Петропавловск (линкор)
«Петропа́вловск» — линкор русского и советского Балтийского флота, третий (по дате закладки и дате спуска на воду) линейный корабль типа «Севастополь».
В строю с 1914 года (в 1921—1943 назывался «Марат»). Участвовал в Первой мировой войне, Гражданской войне, Советско-финской войне (обстрел укреплений противника на острове Бьёрке) и Великой Отечественной войне во время обороны Ленинграда. С 1950 учебный корабль под названием «Волхов». В 1953 исключен из состава ВМФ СССР и отправлен на слом.
Содержание
История
Заложен 15 июня 1909 года в Санкт-Петербурге на Балтийском заводе. Спущен на воду 27 августа 1911 года. Зачислен в состав действующего флота в конце декабря 1914 года.
Участвовал в Первой мировой войне. В 1918 году во время Ледового похода Балтийского флота, вместе с другими кораблями БФ, перешёл из Гельсингфорса в Кронштадт.
31 мая 1919 года эсминец «Азард», занимавшийся разведкой под прикрытием линкора «Петропавловск», вошёл в контакт с кораблями противника. Преследуемый семью британскими эсминцами, «Азард» вывел их прямо под пушки линкора[1]. «Петропавловск» открыл огонь из 12-дюймовых, а затем и из 120-мм орудий. Британские эсминцы, сблизившись с противником до 47 кабельтовых, развернулись и ушли. Этот бой был единственным морским сражением в истории, в котором участвовал какой-либо из 4-х линкоров типа «Севастополь»[1].
К 11 июня 1919 года белогвардейцы потеснили части 6-й стрелковой дивизии, державшие оборону приморского фланга фронта, и подошли вплотную к фортам «Красная Горка» и «Серая Лошадь», включённым в систему Кронштадского укреплённого района. В ночь с 12 на 13 июня 1919 года на этих фортах вспыхнул мятеж. Одним из руководителей мятежа являлся старший штурман линкора «Петропавловск» С. А. Селлинг. Утром 13 июня 1919 года мятежники послали радиотелеграмму командующему английской эскадрой: «„Красная Горка“ в вашем распоряжении». Однако какой-либо реакции англичан не последовало. Тогда мятежники предъявили ультиматум руководству Балтфлота и, несмотря на призыв Реввоенсовбалта прекратить мятеж, открыли огонь по Кронштадту. В ответ линейным кораблям был отдан приказ открыть ответный огонь. Первым на Большой рейд вышел для стрельбы «Андрей Первозванный», затем к нему присоединился «Петропавловск». 16 июня 1919 года с Большого кронштадского рейда оба линкора произвели интенсивный обстрел фортов «Красная Горка» и «Серая Лошадь». В результате восставшие покинули укрепления, расстреляв всех арестованных коммунистов.
В 1921 году экипаж линкора принял участие в антибольшевистском восстании под лозунгом «Советы без коммунистов». После подавления восстания часть экипажа перешла в Финляндию, часть была репрессирована.
31 марта 1921 года линкор «Петропавловск» был переименован в «Марат», в честь французского революционера Жана-Поля Марата.
С 20 по 27 июня 1925 года, во время первого учебного похода кораблей МСБМ, на линкоре «Марат» держал свой флаг Народный комиссар по военным и морским делам, представитель РВС СССР Михаил Васильевич Фрунзе. Учебный поход был предпринят с целью отработки и решения учебных задач, изучения театра. Район плавания включал Балтийское море от Лужской губы до Кильской бухты. За семь дней корабли прошли 1730 миль.
После похода М. Ф. Фрунзе писал: «… мы строим и построим сильный Балтийский флот. Ядро его у нас уже есть. Наша походная эскадра — неплохое начало. Республика позаботится, чтобы это начало увенчалось ещё лучшим концом».
В 1928—1931 годах линкор прошёл капитальный ремонт и модернизацию.
С 10 мая по 5 июня 1937 года «Марат» совершил поход в Великобританию для участия в морском параде по случаю коронации британского короля Георга VI, зайдя на обратном пути в Мемель, Либаву и Таллин.
В октябре 1938 года на линкоре «Марат» впервые в мире была испытана система защиты от магнитных мин, разрабатывавшаяся в ЛФТИ под руководством А. П. Александрова.
В декабре 1939 года линкоры «Марат» и «Октябрьская революция» вели огонь по финским тяжёлым береговым батареям, расположенным на островах, близ Выборга. Охранение линкоров со стороны Финского залива осуществлял эсминец «Ленин».
Во время Великой Отечественной войны «Марат» участвовал в обороне Ленинграда.
