Петропавловское мужское училище

Учебное заведение
Петропавловское мужское училище
Бывшее здание училища, ок. 1982—1983 гг.
Страна	Россия
Адрес	Москва, Петроверигский пер., дом 10, строение 3
Конфессия	Лютеранство
Тип здания	нежилое здание
Архитектор	О. В. фон Дессин
Дата основания	1668
Строительство	1912—1913 годы
Дата упразднения	1918
Статус	Выявленный объект культурного наследия

Эта статья об училище в Москве; о Петропавловском училище в Санкт-Петербурге см.: Петришуле.

Петропа́вловское мужско́е учи́лище — негосударственное учебное заведение для мальчиков при евангелическо-лютеранском кафедральном соборе святых апостолов Петра и Павла в Москве. В связи декретом «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» СНК РСФСР от 23 января 1918 года, училище в том же году прекратило своё существование.

Особенности

Основанное изначально как небольшая приходская школа, училище со временем выросло в крупнейшее среди немецких учебных заведений в Москве, обладающее правами правительственных средних учебных заведений. В разных источниках оно упоминается как школа, гимназия, немецкое или реальное училище, — в реальности это было одно учебное заведение с тремя отделениями: начальная школа, реальное училище с коммерческим отделением и гимназия.

В училище обучали мальчиков разных национальностей и вероисповеданий. Существенное отличие данного учебного заведения от других было в том, что ректорами и надзирателями в училище были по преимуществу немцы, преподавание почти всех предметов вплоть до 1915 года велось на немецком языке, а после — на русском. Ежедневно перед началом занятий проводилась совместная молитва, ученики совместно отмечали разные церковные праздники и имели особые свободные от учёбы дни, как, например, третий день после Троицы, день рождения Мартина Лютера и среда второй недели Великого поста.

История

Уже во второй половине XVII века в Немецкой слободе действовали две евангелическо-лютеранские церкви: Михайловская и Петропавловская. При каждой из них имелись школы для мальчиков и девочек, в которых давали религиозно-нравственное воспитание, преподавали чтение, письмо, арифметику и церковное пение. Впоследствии программа школ неоднократно менялась и была существенно расширена. Немцы изначально составляли большинство, и преподавание велось на немецком языке, который к тому же был достаточно распространенным языком в Немецкой слободе, населенной выходцами из различных европейских государств.

Первая половина XIX века

Петропавловская школа в Немецкой слободе сгорела вместе с церковью во время пожара Москвы 1812 года. Новая церковь была открыта в 1819 году, но не в Немецкой слободе, на месте сгоревшей, а в Космодамианском (ныне Старосадский) переулке, в перестроенном здании усадьбы Лопухиных. Позже, в 1824 году при церкви была вновь открыта школа для мальчиков, а в 1829 — для девочек.

Благодаря высокому качеству образования и обширной программе школы при Петропавловской церкви пользовались большим авторитетом также среди русских, в результате чего среди учащихся школы они стали преобладать. Например, в 1840 году из 104 учеников было только 38 немцев. Для того, чтобы они лучше усваивали программу, преподавание в течение нескольких лет велось на русском языке.

Срок обучения в школе для мальчиков составлял 8 лет. Поскольку учащиеся были разного вероисповедания, предусматривалось раздельное обучение Закону Божию — основному предмету в училище. Ученики евангелического вероисповедания, помимо Ветхого и Нового Заветов, изучали катехизис Лютера, церковное пение и христианские вероисповедания. Ученики православного вероисповедания — богослужение в православной церкви, православный катехизис Филарета и историю православной церкви. В программу 1840 года также входили: немецкий, русский, французский, латинский и греческий языки, арифметика, алгебра, геометрия, география, история, естественная история, физика, рисование и чистописание. Содержание преподавания и состав предметов со стороны Министерства народного просвещения почти не регламентировались.

