Пехра-Яковлевское

Усадьба
Пехра-Яковлевское
Страна	Россия
Местоположение	Московская область, г.о. Балашиха
Тип здания	усадьба
Архитектурный стиль	классицизм
Автор проекта	К.И.Бланк, Ф.П. Казне, А. А. Менелас
Первое упоминание	XVIII век
Известные насельники	Голицыны
Статус	Объект культурного наследия РФ № 5010002000
Состояние	многочисленные перестройки и утраты

Пехра-Яковлевское — бывшая подмосковная усадьба князей Голицыных («Михайловичей»). В настоящее время расположена на территории городского округа Балашиха Московской области, находится в ведении Заочного аграрного университета, признана памятником федерального значения и охраняется государством. Господский дом сохранился в изменённом виде.

История

В создании архитектурно-художественного ансамбля XVIII века принимали участие архитекторы К. И. Бланк, Ф. П. Казне, А. А. Менелас.

Пехра-Яковлевское (ранее, деревня Яковлево) расположено в живописном уголке близ Владимирской дороги (ныне автодорога «Волга») на левом берегу мелководной Пехорки, притока Москвы-реки. По данным историков-краеведов, с 1591 г. деревня перешла в имение князей Голицыных, владевших ею более двухсот лет, благодаря которым небольшая деревенька стала одним из выдающихся архитектурно-парковых комплексов своего времени. Первым из Голицыных, владельцем поместья, стал боярин Андрей Иванович Голицын.

Во времена, когда владельцем Яковлевского был Петр Михайлович Голицын (1682—1722), в деревне была построена небольшая усадьба и разбит сад. Так как у Петра Михайловича наследников не было, то после его смерти усадьба досталось младшему брату — Михаилу Михайловичу Голицыну (известному историкам как «младший» или «меньшой»), одному из самых известных её владельцев.

Сын М. М. Голицына — генерал-поручик Петр Михайлович Голицын известен краеведам как один из главных строителей усадьбы и храма при ней. В 60-х годах XVIII века он построил в имении деревянный дом с двумя флигелями и расширил парк. В год его гибели на дуэли в 1775 году его сыну Михаилу было 11 лет. Поэтому опеку над новым владельцем Пехра-Яковлевского взял его дядя Александр Михайлович Голицын (1723—1807), вице-канцлер и обер-камергер императорского двора. Он продолжил обновление усадьбы, при нём была построена вотчинная церковь — храм Преображения Господня. Архитектурный замысел храма оригинален тем, что его ротонда состоит из двух колоколен. Это очень редко встречается в Подмосковье.

Далее обновление Пехра-Яковлевского продолжил Михаил Петрович Голицын (1764—1848), при котором окончательно сформировался архитектурно-парковый комплекс усадьбы. Имение пострадало при французском нашествии 1812 года, но было быстро отстроено.

Усадьбу и церковь посещали некоторые из Высочайших особ: в 1817 г. здесь побывала императрица Мария Феодоровна и Елизавета Алексеевна, а в 1826 г. — Великая княгиня Елена Павловна. То, как выглядела в то время усадьба, даёт понять картина Ж. Э. Свебаха «Прогулка в парке».

В 1828—1832 годах владельцем Пехра-Яковлевского стал князь Иван Алексеевич Гагарин. С 1832 по 1835 годы Пехра-Яковлевское принадлежало А. Д. Нарышкиной, впоследствии продавшей имение князю Борису Александровичу Лобанову-Ростовскому.

Перед революцией 1917 года Пехра-Яковлевское принадлежало семье Роопов. Последним владельцем был генерал и сановник Христофор Христофорович Рооп.

В конце XIX века здания усадьбы Пехра-Яковлевское подверглись перепланировке, вследствие чего была нарушена их объемная композиция. К началу XX века в Балашихе вокруг Пехра-Яковлевского было построено пять текстильных фабрик. Это привело к значительному росту плотности населения близ усадьбы.

С 1871 года в Пехра-Яковлевском находилось правление Пехорской волости Московского уезда, возникшее после отмены крепостного права и реформ Александра II. После революции, с лета 1917 года, в усадьбе размещался гражданский комиссар Временного правительства.

В 1924 г. главный корпус сильно выгорел. «Обгорелый дом, с травой, вырастающей на его карнизах, теперь не более чем живописная руина в духе картин Гюбера Робера», — с сожалением констатировал А. Греч. Впоследствии усадебный дом был восстановлен трехэтажным, без учета прежней планировки и внешних художественных форм. С 1929—1930 гг. в Пехра-Яковлевском размещаются высшие учебные заведения.

Владельцы усадьбы

1-я пол. XVI в. Бояре Яковлевы. XVI в. Григорий Сукин, дочь Евфимия Григорьевна. XVI в. Дмитрий Замыцкий.

1591 г. Князь Голицын, Андрей Иванович Скуриха. 1623 г. Князь Иван Андреевич Голицын. 1654 г. Боярин, воевода Михаил Андреевич Голицын. 1752 г. Генерал—адмирал Михаил Михайлович Голицын. 1764 г. Петр Михайлович Голицын. 1775 г. Михаил Петрович Голицын (опекун Александр Михайлович Голицын).

