Пиа, Феликс

Феликс Пиа
фр. Félix Pyat
Феликс Пиа в 1871 году
Место рождения:	Вьерзон
Место смерти:	Сен-Гратьян
Род деятельности:	прозаик, критик
Дебют:	«Арабелла» (1838)

Феликс Пиа (1810—1889) — французский писатель, журналист и выдающийся оратор XIX века.

Биография

Феликс Пиа родился 4 октября 1810 года во Вьерзоне. Уже в 19-летнем возрасте Пиа выступал на народных собраниях, показывая себя непримиримым республиканцем. Недолго был адвокатом, затем журналистом. В 1838 г. в «Europe littéraire» появилась его драма «Arabella», где под вымышленными испанскими именами была изложена смерть принца Конде, как она понималась тогда в радикальных кружках, то есть с возложением ответственности на короля Луи-Филиппа. В 1844 г. Пиа выпустил брошюру «M. J. Chénier et le prince des critiques», в которой резко нападал на журналиста Жанена, оскорбившего память Шенье; за эту брошюру Пиа просидел 6 месяцев в тюрьме. Хотя все драмы Пиа были, в сущности, политическими памфлетами, многие из них имели шумный успех, в особенности «Le chiffonnier de Paris» (1847). В 1847—1848 г. Пиа был одним из редакторов радикальной газеты «Réforme». После февральской революции он командовал полком парижской национальной гвардии; как член учредительного собрания, Пиа примкнул к социалистической партии; обратил на себя внимание речами в защиту свободу печати и права на труд. Избранный в законодательное собрание, он был предан суду за подпись под призывом к оружию, составленным (июнь 1849 г.) Ледрю Ролленом; бежал в Швейцарию, потом переехал в Бельгию. Высланный оттуда после переворота 2 декабря, поселился в Лондоне и принимал участие в польских, итальянских, русских и иных революционных кружках. В 1858 г. издал брошюру в защиту покушения Орсини и судился за неё, но был оправдан. В 1869 г. принял амнистию и вернулся в Париж; писал в «Rappel». В январе 1870 г. был приговорен по нескольким процессам к 17 месяцам тюрьмы, но скрылся от полиции; за участие в волнениях 7 февраля и 9 мая заочно приговорен к 5 годам тюрьмы и бежал в Лондон, откуда вернулся после падения империи. Сначала в «Combat», потом в «Vengeur» постоянно нападал на правительство национальной обороны; принимал участие в восстаниях 31 октября 1870-го и 22 января 1871 годов. 8 февраля избран в Национальное собрание, в которое, однако, не вступил. Резко протестовал против заключения мира. 26 марта избран в Парижскую коммуну; был членом финансовой комиссии, потом Комитета общественного спасения. Он был инициатором декрета 19 мая, запретившего все издания, враждебные коммуне. Все это время он продолжал в своем «Vengeur» кампанию против версальского правительства; настаивал на разрушении Вандомской колонны и других зданий. 22 мая вышел последний номер его газеты, с призывом к сопротивлению до последней капли крови. После вступления в Париж правительственных войск ему удалось бежать. Приговоренный заочно к смертной казни, он жил за границей; в 1880 г. вернулся на основании амнистии в Париж; в 1888 г. избран в Марселе депутатом. Скончался в 1889 году в Сен-Гратьян.

Ссылки

• Пиа, Феликс // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Пиа, Феликс

– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.