отделы Петросовета объединились с соответствующими комиссариатами Петроградской трудовой коммуны (просвещения, финансов, агитации и печати, городского хозяйства, юстиции, продовольствия, по военному округу, по делам народного хозяйства, социальной помощи, путей сообщения).

После образования 29 апреля 1918 года Союза коммун Северной области Совет комиссаров ПТК, его комиссариаты были реорганизованы в аналогичные органы СКСО.

В феврале 1919 года СКСО был упразднён, Петросовет был восстановлен, при этом структура Петросовета изменилась: на базе бывших комиссариатов СКСО были образованы 12 отраслевых отделов, число которых к осени 1919 г. увеличилось до пятнадцати.

В годы Гражданской войны Петросовет осуществлял снабжение города топливом и продовольствием, вёл борьбу с эпидемиями, после войны занимался восстановлением городского хозяйства и промышленности.

2 августа 1920 года X съезд Советов Петроградской губернии принял решение о слиянии исполкома Петросовета и губернского исполкома. Высшим органом местного управления стал губернский съезд Советов рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов, который созывался 2 раза в год. Петросовет оставался высшим органом местной власти в Петрограде. Высшим органом исполнительной власти и в городе, и в губернии являлся губисполком, который в период между губернскими съездами Советов подчинялся Петросовету.

По решению II Всесоюзного съезда Советов от 26 января 1924 года Петроград был переименован в Ленинград, и Петросовет стал именоваться Ленинградским Советом рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов (Ленсоветом).

См. также

• Ленсовет

Литература

• [cyberleninka.ru/article/n/petrogradskiy-sovet-rabochih-i-soldatskih-deputatov-v-fevrale-marte-1917-g-v-vospominaniyah-sotsialistov-chast-ii Рачковский В. А. Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов в феврале-марте 1917 г. в воспоминаниях социалистов (часть II) // Новейшая история России, 2012, № 1]

Отрывок, характеризующий Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов

Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч.
– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.


