Пианистка (фильм)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Пианистка
La Pianiste
Жанр

драма

Режиссёр

Михаэль Ханеке

Продюсер

Фейт Хейдушка

Автор
сценария

Михаэль Ханеке
Эльфрида Елинек (роман)

В главных
ролях

Изабель Юппер
Бенуа Мажимель
Анни Жирардо

Оператор

Кристиан Бергер

Длительность

131 мин.

Бюджет

3 млн

Сборы

9,8 млн $

Страна

Австрия Австрия
Франция Франция
Германия Германия

Год

2001

IMDb

ID 0254686

К:Фильмы 2001 года

«Пиани́стка» (фр. La Pianiste) — франкоязычный фильм Михаэля Ханеке по мотивам одноимённого романа Эльфриды Елинек, опубликованного в 1983 году. В главных ролях снялись Изабель Юппер, Бенуа Мажимель и Анни Жирардо. На Каннском фестивале 2001 года фильм получил рекордные три награды, включая гран-при.





Сюжет

Эрика Кохут — 40-летняя профессор Венской консерватории. Наиболее одарённые подростки выстраиваются в очередь, чтобы поступить на курс знаменитой с детских лет пианистки. На уроках Эрика держит себя холодно и высокомерно. Неудачи учеников никогда не выводят её из равновесия и, кажется, только слегка забавляют[1]. Иногда она словно упивается тем, что унижает их достоинство. Выше всех среди композиторов Эрика ставит Шуберта и Шумана[2].

На светском приёме с Эрикой знакомится миловидный и самоуверенный музыкант-любитель, Вальтер Клеммер. Когда они играют друг перед другом Шуберта, каждый ловит ноту другого: это словно объяснение в любви посредством музыки[3]. Одарённый молодой человек пытается поступить в консерваторию, но Эрика неожиданно «заваливает» его на экзамене[4]. Тем не менее, благодаря голосам других преподавателей юноша поступает в класс Кохут. Во время репетиции одного из концертов Эрика тайком подсыпает битое стекло в карман пальто своей наиболее перспективной ученицы (Анны). Полученная травма руки вынуждает Анну прервать музыкальную карьеру.

Вальтер — единственный, кто догадывается, что стекло девушке подсыпала преподавательница. Единственное доступное ему рациональное объяснение состоит в том, что Эрика из любви к нему устранила наиболее опасную его соперницу[5]. Он бежит за женщиной в туалетную комнату, где пытается овладеть ею. Однако Эрика стремится унизить партнёра и обставляет их связь странными условиями. Она сообщает, что пришлёт молодому человеку список своих интимных желаний, которые он должен будет исполнить, если действительно хочет, чтобы они были вместе.

Когда Вальтер наконец знакомится со списком, он теряет дар речи. Фантазии Эрики принадлежат к области фетишизированного садомазохизма. У себя в квартире она держит соответствующие инструменты. Иногда она проделывает странные манипуляции с бритвой и своими гениталиями, иногда в секс-шопе с интересом разглядывает «крутое» порно. Несмотря на солидный возраст она, очевидно, девственна и никогда не состояла в связи с мужчиной. Единственный близкий человек в её жизни — властная мать, с которой они до сих пор делят ложе. Её отец сошёл с ума.

Эрика настаивает, чтобы сексуальные акты происходили в одной из комнат её квартиры, так, чтобы их слышала мать. Вальтер в отвращении покидает её. Реальность психической жизни Эрики совершенно не соответствует его романтическим представлениям о любви. Той же ночью Эрика безуспешно пытается вступить в сексуальную связь с матерью. Наутро она ищет примирения с Вальтером. Следующей ночью он врывается в квартиру Эрики и, заперев мать в спальне, оскорбляет и насилует её дочь. Жестокая реальность сексуального насилия оказывается вовсе не такой, как то грезилось пианистке.

