Пигмеи (мифология)

Пигме́и (др.-греч. Πυγμαῖοι) в греческой мифологии — сказочный народ карликов. «Илиада» (III, 6) кратко упоминает об их битвах с журавлями. Согласно И. В. Шталь, существовала ранняя эпическая поэма «Гераномахия» («битва с журавлями»), приписывавшаяся Гомеру.

Локализуются обычно в Северной Африке (Ливии), но также в Индии и во Фракии. В частности, индийских пигмеев упоминают Ктесий и Филострат.

О других мифических карликах см. Керкопы. Существуют значительные параллели между данным рассказом и фольклорными представлениями народов Кавказа о карликах.

Мифы

Миф подробно излагался в эпической поэме Боя, которого излагают Антонин Либерал, Элиан, Афиней и кратко Овидий. Согласно варианту Элиана и Афинея, Герана («журавль», англ.)) была царицей пигмеев, которую они практически обожествляли, и говорила, что красивее всех богинь. Гера разгневалась и превратила её в журавля (по Овидию, это произошло после победы Геры в состязании), и теперь она воюет с пигмеями. От Гераны и Никодаманта родилась сухопутная черепаха.

Несколько иной вариант приводит Антонин Либерал. По его рассказу, девушка из страны пигмеев Эноя не почитала Артемиду и Геру. Она вышла замуж за Никодаманта и родила сына Мопса. Все пигмеи принесли ей дары по случаю рождения сына. Гера превратила Эною в журавля и развязала войну между ней и пигмеями. Согласно И. В. Шталь, имя Энои связано с кругом мифов о Дионисе.

Существуют и другие упоминания. Согласно Гесиоду, пигмеи рождены Геей. Пигмеи считаются происшедшими либо от царя Пигмея, либо от Дора, сына Эпафа. Согласно словарю Гесихия, Пигмей — это эпитет Адониса и Аполлона у киприотов.

В более позднем развитии сказание о пигмеях входит в рассказы о Геракле. Когда последний победил ливийского великана Антея, сына земли, и отдыхал после борьбы, пигмеи, жившие, подобно муравьям, в песке, повыползли толпами, в полном вооружении, из своих норок и напали на него . Они хотели отомстить за Антея, так как были, подобно ему, детьми земли. Геракл, проснувшись, забрал их всех в свою львиную шкуру и унёс с собой.

В литературе и искусстве

Аристотель считает их реальным народом. Некоторые исследователи пытались объяснить сказание о пигмеях существованием народов-карликов в тропической Африке, известных уже египтянам.

Греческое искусство, в особенности вазовая живопись, любило изображать комическую войну пигмеев с журавлями. Если на изображениях VI века до н. э. (самое раннее из них — на вазе Франсуа) пигмеи изображаются хорошо сложенными людьми, хотя и невысокого роста, то к IV веку до н. э. они превращаются в толстых карликов с подчёркнутыми фаллическими признаками.

В сочинении китайского историка VII века Ли Тая «Ко ди чжи» («Описание всех земель», написано в 638 году) говорится, что к югу от Дацинь (то есть Римской империи) находится страна карликов, где люди ростом лишь в 3 чи (около 90 см). Когда карлики возделывают поля, на них нападают белые журавли. Тогда люди из страны Дацинь, великаны 10 чжанов (около 31 м) ростом защищают их от журавлей. Каким образом китайцам стал известен сюжет из греческой мифологии, остается неясным.

Толкования

(ср. L. v. Sybel, «Mythologie der Ilias», 1877, и Л. Ф. Воеводский, «Введение в мифологию Одиссеи», Одесса, 1881; последний объясняет сказание о пигмеях с точки зрения солярной теории).

В монографии И. В. Шталь (Эпические предания Древней Греции: Гераномахия. Опыт типологической и жанровой реконструкции. М., Наука. 1989. 304 стр., в примечаниях: Шталь 1989) подробно исследуется отражение сюжета о борьбе пигмеев с журавлями в античной литературе и искусстве. Согласно её толкованию, журавли предстают в мифе как выходцы из потустороннего мира, а смысл мифа — в борьбе жизни и смерти, при этом в изобразительном искусстве он оказывается включен в круг дионисийских сюжетов. Позже сюжет представлен на византийском моливдовуле, посвященном святому Вакху.

Литература

• Шталь И. В. Эпические предания Древней Греции: Гераномахия. Опыт типологической и жанровой реконструкции. — М.: Наука, 1989. — 304 с. — 4500 экз.

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Ссылки

• [www.theoi.com/Phylos/Pygmaioi.html Подборка сведений источников о пигмеях]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Пигмеи (мифология)

Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.