От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.
Он велел оседлать себе лошадь и с перехода поехал верхом в отцовскую деревню, в которой он родился и провел свое детство. Проезжая мимо пруда, на котором всегда десятки баб, переговариваясь, били вальками и полоскали свое белье, князь Андрей заметил, что на пруде никого не было, и оторванный плотик, до половины залитый водой, боком плавал посредине пруда. Князь Андрей подъехал к сторожке. У каменных ворот въезда никого не было, и дверь была отперта. Дорожки сада уже заросли, и телята и лошади ходили по английскому парку. Князь Андрей подъехал к оранжерее; стекла были разбиты, и деревья в кадках некоторые повалены, некоторые засохли. Он окликнул Тараса садовника. Никто не откликнулся. Обогнув оранжерею на выставку, он увидал, что тесовый резной забор весь изломан и фрукты сливы обдерганы с ветками. Старый мужик (князь Андрей видал его у ворот в детстве) сидел и плел лапоть на зеленой скамеечке.
Он был глух и не слыхал подъезда князя Андрея. Он сидел на лавке, на которой любил сиживать старый князь, и около него было развешено лычко на сучках обломанной и засохшей магнолии.
Князь Андрей подъехал к дому. Несколько лип в старом саду были срублены, одна пегая с жеребенком лошадь ходила перед самым домом между розанами. Дом был заколочен ставнями. Одно окно внизу было открыто. Дворовый мальчик, увидав князя Андрея, вбежал в дом.
Алпатыч, услав семью, один оставался в Лысых Горах; он сидел дома и читал Жития. Узнав о приезде князя Андрея, он, с очками на носу, застегиваясь, вышел из дома, поспешно подошел к князю и, ничего не говоря, заплакал, целуя князя Андрея в коленку.
Потом он отвернулся с сердцем на свою слабость и стал докладывать ему о положении дел. Все ценное и дорогое было отвезено в Богучарово. Хлеб, до ста четвертей, тоже был вывезен; сено и яровой, необыкновенный, как говорил Алпатыч, урожай нынешнего года зеленым взят и скошен – войсками. Мужики разорены, некоторый ушли тоже в Богучарово, малая часть остается.
Князь Андрей, не дослушав его, спросил, когда уехали отец и сестра, разумея, когда уехали в Москву. Алпатыч отвечал, полагая, что спрашивают об отъезде в Богучарово, что уехали седьмого, и опять распространился о долах хозяйства, спрашивая распоряжении.
– Прикажете ли отпускать под расписку командам овес? У нас еще шестьсот четвертей осталось, – спрашивал Алпатыч.
«Что отвечать ему? – думал князь Андрей, глядя на лоснеющуюся на солнце плешивую голову старика и в выражении лица его читая сознание того, что он сам понимает несвоевременность этих вопросов, но спрашивает только так, чтобы заглушить и свое горе.
– Да, отпускай, – сказал он.
– Ежели изволили заметить беспорядки в саду, – говорил Алпатыч, – то невозмежио было предотвратить: три полка проходили и ночевали, в особенности драгуны. Я выписал чин и звание командира для подачи прошения.
– Ну, что ж ты будешь делать? Останешься, ежели неприятель займет? – спросил его князь Андрей.
Алпатыч, повернув свое лицо к князю Андрею, посмотрел на него; и вдруг торжественным жестом поднял руку кверху.
– Он мой покровитель, да будет воля его! – проговорил он.
Толпа мужиков и дворовых шла по лугу, с открытыми головами, приближаясь к князю Андрею.
– Ну прощай! – сказал князь Андрей, нагибаясь к Алпатычу. – Уезжай сам, увози, что можешь, и народу вели уходить в Рязанскую или в Подмосковную. – Алпатыч прижался к его ноге и зарыдал. Князь Андрей осторожно отодвинул его и, тронув лошадь, галопом поехал вниз по аллее.
На выставке все так же безучастно, как муха на лице дорогого мертвеца, сидел старик и стукал по колодке лаптя, и две девочки со сливами в подолах, которые они нарвали с оранжерейных деревьев, бежали оттуда и наткнулись на князя Андрея. Увидав молодого барина, старшая девочка, с выразившимся на лице испугом, схватила за руку свою меньшую товарку и с ней вместе спряталась за березу, не успев подобрать рассыпавшиеся зеленые сливы.
Князь Андрей испуганно поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, по вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного – унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию. Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на них еще раз. Полагая себя уже в безопасности, они выскочили из засады и, что то пища тоненькими голосками, придерживая подолы, весело и быстро бежали по траве луга своими загорелыми босыми ножонками.
Князь Андрей освежился немного, выехав из района пыли большой дороги, по которой двигались войска. Но недалеко за Лысыми Горами он въехал опять на дорогу и догнал свой полк на привале, у плотины небольшого пруда. Был второй час после полдня. Солнце, красный шар в пыли, невыносимо пекло и жгло спину сквозь черный сюртук. Пыль, все такая же, неподвижно стояла над говором гудевшими, остановившимися войсками. Ветру не было, В проезд по плотине на князя Андрея пахнуло тиной и свежестью пруда. Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Он оглянулся на пруд, с которого неслись крики и хохот. Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две, заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими, голыми барахтавшимися в нем белыми телами, с кирпично красными руками, лицами и шеями. Все это голое, белое человеческое мясо с хохотом и гиком барахталось в этой грязной луже, как караси, набитые в лейку. Весельем отзывалось это барахтанье, и оттого оно особенно было грустно.
Один молодой белокурый солдат – еще князь Андрей знал его – третьей роты, с ремешком под икрой, крестясь, отступал назад, чтобы хорошенько разбежаться и бултыхнуться в воду; другой, черный, всегда лохматый унтер офицер, по пояс в воде, подергивая мускулистым станом, радостно фыркал, поливая себе голову черными по кисти руками. Слышалось шлепанье друг по другу, и визг, и уханье.
На берегах, на плотине, в пруде, везде было белое, здоровое, мускулистое мясо. Офицер Тимохин, с красным носиком, обтирался на плотине и застыдился, увидав князя, однако решился обратиться к нему:
– То то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили! – сказал он.
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»