В 1844 году ректором Петропавловского училища стал Герман Якоб Эдуард Гершельман (1804—1865). Его дед, Эрнст Август Вильгельм, был уроженцем Тюрингии, в 1768-1795 гг. являлся ректором академической гимназии в Ревеле (ныне Таллин), а отец – Фридрих Август – был пастором в Прибалтике. Инициативе нового ректора преподавание всех предметов было вновь переведено на немецкий язык, программа приобрела более практическую направленность, а главными предметами стали немецкий, русский и французский языки. Латынь из обязательного предмета превратилась в факультативный, а желающие также получили возможность изучать английский язык. Изменилась и методика преподавания языков: упор делался на овладение устной речью, языки должны были усваиваться не только на уроках, но и в течение всего дня. Для этой цели один из школьных надзирателей был немцем, а другой – французом, и ученики обязаны были говорить между собой один день по-немецки, а другой – по-французски, в зависимости от того, какой надзиратель дежурил. Учитывая социальный состав и будущий круг занятий своих учеников, Гершельман включил в программу старших классов техническую механику, коммерческую географию, бухгалтерию и купеческую арифметику.

Вторая половина XIX века

В 1865 году Петропавловское мужское училище переезжает в старинный дом в Петроверигском переулке. Во второй половине XVIII — начале XIX века им владели А. С. Волынская, действительный тайный советник П. И. Измайлов, князья Мещерские, богатый купец Г. П. Чероков (после пожара 1812 года), а 1858—1865 году — Василий Кокорев.

21 апреля 1879 года Министерство народного просвещения издало «Положение о мужском училище, состоящем при евангелическо-лютеранской церкви Петра и Павла в Москве». В соответствии с ним оно было включено в образовательную систему Российской империи с подчинением учебного процесса программам министерства, разделено на гимназию и реальное училище, программы которых соответствовали государственным учебным заведениям. С одной стороны, школа и преподавательская деятельность утратили свою самобытность, с другой стороны — эта реформа была неизбежна и в целом отвечала интересам учеников.

Основным языком преподавания, вплоть до Первой мировой войны, был немецкий. По-русски должен был преподаваться Закон Божий для православных, русский язык и история российской словесности, а также история и география России. Во второй половине XIX века доля русских учащихся в немецких школах, по сравнению с предшествующим периодом, несколько уменьшилась, что связано с увеличением количества учебных заведений в Москве, однако оставалась довольно высокой. На рубеже XIX—ХХ веков русские составляли около трети учащихся Петропавловской гимназии и реального училища.

Для того, чтобы облегчить русским и немецким детям вхождение в билингвальную среду, при Петропавловском училище была организована подготовительная школа, в которую принимались дети с 7 лет. Она делилась на русскоязычное и немецкоязычное отделения, в каждом из которых было три класса. В этой школе русские овладевали немецким языком, а немцы – русским; кроме того, в программу входил Закон Божий (отдельно для учеников различных вероисповеданий), арифметика и пение. Плата за обучение в год составляла в приготовительный класс — 80 рублей, в остальные — 100 рублей, но взималась дифференцированно, будучи для лютеран несколько ниже. В начальной школе обучались бесплатно или за небольшую плату дети из малообеспеченных семей, принадлежавших к общине Петропавловской церкви.

Здание

Новое здание училища было построено на месте старого по проекту архитектора Оттона фон Дессина в 1912—1913 годах, Расположено по адресу: Петроверигский переулок, дом 6-8-10, строение 3. По проекту архитектора фон Дессина был построен также бывший жилой дом для преподавателей Петропавловского мужского училища, расположенный рядом (строение 4), а также Евангелическая больница в Москве.

После Октябрьской революции 1917 года здание было национализировано. В разные годы в здании располагались: школа-семилетке №36, Института кардиологии им. А. Л. Мясникова, Институт профилактической кардиологии, входивший в состав Всесоюзного кардиологического научного центра АМН СССР. В настоящее время здание занимает ФГБУ «Государственный научно-исследовательский центр профилактической медицины» Министерства здравоохранения Российской Федерации.

