Петряев, Евгений Дмитриевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Евгений Дмитриевич Петряев

Е.Д. Петряев выступает с докладом
Место рождения:

Берёзовский, Пермская губерния

Место смерти:

Киров, Кировская область

Научная сфера:

Медицина, Краеведение

Место работы:

Киров

Известен как:

исследователь Вятского края

Награды и премии:

Евгений Дмитриевич Петряев (18 февраля [3 марта1913 — 5 февраля 1987 года) — учёный-краевед, военный врач, библиофил. Автор 473 научных работ по биологии, микробиологии и краеведению, кандидат биологических наук, член Союза писателей1955 года). Почётный гражданин города Нерчинска (1972 год).





Биография

Евгений Петряев родился 18 февраля 1913 года в городе Берёзовском вблизи Екатеринбурга, в то время находившегося в Пермской губернии. Отец — Дмитрий Ильич Петряев, работник почты. Мать работала сельской учительницей.

Начал печататься с 1925 года. Первой публикацией стал отзыв на книгу А. И.Ульяновой-Елизаровой о детстве Ленина, размещённый в уральской газете «Всходы коммуны». В 16 лет окончил Исовскую приисковую семилетку, поступил в свердловскую среднюю школу имени Некрасова с медицинским уклоном. Работал препаратором в бактериологическом институте, в декабре 1930 года сконструированный Петряевым прибор получил одобрение научного совета института. Поступил на химический факультет Уральского университета, но вскоре перешёл в медицинский институт. Одновременно работал лаборантом института экспериментальной медицины, потом младшим научным сотрудником кафедры фармакологии. Женился на Александре Николаевне в 1938 году. Тогда же заканчивает институт с отличием, и сразу призывается в армию. В 1939 году у Евгения Петряева родился сын Юрий.

Отправлен служить в Забайкалье. Получил звание военврача третьего ранга. С сентября 1938 по октябрь 1940 года занимает должность начальника лаборатории медсанбата 36-й мотострелковой дивизии. В 1939 году принимает участие в боях на реке Халкин-Гол. С мая 1940 по декабрь 1941 года занимает должности начальника лаборатории Кяхтинского, а затем Улан-Удэнского военных госпиталей. С декабря и по 1944 года работает начальником эпидемиологического отдела эпидемиологической санитарной лаборатории Забайкальского военного округа. В 1941—1942 годах опубликовал 6 научных статей по медицине и 2 по культуре. С октября 1944 по август 1946 года занимает должность старшего специалиста эпидемиологического отдела 304 эпидемиологической лаборатории. В августе-сентябре 1945 участвует в боях против Японии. За военную службу награждён 2 орденами Красной Звезды, двумя медалями «За боевые заслуги», монгольской медалью «Бид Ялав» и множеством других. В 1945 году в Иркутске защитил диссертацию на соискание степени кандидата биологических наук.

В 1946 году у Петряева родилась дочь Наташа. В 19471956 годах работает начальником отдела 46 СЭО ЗАБВО, живёт в Чите. В это время выходят его книги «Лекарственные растения Забайкалья» (1952), «Исследователи и литераторы старого Забайкалья» (1954), библиографический указатель «Краевая эпидемиология Забайкалья. 1853—1955» (1956), а также более 40 научных работ на медицине и краеведческому литературоведению. В 1955 году Петряева принимают в Союз писателей.

В сентябре 1956 года переведён в Киров, на должность начальника отдела НИИ эпидемиологии, с этого времени постоянно живёт в Кирове. В 1962 году стал инициатором «Краеведческих четвергов» в библиотеке имени Герцена, на которых собирались вятские краеведы. Вышел в запас в 1965 году в звании полковника. После отставки полностью посвятил себя литературно-краеведческой деятельности. Занимался исследованием изучения «Слова о Полку Игоревом» на Вятской земле, анализом вятской краеведческой литературы. Участвовал в организации Герценских, Салтыковских и Гриновских чтений в Герценке.

С 1988 года в Кирове проводятся Петряевские чтения, посвящённые проблемам литературного краеведения и книговедения.