1828 г. Князь Иван Алексеевич Гагарин. 1832 г. Действительная камергерша Анна Дмитриевна Нарышкина. 1835 г. Князь Борис Александрович Лобанов-Ростовский. 1836 г. Откупщик Шелашников Степан Петрович, дочь Мария Степановна.

1880-1917 гг. Семья Рооп, Генерал Христофор Христофорович Рооп.

1918 г. Национализировано. В начале 20-х годов в усадьбе помещалась колония для беспризорных.

1930 г. Институт пушного звероводства (ИПЗ), с 1934-го года — Всесоюзный зоотехнический институт пушно-сырьевого хозяйства (ВЗИПСХ), с 1944 года — Московский пушно-меховой институт (МПМИ).

1955 г. Всесоюзный сельскохозяйственный институт заочного образования (ВСХИЗО).

1995 г. Государственное образовательное учреждение «Российский государственный аграрный заочный университет» (ГОУ РГАЗУ).

2001 г. Федеральное государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Российский государственный аграрный заочный университет» (ФГОУ ВПО РГАЗУ).

2011 г. Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Российский государственный аграрный заочный университет» (ФГБОУ ВПО РГАЗУ).

• Создатели усадьбы: князья Голицыны-Михайловичи
• Michail Michajlovitj Golitsyn.jpg

  М. М. Голицын-мл.

• Le Prince Pierre Mikhailowitch Golitzyne.jpg

  П. М. Голицын

• Le Prince Alexander Mikhailowitch Golitzyne.jpg

  А. М. Голицын

• Golitsyn M.P.jpg

  М. П. Голицын

Архитектурно-парковый ансамбль

В состав архитектурного комплекса входили особняк с двумя флигелями, церковь, театр и оранжерея. Перед домом был разбит сад. Хозяйственная часть усадьбы находилась в значительном удалении от её главного корпуса, и её постройки до нашего времени не сохранились. Главный корпус усадьбы, предположительно, был построен в период с 1783 по 1786 гг. По версии историков, автором проекта был известный архитектор К. И. Бланк.

Рядом с главным корпусом по проекту Ф. П. Казне были построены двухэтажные флигели. Фасады, обращенные к реке, были украшены четырёхколонными тосканскими портиками с фронтонами. Главный корпус и флигели были объединены галереями-колоннадами. Центральную группу зданий дополняли два похожих корпуса, в одном из которых, предположительно, помещалась оранжерея. Данные двухэтажные здания, сооруженные в 1800-х годах, относятся к образцам стиля ампир. Их создателем был известный зодчий А. А. Менелас.

Курдонёр		Зимняя оранжерея		Восточный флигель

Обширный живописный парк усадьбы представляет собой систему аллей, расходящихся от центральной поляны в форме шестиконечной звезды. Аллеи парка разбиты на французский манер. Сохранившийся до наших дней «верхний» парк, был создан во второй половине XVIII — начале XIX века. Перед парковым фасадом дома до сих пор сохранилась несколько заглубленная в землю площадка -буленгрин с полукруглой каменной лестницей. В цоколе лестницы устроены гроты, парапеты украшены круглой скульптурой. До нашего времени сохранился насыпной холм «катальной горки», которая, в настоящее время, в обиходе называется «заячьей». Так называемый «нижний» парк, находившийся на берегу Пехорки, до нашего времени не сохранился.

План

1. Трасса старой Владимирской дороги. 2. Селение Пехра-Яковлевское.

3. Здание Храма (1777—1782 гг.). 4. Главный корпус (1763—1785 гг.).

5. Вогнутые парные галереи (1790 г.). 6. Боковые квадратные флигели.

7. Манеж-театр (1810—1815 гг.). 8. Оранжерея. (1802 г.).

9. Игровая площадка — цветник. 10. Центральная поперечная аллея.

11. Полукруглая лестница — в верхней её части со скульптурами «сфинксов». 12. Декоративная (катальная) горка.

13. Площадка с фонтаном «Трех нимф». 14. Центральная поляна. 15. Шесть лучевых аллей.

16. Главная продольная аллея парка, ведущая к главной поперечной аллее верхнего парка и декоративной горке.

17. Пруд на Пехорке. Сооружен примерно в 1799 г. Спущен в 1918 г. 18. Старая плотина.

См. также

• Храм Преображения Господня
• Владимирский тракт
• Кучинский лесопарк

Библиография

• А. Галанин. Балашиха в лицах и биографиях: энциклопедический словарь. М., Дельта, 2005.
• А. Галанин. Яковлевское на Пехре // Балашихинская региональная газета «Факт». — № 46. — 2003 г. — с.6
• Бугров А.В. Между Владимиркой и Стромынкой. - М.: Московия, 2008. - 205 с. - ISBN 5-7151-0152-2.

Ссылки

• [ikmb.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=43&Itemid=52 Официальный сайт МУК городского округа Балашиха «Историко-краеведческий музей» — Усадьба Пехра-Яковлевское]
• [goledyanka.narod.ru/Pexra-Yakovlevskoe.htm Усадьба Голицыных в селе Яковлевское]

Отрывок, характеризующий Пехра-Яковлевское

Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.


5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.


8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…