Персоналии

Директоры

• Гёринг, Фридрих Христофор Юстус
• 1844 — Гершельман, Герман Якоб Эдуард — преподаватель истории
• Константин Романович Вернандер — преподаватель математики
• 1905—1917 Герман Пак (1853—1937)

Преподаватели

Большинство преподавателей Петропавловской мужской гимназии и реального училища, как и других учебных заведений при евангелическо-лютеранских церквях, были немцами. Значительную их часть составляли выходцы из прибалтийских губерний, получившие образование в Дерптском университете. Многие были уроженцами Германии и германскими подданными. Преподавателями «русскоязычных» предметов были русские учителя. Французский язык преподавали, как правило, французы; английский (в реальном училище) — англичане.

• Волков, Александр Александрович — преподаватель математики
• Гурвиц, Юлий Осипович — преподаватель математики
• Петерсон, Карл Михайлович — преподаватель математики
• Давидов, Август Юльевич — преподаватель математики

Ученики и выпускники

В скобках указаны годы учёбы.

• Аршинов, Владимир Васильевич — минералог
• Амбарцумов, Владимир Амбарцумович — иерей, священнослужитель православной церкви.
• Бельский, Леонид Петрович — русский поэт, переводчик, литературовед и педагог.
• Воровский, Вацлав Вацлавович — российский революционер, публицист и литературный критик.
• Гандшин, Яков Яковлевич (Жак Хандшин) — российско-швейцарский органист и музыковед
• Геппенер, Максим Карлович — русский архитектор немецкого происхождения.
• Герье, Владимир Иванович — русский историк, общественный деятель, член-корреспондент Петербургской Академии наук, профессор всеобщей истории Московского университета.
• Дикгоф, Генрих Генрихович — лютеранский пастор, затем епископ, организатор обучения и воспитания детей с нарушениями зрения в России.
• Кёнеман, Фёдор Фёдорович — российский пианист и композитор, многолетний аккомпаниатор Шаляпина.
• Крамер, Василий Васильевич — учёный-медик, невролог.
• Лебедев, Пётр Николаевич — русский физик-экспериментатор.
• Найдёнов, Николай Александрович (1844—1848) — московский предприниматель, банкир, краевед; издатель известных фотоальбомов Москвы.
• Лопатин-Барт, Бруно Германович — российский адвокат.
• Титов, Александр Андреевич (1889—1895) — русский химик, политический деятель, предприниматель.
• Файко, Алексей Михайлович — русский советский драматург.
• Фальк, Роберт Рафаилович — русский живописец еврейского происхождения.
• Чибисов, Константин Владимирович — советский химик, специалист в области фотохимии и научной фотографии.
• Шлиппе, Фёдор Владимирович (1886—1891) — директор департамента министерства земледелия; активный деятель столыпинской аграрной реформы.
• Штраух, Максим Максимович (1910—1918) — советский актёр театра и кино, театральный режиссёр.
• Щепкин, Вячеслав Николаевич — российский славист, языковед, палеограф и историк древнерусского искусства.
• Щепкин, Евгений Николаевич — русский историк, педагог и общественный деятель.

См. также

• Петришуле — школа при лютеранской церкви свв. Петра и Павла в Санкт-Петербурге, которая в некоторых источниках также фигурирует как «Петропавловское мужское училище».
• Реформатское училище на правах гимназии при Евангелическо-реформатской церкви в Москве.

Литература

• Victor Dönninghaus. Немцы в общественной жизни Москвы: симбиоз и конфликт (1494—1941). — РОССПЭН, 2004. — 502 с.
• Белокуров С. А. , Зерцалов А. Н. О немецких школах в Москве в первой четверти XVIII века (1701—1715). — М., 1907.
• Найдёнов, Н. А. Воспоминания о Московском Петропавловском евангелическо-лютеранском мужском училище. — М., 1903.
• Курило О. В. Очерки по истории лютеран в России (XVI—XX вв.). — М.: ИЭА РАН, 1996.
• Романюк С. К. Чистые пруды. От Столешников до Чистых прудов. — Центрполиграф, 2015. — 384 с. — ISBN 978-5-227-05137-0.
• Томан, И. Б. Московские немецкие школы. История и традиции // Памятники истории и культуры московских немцев. — М., 2013.
• Указатель преподавания евангелическо-лютеранского Петропавловского училища в Москве. — М., 1868, 1876.