На следующий день Эрика с матерью отправляются на концерт, где преподавательница должна подменить травмированную Анну. Оставшись одна в холле, она ударяет себя ножом повыше сердца, после чего уверенным шагом покидает здание.

В ролях

Хотя действие фильма происходит в Австрии, финансировали его создание преимущественно французские компании. По этой причине жителей Вены изображают французские актёры и на экране звучит только французская речь.

Актёр Роль
Изабель Юппер[6] Эрика Кохут Эрика Кохут
Бенуа Мажимель Вальтер Клеммер Вальтер Клеммер
Анни Жирардо[7] мать мать
Сюзанна Лотар госпожа Шобер госпожа Шобер
Анна Сигалевич Анна Шобер Анна Шобер
Удо Замель Георг Блонский Георг Блонский
Корнелия Кёндген Герда Блонская Герда Блонская
Филипп Хайсс Направник Направник

Отзывы критиков

«Будь осторожнее со своими желаниями, ибо они могут исполниться», — вспомнил в связи с фильмом старую присказку кинокритик Роджер Эберт[8]. Американская газета The Washington Post написала, что история Эрики Кохут производит впечатление не столько вымысла, сколько «перелистывания забытых страниц Фрейда». По словам рецензента, Ханеке и Юппер удалось создать пугающий мир непроницаемого женского безумия, вызывающий в памяти «Отвращение» Поланского[9] и «Дневную красавицу» Бунюэля[1]. Робин Вуд провёл параллель с хичкоковской «Марни» и отметил строгую логику, с которой Эрика погружается в пучину безумия[5][10].

Стивен Холден из The New York Times уподобил фильм пересказу реальной истории болезни, который наводит — вполне в духе Фрейда — на размышления о взаимосвязи высокого искусства и сексуальности[11]. Он посетовал на то, что резкие метания Вальтера во второй части фильма плохо вяжутся с его характером и явно вызваны сценарной необходимостью. Дж. Хоберман (Village Voice) увидел в фильме Ханеке очередной перепев мотивов фрейдовского трактата «Недовольство культурой»[12][13]. Лидия МасловаКоммерсантъ») восприняла «Пианистку» как «психологическую трагикомедию о тяге к саморазрушению, к самоистязанию»[14]:

Изабель Юппер умудрилась создать ощущение глубокого, неизлечимого сумасшествия своей героини при полнейшем спокойствии и невозмутимости. Повествование Ханеке насыщено такой густой психопатологией, напоминает такой толстый том богато и откровенно иллюстрированной истории болезни, что становится не по себе — особенно тем, кто порой обнаруживает у себя аналогичные симптомы[14].

Структура

«Пианистка» состоит по сути из двух частей. В первой части патология Эрики представлена «с точки зрения героини — как привычное для неё состояние», тогда как во второй части «добавляется взгляд извне, взгляд здорового человека, обнаруживающего, какую палату № 6 оборудовала внутри себя вполне привлекательная и вменяемая на первый взгляд женщина»[14]. Границей между частями служит сцена, в которой Эрика подсыпает битое стекло в карман Анны. Мотивы подобных поступков Эрики, которые служат вехами повествования, оставлены в фильме непроясненными[15]. Вероятно, она и сама не до конца отдает себе в них отчет[5].

По словам исполнительницы главной роли, «Эрика — взрослая женщина и одновременно девочка, подавленная своей матерью: перефразированная тема бергмановской «Осенней сонаты»[16]. Отношения Эрики с матерью служат матрицей, по которой строятся отношения других персонажей фильма, например, матери и дочери Шобер. Обе матери всецело подчиняют дочерей собственным желаниям, будто стремясь самореализоваться посредством карьеры своего отпрыска[17][5]. Свои отношения с Вальтером пианистка также стремится выстроить как зеркало отношений с собственной матерью (по типу «приказание — подчинение»)[5].