Коллекция книг

Личная коллекция книг Евгения Петряева признана книжным памятником федерального уровня. Коллекция включает в себя 5495 экземпляров с хронологическими рамками в 18101999 года. Три экземпляра датируются XVIII веком, в том числе Поликарпов, Ф. Лексикон треязычный. – М.: Синодальная тип., 1704 и Ломоносов, М. В. Краткий российский летописец с родословием. – СПб., 1760. Особую ценность представляют редкие издания поэтов серебряного века: А. Ахматовой, К. Бальмонта, А. Блока, О. Мандельштама и др. «Слово о полку Игореве», изучением которого Петряев занимался при жизни, представлено 30 различными изданиями.

Коллекция содержит книги, брошюры и журналы с тематикой: литературоведение, книговедение, библиография, краеведение, медицина и др. 98 % экземпляров написаны на русском языке, 0,9 % — на европейских языках, 1,1 % — на эсперанто.

Коллекция хранится в отделе ценной литературы Кировской областной библиотеки им. Герцена, куда была передана по частям как самим Петряевым при жизни, так и родственниками после его смерти.[1][2][3][4]

Библиография

  • Наш край: Краеведческий сборник / Под ред. Е. Д. Петряева. — Чита: Читинское книжное издательство, 1954. — 146 с. — 10 000 экз. (обл.)
  • Петряев Е. Д. Люди и судьбы: Очерки из истории культуры Забайкалья. — Чита: Читинское книжное издательство, 1957. — 136 с. — 5000 экз. (обл.)
  • Петряев Е. Д. Н. В. Кирилов — исследователь Забайкалья и Дальнего Востока / Е. Д. Петряев. — Чита: Кн. изд-во, 1960. — 80 с. — 5000 экз. (обл.)
  • Петряев Е. Д. Литературные находки: Очерки культурного прошлого Вятской земли. — Киров: Волго-Вятское книжное издательство, 1966. — 240 с. — 10 000 экз.
  • Петряев Е. Д. С любовью к золотому слову // Литературный Киров, 1967, ноябрь. С. 6.
  • Петряев Е. Д. Люди, рукописи, книги: Литературные находки. — Киров: Волго-Вятское книжное издательство. Кировское отделение, 1970. — 288 с. — 10 000 экз.
  • Петряев Е. Д. Кировский литературный музей. — Киров: Волго-Вятское книжное издательство. Кировское отделение, 1972. — 36 с. — 10 000 экз. (обл.)
  • Петряев Е. Д. Записки книголюба. — Киров: Волго-Вятское книжное издательство, 1978. — 280 с. — 20 000 экз.
  • Петряев Е. Д. Литературные находки. — 2-е изд., доп. — Киров, 1981. — 288 с.
  • Петряев Е. Д. Живая память. — М.: Молодая гвардия, 1984. — 288 с. — 100 000 экз.
  • Петряев Е. Д. Вятские книголюбы. — Киров: Волго-Вятское книжное издательство. Кировское отделение, 1986. — 224 с. — 10 000 экз.
  • Петряев Е. Д. М. Е. Салтыков-Щедрин в Вятке. — 2-е изд. — Киров, 1988. — 128 с.

Напишите отзыв о статье "Петряев, Евгений Дмитриевич"

Примечания

  1. Шихова, С.А. Коллекция Е.Д. Петряева в Кировской областной научной библиотеке им. А.И. Герцена // Петряевские чтения – 98: Тез. докл. к чтениям. – Киров, 1998. — С. 7 – 8
  2. Петряева, Н.Д. Библиотека Е.Д. Петряева: Из материалов к описанию // Петряевские чтения – 98: Тез. докл. к чтениям. – Киров.,1998. — С. 8 – 9
  3. Колупаева, В.Н. Дар бесценный: Коллекция Е.Д. Петряева в фондах Кировской областной научной библиотеки им. А.И. Герцена // Герценка: Вятские записки. Вып.6. – Киров, 2004. – С. 31 – 37
  4. Петряев, Е.Д. Книжные дороги // Петряев, Е.Д. Записки книголюба. – Киров, 1978. – С. 4 – 116.

Источники

  • [www.herzenlib.ru/main/about/index.php?SECTION_ID=1#ist_herz_dat Биография] на сайте ОГУК «Кировская УОНБ им. А. И. Герцена»
  • [feb-web.ru/feb/slovenc/es/es4/es4-1001.htm Биография] на сайте ФЭБ «Русская литература и фольклор»
  • [gaspiko.ru/html/01_03_2013_2 Константин Константинович Лысов и Евгений Дмитриевич Петряев] (по документам архива)

Отрывок, характеризующий Петряев, Евгений Дмитриевич

– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.