Отрывок, характеризующий Петропавловское мужское училище

– Покушайте, барышня графинюшка, – приговаривала она, подавая Наташе то то, то другое. Наташа ела все, и ей показалось, что подобных лепешек на юраге, с таким букетом варений, на меду орехов и такой курицы никогда она нигде не видала и не едала. Анисья Федоровна вышла. Ростов с дядюшкой, запивая ужин вишневой наливкой, разговаривали о прошедшей и о будущей охоте, о Ругае и Илагинских собаках. Наташа с блестящими глазами прямо сидела на диване, слушая их. Несколько раз она пыталась разбудить Петю, чтобы дать ему поесть чего нибудь, но он говорил что то непонятное, очевидно не просыпаясь. Наташе так весело было на душе, так хорошо в этой новой для нее обстановке, что она только боялась, что слишком скоро за ней приедут дрожки. После наступившего случайно молчания, как это почти всегда бывает у людей в первый раз принимающих в своем доме своих знакомых, дядюшка сказал, отвечая на мысль, которая была у его гостей:
– Так то вот и доживаю свой век… Умрешь, – чистое дело марш – ничего не останется. Что ж и грешить то!
Лицо дядюшки было очень значительно и даже красиво, когда он говорил это. Ростов невольно вспомнил при этом всё, что он хорошего слыхал от отца и соседей о дядюшке. Дядюшка во всем околотке губернии имел репутацию благороднейшего и бескорыстнейшего чудака. Его призывали судить семейные дела, его делали душеприказчиком, ему поверяли тайны, его выбирали в судьи и другие должности, но от общественной службы он упорно отказывался, осень и весну проводя в полях на своем кауром мерине, зиму сидя дома, летом лежа в своем заросшем саду.
– Что же вы не служите, дядюшка?
– Служил, да бросил. Не гожусь, чистое дело марш, я ничего не разберу. Это ваше дело, а у меня ума не хватит. Вот насчет охоты другое дело, это чистое дело марш! Отворите ка дверь то, – крикнул он. – Что ж затворили! – Дверь в конце коридора (который дядюшка называл колидор) вела в холостую охотническую: так называлась людская для охотников. Босые ноги быстро зашлепали и невидимая рука отворила дверь в охотническую. Из коридора ясно стали слышны звуки балалайки, на которой играл очевидно какой нибудь мастер этого дела. Наташа уже давно прислушивалась к этим звукам и теперь вышла в коридор, чтобы слышать их яснее.
– Это у меня мой Митька кучер… Я ему купил хорошую балалайку, люблю, – сказал дядюшка. – У дядюшки было заведено, чтобы, когда он приезжает с охоты, в холостой охотнической Митька играл на балалайке. Дядюшка любил слушать эту музыку.
– Как хорошо, право отлично, – сказал Николай с некоторым невольным пренебрежением, как будто ему совестно было признаться в том, что ему очень были приятны эти звуки.
– Как отлично? – с упреком сказала Наташа, чувствуя тон, которым сказал это брат. – Не отлично, а это прелесть, что такое! – Ей так же как и грибки, мед и наливки дядюшки казались лучшими в мире, так и эта песня казалась ей в эту минуту верхом музыкальной прелести.
– Еще, пожалуйста, еще, – сказала Наташа в дверь, как только замолкла балалайка. Митька настроил и опять молодецки задребезжал Барыню с переборами и перехватами. Дядюшка сидел и слушал, склонив голову на бок с чуть заметной улыбкой. Мотив Барыни повторился раз сто. Несколько раз балалайку настраивали и опять дребезжали те же звуки, и слушателям не наскучивало, а только хотелось еще и еще слышать эту игру. Анисья Федоровна вошла и прислонилась своим тучным телом к притолке.
– Изволите слушать, – сказала она Наташе, с улыбкой чрезвычайно похожей на улыбку дядюшки. – Он у нас славно играет, – сказала она.
– Вот в этом колене не то делает, – вдруг с энергическим жестом сказал дядюшка. – Тут рассыпать надо – чистое дело марш – рассыпать…