Как и в большинстве фильмов Ханеке, финал оставлен открытым. Возможно, ударом ножа Эрика мстит себе за ошибки в отношениях с Вальтером или за то, как из побуждений садизма она разрушила карьеру своей ученицы. Согласно предположению Ричарда Липпе, Эрика сознательно пытается травмировать ту мышцу, которая управляет движениями руки, то есть ставит крест на своей карьере пианистки[5]. Одни комментаторы считают такой финал пессимистичным (саморазрушительные действия Эрики продолжатся и в дальнейшем), другие — наоборот, пытаются разглядеть здесь проблеск надежды (Эрика осознала допущенные ошибки и готова начать жизнь с чистого листа)[5].

Война полов

Роман Елинек пропитан идеями феминизма, от которых в киноверсии осталось мало следа. «Эрика хочет изменить систему и не видит в своём партнере индивидуальности — как раньше мужчины не видели её в женщине. Она думает, что он представляет всю систему, и в этом её заблуждение», — рассуждает Изабель Юппер[16]. «Пианистка» может быть истолкована в рамках лакановской парадигмы о фантазийной природе межполового влечения (любви) и о кардинальном различии психосексуальной природы мужчин и женщин[18] (по характеристике Р. Вуда, деконструкция секса).

Робин Вуд считает главным «злодеем» фильма Вальтера — фигуру, с которой отождествляет себя основная часть зрителей[5]. Когда закомплексованная Эрика решает наконец ему открыться, от былой нежности молодого человека не остаётся и следа. Тогда как Эрика готова исполнять его желания, он думает только о себе и довольно быстро входит в роль насильника, избивающего женщину[5]. «Так называемый „нормальный“ парень проявляет бесчувственную жестокость, с которой не идут в сравнение никакие фантазии больной», — пишет Вуд[5]. Например, при виде травмы Анны он испытывает неподдельную радость, воображая, что это ради него Эрика совершила чудовищный поступок[19]. В литературном первоисточнике автор называет этого персонажа «задницей».

Значение музыки

Большинство пишущих о фильме обращают внимание на важность музыки для понимания основной идеи фильма. В картине не раз звучат песни из шубертовского вокального цикла «Зимний путь». Их слова («Я достиг предела своих грёз, зачем мне длить пребывание в мире спящих?») тонко перекликаются с душевным состоянием главной героини[5].

По характеристике С. Холдена, Эрика с детских лет настолько погружена в мир искусства, что ей кажется, будто на весь мир распространяется ключевой парадокс обожаемой ею музыки эпохи романтизма: любые завихрения безумия следуют непререкаемым повелениям автора. По ходу фильма она понимает, что жизнь и искусство устроены совершенно по-разному[11].

Робин Вуд трактует членовредительство Эрики в последней сцене как её протест против использования музыки в карьерных целях: обе матери как «люди, не способные понять музыку и взращённые в обществе, не признающем иных ценностей, кроме материального благополучия… извращают способность искусства к освобождению и раскрепощению в очередную форму притеснения и подавления» своих дочерей[5].

Награды и номинации

  • 2001 — три приза Каннского кинофестиваля: Гран-при (Михаэль Ханеке), лучшая актриса (Изабель Юппер), лучший актер (Бенуа Мажимель).
  • 2001 — премия European Film Awards лучшей актрисе (Изабель Юппер), а также 5 номинаций: лучший фильм (Фейт Хейдушка), лучший сценарист (Михаэль Ханеке), лучший режиссёр по мнению зрителей (Михаэль Ханеке), лучшая актриса по мнению зрителей (Изабель Юппер), лучший актер по мнению зрителей (Бенуа Мажимель).
  • 2001 — две премии «Золотой овен»: лучший зарубежный фильм, лучшая зарубежная актриса (Изабель Юппер).
  • 2002 — премия «Сезар» лучшей актрисе второго плана (Анни Жирардо), а также номинация в категории «лучшая актриса» (Изабель Юппер).
  • 2002 — премия Deutscher Filmpreis за лучший зарубежный фильм (Михаэль Ханеке).
  • 2002 — приз лучшей актрисе (Изабель Юппер) на кинофестивале в Сиэтле.
  • 2002 — номинация на премию BAFTA за лучший фильм не на английском языке (Фейт Хейдушка, Михаэль Ханеке).
  • 2003 — номинация на премию «Бодил» за лучший неамериканский фильм (Михаэль Ханеке).
  • 2003 — номинация на премию «Независимый дух» за лучший зарубежный фильм (Михаэль Ханеке).