В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.
В последнее время, после приезда государя из армии, произошло некоторое волнение в этих противоположных кружках салонах и произведены были некоторые демонстрации друг против друга, но направление кружков осталось то же. В кружок Анны Павловны принимались из французов только закоренелые легитимисты, и здесь выражалась патриотическая мысль о том, что не надо ездить во французский театр и что содержание труппы стоит столько же, сколько содержание целого корпуса. За военными событиями следилось жадно, и распускались самые выгодные для нашей армии слухи. В кружке Элен, румянцевском, французском, опровергались слухи о жестокости врага и войны и обсуживались все попытки Наполеона к примирению. В этом кружке упрекали тех, кто присоветывал слишком поспешные распоряжения о том, чтобы приготавливаться к отъезду в Казань придворным и женским учебным заведениям, находящимся под покровительством императрицы матери. Вообще все дело войны представлялось в салоне Элен пустыми демонстрациями, которые весьма скоро кончатся миром, и царствовало мнение Билибина, бывшего теперь в Петербурге и домашним у Элен (всякий умный человек должен был быть у нее), что не порох, а те, кто его выдумали, решат дело. В этом кружке иронически и весьма умно, хотя весьма осторожно, осмеивали московский восторг, известие о котором прибыло вместе с государем в Петербург.
В кружке Анны Павловны, напротив, восхищались этими восторгами и говорили о них, как говорит Плутарх о древних. Князь Василий, занимавший все те же важные должности, составлял звено соединения между двумя кружками. Он ездил к ma bonne amie [своему достойному другу] Анне Павловне и ездил dans le salon diplomatique de ma fille [в дипломатический салон своей дочери] и часто, при беспрестанных переездах из одного лагеря в другой, путался и говорил у Анны Павловны то, что надо было говорить у Элен, и наоборот.
Вскоре после приезда государя князь Василий разговорился у Анны Павловны о делах войны, жестоко осуждая Барклая де Толли и находясь в нерешительности, кого бы назначить главнокомандующим. Один из гостей, известный под именем un homme de beaucoup de merite [человек с большими достоинствами], рассказав о том, что он видел нынче выбранного начальником петербургского ополчения Кутузова, заседающего в казенной палате для приема ратников, позволил себе осторожно выразить предположение о том, что Кутузов был бы тот человек, который удовлетворил бы всем требованиям.
Анна Павловна грустно улыбнулась и заметила, что Кутузов, кроме неприятностей, ничего не дал государю.
– Я говорил и говорил в Дворянском собрании, – перебил князь Василий, – но меня не послушали. Я говорил, что избрание его в начальники ополчения не понравится государю. Они меня не послушали.
– Все какая то мания фрондировать, – продолжал он. – И пред кем? И все оттого, что мы хотим обезьянничать глупым московским восторгам, – сказал князь Василий, спутавшись на минуту и забыв то, что у Элен надо было подсмеиваться над московскими восторгами, а у Анны Павловны восхищаться ими. Но он тотчас же поправился. – Ну прилично ли графу Кутузову, самому старому генералу в России, заседать в палате, et il en restera pour sa peine! [хлопоты его пропадут даром!] Разве возможно назначить главнокомандующим человека, который не может верхом сесть, засыпает на совете, человека самых дурных нравов! Хорошо он себя зарекомендовал в Букарещте! Я уже не говорю о его качествах как генерала, но разве можно в такую минуту назначать человека дряхлого и слепого, просто слепого? Хорош будет генерал слепой! Он ничего не видит. В жмурки играть… ровно ничего не видит!
Никто не возражал на это.