– А вы разве умеете? – спросила Наташа. – Дядюшка не отвечая улыбнулся.
– Посмотри ка, Анисьюшка, что струны то целы что ль, на гитаре то? Давно уж в руки не брал, – чистое дело марш! забросил.
Анисья Федоровна охотно пошла своей легкой поступью исполнить поручение своего господина и принесла гитару.
Дядюшка ни на кого не глядя сдунул пыль, костлявыми пальцами стукнул по крышке гитары, настроил и поправился на кресле. Он взял (несколько театральным жестом, отставив локоть левой руки) гитару повыше шейки и подмигнув Анисье Федоровне, начал не Барыню, а взял один звучный, чистый аккорд, и мерно, спокойно, но твердо начал весьма тихим темпом отделывать известную песню: По у ли и ице мостовой. В раз, в такт с тем степенным весельем (тем самым, которым дышало всё существо Анисьи Федоровны), запел в душе у Николая и Наташи мотив песни. Анисья Федоровна закраснелась и закрывшись платочком, смеясь вышла из комнаты. Дядюшка продолжал чисто, старательно и энергически твердо отделывать песню, изменившимся вдохновенным взглядом глядя на то место, с которого ушла Анисья Федоровна. Чуть чуть что то смеялось в его лице с одной стороны под седым усом, особенно смеялось тогда, когда дальше расходилась песня, ускорялся такт и в местах переборов отрывалось что то.
– Прелесть, прелесть, дядюшка; еще, еще, – закричала Наташа, как только он кончил. Она, вскочивши с места, обняла дядюшку и поцеловала его. – Николенька, Николенька! – говорила она, оглядываясь на брата и как бы спрашивая его: что же это такое?
Николаю тоже очень нравилась игра дядюшки. Дядюшка второй раз заиграл песню. Улыбающееся лицо Анисьи Федоровны явилось опять в дверях и из за ней еще другие лица… «За холодной ключевой, кричит: девица постой!» играл дядюшка, сделал опять ловкий перебор, оторвал и шевельнул плечами.
– Ну, ну, голубчик, дядюшка, – таким умоляющим голосом застонала Наташа, как будто жизнь ее зависела от этого. Дядюшка встал и как будто в нем было два человека, – один из них серьезно улыбнулся над весельчаком, а весельчак сделал наивную и аккуратную выходку перед пляской.
– Ну, племянница! – крикнул дядюшка взмахнув к Наташе рукой, оторвавшей аккорд.
Наташа сбросила с себя платок, который был накинут на ней, забежала вперед дядюшки и, подперши руки в боки, сделала движение плечами и стала.
Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала – эта графинечка, воспитанная эмигранткой француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de chale давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, не изучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка. Как только она стала, улыбнулась торжественно, гордо и хитро весело, первый страх, который охватил было Николая и всех присутствующих, страх, что она не то сделает, прошел и они уже любовались ею.
Она сделала то самое и так точно, так вполне точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять всё то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке.
– Ну, графинечка – чистое дело марш, – радостно смеясь, сказал дядюшка, окончив пляску. – Ай да племянница! Вот только бы муженька тебе молодца выбрать, – чистое дело марш!
– Уж выбран, – сказал улыбаясь Николай.
– О? – сказал удивленно дядюшка, глядя вопросительно на Наташу. Наташа с счастливой улыбкой утвердительно кивнула головой.
– Еще какой! – сказала она. Но как только она сказала это, другой, новый строй мыслей и чувств поднялся в ней. Что значила улыбка Николая, когда он сказал: «уж выбран»? Рад он этому или не рад? Он как будто думает, что мой Болконский не одобрил бы, не понял бы этой нашей радости. Нет, он бы всё понял. Где он теперь? подумала Наташа и лицо ее вдруг стало серьезно. Но это продолжалось только одну секунду. – Не думать, не сметь думать об этом, сказала она себе и улыбаясь, подсела опять к дядюшке, прося его сыграть еще что нибудь.