Напишите отзыв о статье "Пианистка (фильм)"

Примечания

  1. 1 2 [www.washingtonpost.com/wp-dyn/content/article/2002/05/24/AR2005033117460.html 'The Piano Teacher': Unraveling Chords]. Проверено 28 января 2013. [www.webcitation.org/6EFIzitwd Архивировано из первоисточника 7 февраля 2013].
  2. В фильме сказано, что оба сошли с ума, что не совсем верно. Психическое расстройство Шуберта оспаривается многими биографами. См.: Dimitri Devuyst, Luc Hens, W. de Lannoy. The Cinema of Michael Haneke. Columbia University Press, 2012. ISBN 9780231504652.
  3. «Шуберт в роли сводни», — описывает этот эпизод Робин Вуд.
  4. По мнению Робина Вуда, преподаватель тем самым наказывает юношу за то, что он посмел пробудить её дремлющее либидо.
  5. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 Wood, Robin. "Do I disgust you?" or, tirez pas sur La Pianiste. // CineAction, № 59 (2002).
  6. В фильме исполнительница главной роли Изабель Юппер играет на фортепиано сама. В прошлом актриса в течение двенадцати лет обучалась игре на фортепиано.
  7. Как обычно в фильмах с участием Жирардо, роль матери Эрики сначала предложили актрисе Жанне Моро.
  8. [rogerebert.suntimes.com/apps/pbcs.dll/article?AID=/20020426/REVIEWS/204260304 The Piano Teacher :: rogerebert.com :: Reviews]. Проверено 28 января 2013.
  9. В «Пианистке» присутствуют прямые отсылки к «Отвращению». Героиня Юппер точно так же стряхивает с одежды несуществующие соринки, как героиня Катрин Денёв в фильме Поланского.
  10. Для Робина Вуда героиня Юппер — женщина крайностей, в душе которой самое высокое сталкивается с самым низким и между ними нет никакой середины.
  11. 1 2 [movies.nytimes.com/movie/review?res=9C02E5D81E3BF93AA15750C0A9649C8B63 The Piano Teacher (2001); Kinky and Cruel Goings-On in the Conservatory]
  12. [www.villagevoice.com/2002-03-26/film/prisoners-songs/1/ Prisoners' Songs - Page 1 - Movies - New York - Village Voice]. Проверено 28 января 2013. [www.webcitation.org/6EFJ0Ucrh Архивировано из первоисточника 7 февраля 2013].
  13. По словам Хобермана, «Пианистка» пародирует представление о классической музыке как апофеозе культурного самовыражения: интеллект, опыт и дисциплина на службе у сублимированной страсти. Невозмутимость, с какой Эрика доводит до слёз своих учеников, сродни заиндевелой глади самого фильма — до тех пор, пока лёд не взрывается умопомрачительным вторжением жёсткого «порева», которое не затушевать никаким количеством шубертовских мелодий».
  14. 1 2 3 [www.kommersant.ru/doc/285995 Ъ-Власть - Культура]. Проверено 30 января 2013. [www.webcitation.org/6EFJ19ikO Архивировано из первоисточника 7 февраля 2013].
  15. Согласно одной из трактовок, Эрика не хочет, чтобы девушка воспроизвела печальную траекторию её собственной жизни.
  16. 1 2 [kommersant.ru/doc/273354 Ъ-Газета - Пианистка-феминистка]. Проверено 28 января 2013. [www.webcitation.org/6EFJ2asre Архивировано из первоисточника 7 февраля 2013].
  17. Параллель подчёркнута тем, что обе матери грозятся «отрубить руки».
  18. [www.thefilmjournal.com/issue4/bruisedlooks.html The Film Journal...Passionate and informed film criticism from an auteurist perspective]. Проверено 28 января 2013. [www.webcitation.org/6EFJ4w4AF Архивировано из первоисточника 7 февраля 2013].
  19. По мнению Вуда, такая извращённая реакция превращает его в соучастника преступления.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Пианистка (фильм)