24 го июля это было совершенно справедливо. Но 29 июля Кутузову пожаловано княжеское достоинство. Княжеское достоинство могло означать и то, что от него хотели отделаться, – и потому суждение князя Василья продолжало быть справедливо, хотя он и не торопился ого высказывать теперь. Но 8 августа был собран комитет из генерал фельдмаршала Салтыкова, Аракчеева, Вязьмитинова, Лопухина и Кочубея для обсуждения дел войны. Комитет решил, что неудачи происходили от разноначалий, и, несмотря на то, что лица, составлявшие комитет, знали нерасположение государя к Кутузову, комитет, после короткого совещания, предложил назначить Кутузова главнокомандующим. И в тот же день Кутузов был назначен полномочным главнокомандующим армий и всего края, занимаемого войсками.
9 го августа князь Василий встретился опять у Анны Павловны с l'homme de beaucoup de merite [человеком с большими достоинствами]. L'homme de beaucoup de merite ухаживал за Анной Павловной по случаю желания назначения попечителем женского учебного заведения императрицы Марии Федоровны. Князь Василий вошел в комнату с видом счастливого победителя, человека, достигшего цели своих желаний.
– Eh bien, vous savez la grande nouvelle? Le prince Koutouzoff est marechal. [Ну с, вы знаете великую новость? Кутузов – фельдмаршал.] Все разногласия кончены. Я так счастлив, так рад! – говорил князь Василий. – Enfin voila un homme, [Наконец, вот это человек.] – проговорил он, значительно и строго оглядывая всех находившихся в гостиной. L'homme de beaucoup de merite, несмотря на свое желание получить место, не мог удержаться, чтобы не напомнить князю Василью его прежнее суждение. (Это было неучтиво и перед князем Василием в гостиной Анны Павловны, и перед Анной Павловной, которая так же радостно приняла эту весть; но он не мог удержаться.)
– Mais on dit qu'il est aveugle, mon prince? [Но говорят, он слеп?] – сказал он, напоминая князю Василью его же слова.
– Allez donc, il y voit assez, [Э, вздор, он достаточно видит, поверьте.] – сказал князь Василий своим басистым, быстрым голосом с покашливанием, тем голосом и с покашливанием, которым он разрешал все трудности. – Allez, il y voit assez, – повторил он. – И чему я рад, – продолжал он, – это то, что государь дал ему полную власть над всеми армиями, над всем краем, – власть, которой никогда не было ни у какого главнокомандующего. Это другой самодержец, – заключил он с победоносной улыбкой.
– Дай бог, дай бог, – сказала Анна Павловна. L'homme de beaucoup de merite, еще новичок в придворном обществе, желая польстить Анне Павловне, выгораживая ее прежнее мнение из этого суждения, сказал.
– Говорят, что государь неохотно передал эту власть Кутузову. On dit qu'il rougit comme une demoiselle a laquelle on lirait Joconde, en lui disant: «Le souverain et la patrie vous decernent cet honneur». [Говорят, что он покраснел, как барышня, которой бы прочли Жоконду, в то время как говорил ему: «Государь и отечество награждают вас этой честью».]
– Peut etre que la c?ur n'etait pas de la partie, [Может быть, сердце не вполне участвовало,] – сказала Анна Павловна.
– О нет, нет, – горячо заступился князь Василий. Теперь уже он не мог никому уступить Кутузова. По мнению князя Василья, не только Кутузов был сам хорош, но и все обожали его. – Нет, это не может быть, потому что государь так умел прежде ценить его, – сказал он.
– Дай бог только, чтобы князь Кутузов, – сказала Анпа Павловна, – взял действительную власть и не позволял бы никому вставлять себе палки в колеса – des batons dans les roues.
Князь Василий тотчас понял, кто был этот никому. Он шепотом сказал:
– Я верно знаю, что Кутузов, как непременное условие, выговорил, чтобы наследник цесаревич не был при армии: Vous savez ce qu'il a dit a l'Empereur? [Вы знаете, что он сказал государю?] – И князь Василий повторил слова, будто бы сказанные Кутузовым государю: «Я не могу наказать его, ежели он сделает дурно, и наградить, ежели он сделает хорошо». О! это умнейший человек, князь Кутузов, et quel caractere. Oh je le connais de longue date. [и какой характер. О, я его давно знаю.]
– Говорят даже, – сказал l'homme de beaucoup de merite, не имевший еще придворного такта, – что светлейший непременным условием поставил, чтобы сам государь не приезжал к армии.
Как только он сказал это, в одно мгновение князь Василий и Анна Павловна отвернулись от него и грустно, со вздохом о его наивности, посмотрели друг на друга.