23 сентября 1941 года корабль в Кронштадте был тяжело повреждён во время авианалёта. Повреждения были вызваны прямым попаданием бомб, сброшенных пикирующими бомбардировщиками Ю-87, один из которых пилотировал ставший позже известным ас Люфтваффе Ганс-Ульрих Рудель (в мемуарах Руделя[2] указывается, что он атаковал «Марат» дважды — 16 сентября он сбросил на палубу «Марата» бомбы массой 500 кг, 23 сентября — бомбу массой 1000 кг со специальным взрывателем с замедлением детонации). Две бомбы, предположительно весом по 500 кг, разорвались с интервалом в доли секунды — одна несколько в нос, а другая в корму от фок-мачты. Попавшая в носовую часть бомба вызвала детонацию боеприпаса первой башни главного калибра. В результате сама башня, «подпрыгнув», упала в образовавшийся пролом палубы. Носовая надстройка вместе со всеми боевыми постами, приборами, зенитной артиллерией, носовой боевой рубкой и находившимися там людьми завалилась на правый борт, рухнув в воду. Туда же упала носовая дымовая труба характерной формы вместе с кожухами броневых колосников. Погибли командир корабля капитан 2 ранга П. К. Иванов, старший помощник капитан 2 ранга В. С. Чуфистов и ещё 324 человека. В результате полученных повреждений корабль, получивший 10 000 тонн воды (при водоизмещении 23 000 тонн), был полностью затоплен и лег на грунт у стенки на глубине 11 м. Вся артиллерия вышла из строя[3].
В командование кораблем вступил капитан 3 ранга Л. Е. Родичев, под руководством которого силами рабочих Кронштадтского ремонтного завода и уцелевших моряков была частично восстановлена боеспособность корабля. 31 октября 1941 года башни № 4 и № 3 смогли вести огонь, а 9 ноября 1942 открыла огонь и башня № 2[3].
Оставшиеся три орудийных башни и зенитные установки продолжали использоваться до окончания блокады Ленинграда.
31 мая 1943 года линкору было возвращено его прежнее имя «Петропавловск».
28 ноября 1950 года «Петропавловск» был переклассифицирован в несамоходное учебное артиллерийское судно, получившее название «Волхов», 22 сентября следующего года переведён в класс несамоходных учебных кораблей, а в 1953 году — разобран на металл.
Проект 27
В 1945 году по распоряжению ВМФ ЦКБ-17 разработало проект восстановления линкора «Петропавловск» как полноценной боевой единицы с масштабной модернизацией. Для замены оторванной носовой оконечности предполагалось использовать конструкцию корпуса линкора «Фрунзе».
Предполагалось, что восстановленный линкор сохранит 3 башни ГК и получит полностью новую артиллерию среднего и малого калибра из 8 спаренных 130-миллиметровых орудий и 6 спаренных 85-миллиметровых орудий. Таким образом, предполагалось усилить ПВО корабля, практически приведя её к современным стандартам.
Большие ожидаемые трудозатраты и перспектива получения в качестве компенсации за «Петропавловск» одного из итальянских линкоров класса «Витторио Венетто» или «Джулио Чезаре» (затем на ЧФ «Новороссийск») привели к отказу от проекта. Главным его недостатком было то, что даже восстановленный линкор уже не являлся бы в полной мере боевым кораблём из-за совершенно недостаточной скорости[4].
«Марат» в филателии
«Марат» присутствует (изображён) на почтовых марках СССР:
- Из серии почтовых марок
- 1938 CPA 590.jpg
20 лет РККА (1938): Краснофлотец и башня главного калибра с линкора «Марат».
- 1938 CPA 644.jpg
20-лет ВЛКСМ (1938): Краснофлотец и военный летчик, линкор «Марат».
Интересные факты
Отец пионера-героя Марата Казея — Иван Казей — проходил военную службу на линкоре «Марат». По этой причине назвал сына Маратом[5].
Линкор «Марат» упоминается в «Дяде Стёпе» С. В. Михалкова. Там главный герой рассказывает про свою службу на Балтийском флоте:
|
Линкор «Петропавловск» упоминается в романе А. Азольского «Затяжной выстрел».
Громко и презрительно Милютин отчеканил:
— Вы самонадеянный мальчишка, Манцев! Вас надо отправить в госпиталь проверить зрение. И не только зрение. Не пора ли понять, что к моим словам надо прислушиваться чутко! Таких, кстати, старпомов, как я, всего четверо в военно-морских силах.
Он, конечно, имел в виду то, что Военно-Морской флот СССР обладал всего четырьмя линейными кораблями.
— В таком случае, товарищ капитан 2 ранга, более чутко я буду прислушиваться к словам командира 1-й башни. Таких, как он, всего три человека: на линкоре «Петропавловск» 1-й башни нет, еще с войны.