Дядюшка сыграл еще песню и вальс; потом, помолчав, прокашлялся и запел свою любимую охотническую песню.
Как со вечера пороша
Выпадала хороша…
Дядюшка пел так, как поет народ, с тем полным и наивным убеждением, что в песне все значение заключается только в словах, что напев сам собой приходит и что отдельного напева не бывает, а что напев – так только, для складу. От этого то этот бессознательный напев, как бывает напев птицы, и у дядюшки был необыкновенно хорош. Наташа была в восторге от пения дядюшки. Она решила, что не будет больше учиться на арфе, а будет играть только на гитаре. Она попросила у дядюшки гитару и тотчас же подобрала аккорды к песне.
В десятом часу за Наташей и Петей приехали линейка, дрожки и трое верховых, посланных отыскивать их. Граф и графиня не знали где они и крепко беспокоились, как сказал посланный.
Петю снесли и положили как мертвое тело в линейку; Наташа с Николаем сели в дрожки. Дядюшка укутывал Наташу и прощался с ней с совершенно новой нежностью. Он пешком проводил их до моста, который надо было объехать в брод, и велел с фонарями ехать вперед охотникам.
– Прощай, племянница дорогая, – крикнул из темноты его голос, не тот, который знала прежде Наташа, а тот, который пел: «Как со вечера пороша».
В деревне, которую проезжали, были красные огоньки и весело пахло дымом.
– Что за прелесть этот дядюшка! – сказала Наташа, когда они выехали на большую дорогу.
– Да, – сказал Николай. – Тебе не холодно?
– Нет, мне отлично, отлично. Мне так хорошо, – с недоумением даже cказала Наташа. Они долго молчали.
Ночь была темная и сырая. Лошади не видны были; только слышно было, как они шлепали по невидной грязи.
Что делалось в этой детской, восприимчивой душе, так жадно ловившей и усвоивавшей все разнообразнейшие впечатления жизни? Как это всё укладывалось в ней? Но она была очень счастлива. Уже подъезжая к дому, она вдруг запела мотив песни: «Как со вечера пороша», мотив, который она ловила всю дорогу и наконец поймала.
– Поймала? – сказал Николай.
– Ты об чем думал теперь, Николенька? – спросила Наташа. – Они любили это спрашивать друг у друга.
– Я? – сказал Николай вспоминая; – вот видишь ли, сначала я думал, что Ругай, красный кобель, похож на дядюшку и что ежели бы он был человек, то он дядюшку всё бы еще держал у себя, ежели не за скачку, так за лады, всё бы держал. Как он ладен, дядюшка! Не правда ли? – Ну а ты?
– Я? Постой, постой. Да, я думала сначала, что вот мы едем и думаем, что мы едем домой, а мы Бог знает куда едем в этой темноте и вдруг приедем и увидим, что мы не в Отрадном, а в волшебном царстве. А потом еще я думала… Нет, ничего больше.
– Знаю, верно про него думала, – сказал Николай улыбаясь, как узнала Наташа по звуку его голоса.
– Нет, – отвечала Наташа, хотя действительно она вместе с тем думала и про князя Андрея, и про то, как бы ему понравился дядюшка. – А еще я всё повторяю, всю дорогу повторяю: как Анисьюшка хорошо выступала, хорошо… – сказала Наташа. И Николай услыхал ее звонкий, беспричинный, счастливый смех.
– А знаешь, – вдруг сказала она, – я знаю, что никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь.
– Вот вздор, глупости, вранье – сказал Николай и подумал: «Что за прелесть эта моя Наташа! Такого другого друга у меня нет и не будет. Зачем ей выходить замуж, всё бы с ней ездили!»
«Экая прелесть этот Николай!» думала Наташа. – А! еще огонь в гостиной, – сказала она, указывая на окна дома, красиво блестевшие в мокрой, бархатной темноте ночи.