В то время как это происходило в Петербурге, французы уже прошли Смоленск и все ближе и ближе подвигались к Москве. Историк Наполеона Тьер, так же, как и другие историки Наполеона, говорит, стараясь оправдать своего героя, что Наполеон был привлечен к стенам Москвы невольно. Он прав, как и правы все историки, ищущие объяснения событий исторических в воле одного человека; он прав так же, как и русские историки, утверждающие, что Наполеон был привлечен к Москве искусством русских полководцев. Здесь, кроме закона ретроспективности (возвратности), представляющего все прошедшее приготовлением к совершившемуся факту, есть еще взаимность, путающая все дело. Хороший игрок, проигравший в шахматы, искренно убежден, что его проигрыш произошел от его ошибки, и он отыскивает эту ошибку в начале своей игры, но забывает, что в каждом его шаге, в продолжение всей игры, были такие же ошибки, что ни один его ход не был совершенен. Ошибка, на которую он обращает внимание, заметна ему только потому, что противник воспользовался ею. Насколько же сложнее этого игра войны, происходящая в известных условиях времени, и где не одна воля руководит безжизненными машинами, а где все вытекает из бесчисленного столкновения различных произволов?
После Смоленска Наполеон искал сражения за Дорогобужем у Вязьмы, потом у Царева Займища; но выходило, что по бесчисленному столкновению обстоятельств до Бородина, в ста двадцати верстах от Москвы, русские не могли принять сражения. От Вязьмы было сделано распоряжение Наполеоном для движения прямо на Москву.
Moscou, la capitale asiatique de ce grand empire, la ville sacree des peuples d'Alexandre, Moscou avec ses innombrables eglises en forme de pagodes chinoises! [Москва, азиатская столица этой великой империи, священный город народов Александра, Москва с своими бесчисленными церквами, в форме китайских пагод!] Эта Moscou не давала покоя воображению Наполеона. На переходе из Вязьмы к Цареву Займищу Наполеон верхом ехал на своем соловом энглизированном иноходчике, сопутствуемый гвардией, караулом, пажами и адъютантами. Начальник штаба Бертье отстал для того, чтобы допросить взятого кавалерией русского пленного. Он галопом, сопутствуемый переводчиком Lelorgne d'Ideville, догнал Наполеона и с веселым лицом остановил лошадь.
– Eh bien? [Ну?] – сказал Наполеон.
– Un cosaque de Platow [Платовский казак.] говорит, что корпус Платова соединяется с большой армией, что Кутузов назначен главнокомандующим. Tres intelligent et bavard! [Очень умный и болтун!]
Наполеон улыбнулся, велел дать этому казаку лошадь и привести его к себе. Он сам желал поговорить с ним. Несколько адъютантов поскакало, и через час крепостной человек Денисова, уступленный им Ростову, Лаврушка, в денщицкой куртке на французском кавалерийском седле, с плутовским и пьяным, веселым лицом подъехал к Наполеону. Наполеон велел ему ехать рядом с собой и начал спрашивать:
– Вы казак?
– Казак с, ваше благородие.
«Le cosaque ignorant la compagnie dans laquelle il se trouvait, car la simplicite de Napoleon n'avait rien qui put reveler a une imagination orientale la presence d'un souverain, s'entretint avec la plus extreme familiarite des affaires de la guerre actuelle», [Казак, не зная того общества, в котором он находился, потому что простота Наполеона не имела ничего такого, что бы могло открыть для восточного воображения присутствие государя, разговаривал с чрезвычайной фамильярностью об обстоятельствах настоящей войны.] – говорит Тьер, рассказывая этот эпизод. Действительно, Лаврушка, напившийся пьяным и оставивший барина без обеда, был высечен накануне и отправлен в деревню за курами, где он увлекся мародерством и был взят в плен французами. Лаврушка был один из тех грубых, наглых лакеев, видавших всякие виды, которые считают долгом все делать с подлостью и хитростью, которые готовы сослужить всякую службу своему барину и которые хитро угадывают барские дурные мысли, в особенности тщеславие и мелочность.
Попав в общество Наполеона, которого личность он очень хорошо и легко признал. Лаврушка нисколько не смутился и только старался от всей души заслужить новым господам.
Он очень хорошо знал, что это сам Наполеон, и присутствие Наполеона не могло смутить его больше, чем присутствие Ростова или вахмистра с розгами, потому что не было ничего у него, чего бы не мог лишить его ни вахмистр, ни Наполеон.
Он врал все, что толковалось между денщиками. Многое из этого была правда. Но когда Наполеон спросил его, как же думают русские, победят они Бонапарта или нет, Лаврушка прищурился и задумался.
Он увидал тут тонкую хитрость, как всегда во всем видят хитрость люди, подобные Лаврушке, насупился и помолчал.
– Оно значит: коли быть сраженью, – сказал он задумчиво, – и в скорости, так это так точно. Ну, а коли пройдет три дня апосля того самого числа, тогда, значит, это самое сражение в оттяжку пойдет.
Наполеону перевели это так: «Si la bataille est donnee avant trois jours, les Francais la gagneraient, mais que si elle serait donnee plus tard, Dieu seul sait ce qui en arrivrait», [«Ежели сражение произойдет прежде трех дней, то французы выиграют его, но ежели после трех дней, то бог знает что случится».] – улыбаясь передал Lelorgne d'Ideville. Наполеон не улыбнулся, хотя он, видимо, был в самом веселом расположении духа, и велел повторить себе эти слова.
Лаврушка заметил это и, чтобы развеселить его, сказал, притворяясь, что не знает, кто он.