– Ты, что хочешь, думай! Я знаю, ты такой же, как и mon pere. Что хочешь думай, но для меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах… – Она всё еще не доставала того, что держала, из ридикюля. – Так ты обещаешь мне?
– Конечно, в чем дело?
– Andre, я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать. Обещаешь?
– Ежели он не в два пуда и шеи не оттянет… Чтобы тебе сделать удовольствие… – сказал князь Андрей, но в ту же секунду, заметив огорченное выражение, которое приняло лицо сестры при этой шутке, он раскаялся. – Очень рад, право очень рад, мой друг, – прибавил он.
– Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, – сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе на серебряной цепочке мелкой работы.
Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.
– Пожалуйста, Andre, для меня…
Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали всё болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.
– Merci, mon ami. [Благодарю, мой друг.]
Она поцеловала его в лоб и опять села на диван. Они молчали.
– Так я тебе говорила, Andre, будь добр и великодушен, каким ты всегда был. Не суди строго Lise, – начала она. – Она так мила, так добра, и положение ее очень тяжело теперь.
– Кажется, я ничего не говорил тебе, Маша, чтоб я упрекал в чем нибудь свою жену или был недоволен ею. К чему ты всё это говоришь мне?
Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.
– Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили . И мне это грустно.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слёз она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.
– Знай одно, Маша, я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену , и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней; и это всегда так будет, в каких бы я ни был обстоятельствах. Но ежели ты хочешь знать правду… хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю…
Говоря это, он встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Прекрасные глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а в темноту отворенной двери, через ее голову.
– Пойдем к ней, надо проститься. Или иди одна, разбуди ее, а я сейчас приду. Петрушка! – крикнул он камердинеру, – поди сюда, убирай. Это в сиденье, это на правую сторону.
Княжна Марья встала и направилась к двери. Она остановилась.
– Andre, si vous avez. la foi, vous vous seriez adresse a Dieu, pour qu'il vous donne l'amour, que vous ne sentez pas et votre priere aurait ete exaucee. [Если бы ты имел веру, то обратился бы к Богу с молитвою, чтоб Он даровал тебе любовь, которую ты не чувствуешь, и молитва твоя была бы услышана.]
– Да, разве это! – сказал князь Андрей. – Иди, Маша, я сейчас приду.
По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.
– Ah! je vous croyais chez vous, [Ах, я думала, вы у себя,] – сказала она, почему то краснея и опуская глаза.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.
Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
– Non, mais figurez vous, la vieille comtesse Zouboff avec de fausses boucles et la bouche pleine de fausses dents, comme si elle voulait defier les annees… [Нет, представьте себе, старая графиня Зубова, с фальшивыми локонами, с фальшивыми зубами, как будто издеваясь над годами…] Xa, xa, xa, Marieie!
Точно ту же фразу о графине Зубовой и тот же смех уже раз пять слышал при посторонних князь Андрей от своей жены.
Он тихо вошел в комнату. Княгиня, толстенькая, румяная, с работой в руках, сидела на кресле и без умолку говорила, перебирая петербургские воспоминания и даже фразы. Князь Андрей подошел, погладил ее по голове и спросил, отдохнула ли она от дороги. Она ответила и продолжала тот же разговор.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m lle Bourienne, княжна Марья и княгиня.
Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с глазу на глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.
Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.