Командиры
- 15(26).11.1911-21.11.1916 — капитан 1-го ранга Пилкин, Владимир Константинович
- 28.11.1916-02.05.1917 — капитан 1-го ранга Беренс, Михаил Андреевич
- 02.05.1917-16.12.1917 — капитан 2-го ранга (с 28.07.1917 капитан 1-го ранга) Тыртов, Дмитрий Дмитриевич
- 16.12.1917-16.06.1918 — капитан 2-го ранга барон Зальца, Герман Эдуардович
- 11.1918-02.1919 Ставицкий, Сергей Петрович
- 1919 — Вонлярлярский, Владимир Владимирович
- 1919—1921 — Постельников, Павел Юрьевич
- 1920 — Христофоров, Борис Игнатьевич
- 1921-14.02.1923 — Вонлярлярский, Владимир Владимирович
- 14.02.1923-xx.12.1926 — Ралль, Юрий Федорович
- xx.12.1926-26.12.1933 — Иванов, Вадим Иванович
- xx.11.1933-xx.02.1934 — Трибуц, Владимир Филиппович
- 26.12.1933-1935 — Леер, Александр Фёдорович
- 1935-14.03.1938 — флагман 2-го ранга Иванов, Вадим Иванович
- 14.03.1938-21.04.1940 — капитан 1-го ранга Белоусов, Сергей Филиппович
- 21.04.1940-30.08.1940 — капитан 1-го ранга Фельдман, Николай Эдуардович
- 30.08.1940-xx.11.1940 — Ванифатьев, Александр Герасимович
- xx.11.1940-23.09.1941 — капитан 2-го ранга Иванов, Павел Константинович
- 22.06.1941-23.09.1941 — капитан 2-го ранга Петрищев, Николай Андреевич
- 23.09.1941-06.10.1941 — врид капитан 3-го ранга Родичев, Леонид Емельянович
- 06.10.1941-14.01.1942 — капитан 3-го ранга Васильев Владимир Петрович (Павлович?)
- 14.01.1942-08.12.1942 — капитан 3-го ранга (затем капитан 2-го ранга) Быков, Владимир Сергеевич
- 08.12.1942-16.02.1943 — капитан 2-го ранга Ванифатьев, Александр Герасимович
- 25.02.1943-хх.06.1944 — капитан 2-го ранга Тыршклевич, Франц Францевич
- хх.06.1944-10.07.1944 — капитан 2-го ранга Коляда, Александр Лаврентьевич
- 10.07.1944-08.09.1945 — капитан 2-го ранга Сухоруков, Максим Георгиевич
- 08.09.1945-после 06.1949 — капитан 1-го ранга Карпов, Иван Григорьевич
- до 04.1950-06.03.1951 — капитан 1-го ранга Лазо, Эммануил Иванович
- 06.03.1951-хх.хх.хххх — капитан 2-го ранга Жуков, Аркадий Алексеевич
- на 10.1952 — капитан 2-го ранга Суханов, Пётр Алексеевич (?)
- на 06.1953 — капитан 2-го ранга Жуков, Аркадий Алексеевич
См. также
Напишите отзыв о статье "Петропавловск (линкор)"
Примечания
- ↑ 1 2 см.: Скворцов А. В. Линейные корабли типа «Севастополь». — СПб.: Гангут, 2003. — С. 48. — ISBN 5-85875-025-7.
- ↑ Rudel H.-U. Stuka-Pilot : His Life Story in Words in Photographs. — New York: Ballantine Books, 1963.
- ↑ 1 2 Широкорад А. Б. Флот, который уничтожил Хрущев. — М.: АСТ: ОАО «ВЗОИ», 2004. — 440 с.: 32 л. Ил. (Великие противостояния). ISBN 5-17-021113-9, ISBN 5-9602-0027-9
- ↑ Кузин В. П. // [navycollection.narod.ru/ships/Russia/Battleships/LK_Proect_27/history.html Судостроение]. — 1995. — № 11-12.
- ↑ Костюковский Б.[molodguard.ru/heroes135.htm Жизнь как она есть. Повесть об Ариадне Казей и Марате Казее].
Литература
- Царьков А. Плавучие батареи «Не тронь меня!» и «Марат» (рус.) // Оружие : журнал. — 2010. — Сентябрь (№ 09). — С. 52-62.
Ссылки
- [ship.bsu.by/main.asp?id=101251 Энциклопедия кораблей. Линкоры серии «Петропавловск»]
- [militera.lib.ru/memo/german/rudel/index.html Рудель Ганс-Ульрих | Hans-Ulrich Rudel. Пилот «Штуки»]
- [www.nashflot.ru/gallery/imperia/linpetr/3 Фотографии Линкора «Петропавловск»]
- [www.wunderwaffe.narod.ru/Magazine/BKM/Sevastopol_1/index.htm И. Ф. Цветков, Линейные корабли типа «Севастополь» (1907—1914 гг.) Часть I. Проектирование и строительство]
- [www.wunderwaffe.narod.ru/Magazine/Midel/06/index.htm А. В. Скворцов, Линейные корабли типа «Севастополь»]
- [www.wunderwaffe.narod.ru/Magazine/Midel/07/index.htm А. М. Васильев, Линейные корабли типа «Марат»]
- Каберов И. А. [archive.is/20121221125307/victory.mil.ru/lib/books/memo/kaberov_ia/03.html Трудный час линкора «Марат»] // Каберов И. А. В прицеле свастика. — Л.: Воениздат, 1975. — 320 с.
| ||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Петропавловск (линкор)
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.
M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.
Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