Граф Илья Андреич вышел из предводителей, потому что эта должность была сопряжена с слишком большими расходами. Но дела его всё не поправлялись. Часто Наташа и Николай видели тайные, беспокойные переговоры родителей и слышали толки о продаже богатого, родового Ростовского дома и подмосковной. Без предводительства не нужно было иметь такого большого приема, и отрадненская жизнь велась тише, чем в прежние годы; но огромный дом и флигеля всё таки были полны народом, за стол всё так же садилось больше человек. Всё это были свои, обжившиеся в доме люди, почти члены семейства или такие, которые, казалось, необходимо должны были жить в доме графа. Таковы были Диммлер – музыкант с женой, Иогель – танцовальный учитель с семейством, старушка барышня Белова, жившая в доме, и еще многие другие: учителя Пети, бывшая гувернантка барышень и просто люди, которым лучше или выгоднее было жить у графа, чем дома. Не было такого большого приезда как прежде, но ход жизни велся тот же, без которого не могли граф с графиней представить себе жизни. Та же была, еще увеличенная Николаем, охота, те же 50 лошадей и 15 кучеров на конюшне, те же дорогие подарки в именины, и торжественные на весь уезд обеды; те же графские висты и бостоны, за которыми он, распуская всем на вид карты, давал себя каждый день на сотни обыгрывать соседям, смотревшим на право составлять партию графа Ильи Андреича, как на самую выгодную аренду.
Граф, как в огромных тенетах, ходил в своих делах, стараясь не верить тому, что он запутался и с каждым шагом всё более и более запутываясь и чувствуя себя не в силах ни разорвать сети, опутавшие его, ни осторожно, терпеливо приняться распутывать их. Графиня любящим сердцем чувствовала, что дети ее разоряются, что граф не виноват, что он не может быть не таким, каким он есть, что он сам страдает (хотя и скрывает это) от сознания своего и детского разорения, и искала средств помочь делу. С ее женской точки зрения представлялось только одно средство – женитьба Николая на богатой невесте. Она чувствовала, что это была последняя надежда, и что если Николай откажется от партии, которую она нашла ему, надо будет навсегда проститься с возможностью поправить дела. Партия эта была Жюли Карагина, дочь прекрасных, добродетельных матери и отца, с детства известная Ростовым, и теперь богатая невеста по случаю смерти последнего из ее братьев.
Графиня писала прямо к Карагиной в Москву, предлагая ей брак ее дочери с своим сыном и получила от нее благоприятный ответ. Карагина отвечала, что она с своей стороны согласна, что всё будет зависеть от склонности ее дочери. Карагина приглашала Николая приехать в Москву.
Несколько раз, со слезами на глазах, графиня говорила сыну, что теперь, когда обе дочери ее пристроены – ее единственное желание состоит в том, чтобы видеть его женатым. Она говорила, что легла бы в гроб спокойной, ежели бы это было. Потом говорила, что у нее есть прекрасная девушка на примете и выпытывала его мнение о женитьбе.
В других разговорах она хвалила Жюли и советовала Николаю съездить в Москву на праздники повеселиться. Николай догадывался к чему клонились разговоры его матери, и в один из таких разговоров вызвал ее на полную откровенность. Она высказала ему, что вся надежда поправления дел основана теперь на его женитьбе на Карагиной.
– Что ж, если бы я любил девушку без состояния, неужели вы потребовали бы, maman, чтобы я пожертвовал чувством и честью для состояния? – спросил он у матери, не понимая жестокости своего вопроса и желая только выказать свое благородство.
– Нет, ты меня не понял, – сказала мать, не зная, как оправдаться. – Ты меня не понял, Николинька. Я желаю твоего счастья, – прибавила она и почувствовала, что она говорит неправду, что она запуталась. – Она заплакала.