Пий VI

Его Святейшество папа римский Пий VI Pius PP. VI<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
250-й папа римский
15 февраля 1775 года — 29 августа 1799 года
Избрание:	15 февраля 1775 года
Интронизация:	22 февраля 1775 года
Церковь:	Римско-католическая церковь
Предшественник:	Климент XIV
Преемник:	Пий VII
Имя при рождении:	граф Анджело Онофрио Мелькиоре Натале Джованни Антонио Браски
Оригинал имени при рождении:	Angelo Onofrio Melchiorre Natale Giovanni Antonio Braschi
Рождение:	27 декабря 1717(1717-12-27) Чезена, Папская область
Смерть:	29 августа 1799(1799-08-29) (81 год) Валанс, Франция
Принятие священного сана:	1755 год
Епископская хиротония:	22 февраля 1775 года
Кардинал с:	26 апреля 1773 года

Пий VI (лат. Pius PP. VI; в миру Джананджело граф Браски, итал. Giovanni Angelo Braschi; 27 декабря 1717, Чезена, Папская область — 29 августа 1799, Валанс, Франция) — папа римский с 15 февраля 1775 года. Именно с понтификата Пия VI отсчитывается начало т. н. «Эпохи Пиев».

Биография

Имя Пия VI связывают с периодом Французской революции и восстановлением культурного великолепия Рима после правления папы Бенедикта XIV (1740—1758). Его помнят в связи с созданием Музея Ватикана, начатом ещё его предшественником, началом осушения Понтийских болот, завершенном только в 1930 году Бенито Муссолини.

В начале своего понтификата Пий успешно боролся с янсенизмом и в булле «Auctorem Fidei» подтвердил негативное отношения Церкви к этому движению. Пий также отметил усиление католицизма в Соединенных Штатах Америки и возвел в сан первого американского архиепископа.

Папа также восстановил финансы Папской области, углубил и расширил гавани Террачина и Порто д’Аницо. Он был известным покровителем искусств и гуманитарных наук, завершил Музей Пия-Климента и добавлен новый ризницу к собору Святого Петра. Пий VI также восстановил знаменитую римскую Аппиеву дорогу.

Ранние годы

Джананджело, граф Браски родился 27 декабря 1717 года в Чезене. После завершения учёбы в иезуитском колледже Чезены и получения докторской степени по праву (1734) Браски продолжил учёбу в университете Феррары, где стал личным секретарем Томмазо Руффо, папского легата, в чьих епархии — Остии и Веллетри — он занимал должность аудитора до 1753 года. Своё дипломатическое мастерство Браски продемонстрировал во время миссии ко двору Неаполя, что принесло ему уважение папы Бенедикта XIV (1740—1758), который назначил его одним из своих секретарей. В 1758 году, в 36 лет, Браски принял решение принять священнический сан, а в 1766 году Климент XIII назначил его папским казначеем.

В 1773 году Браски получил от папы кардинальскую шапку. На конклаве, который последовал после смерти Климента XIV, кардиналы Испании, Франции и Португалии поддержали Браски, и он был избран 15 февраля 1775 года под именем Пия VI.

Понтификат

После вступления на трон Святого Петра Пий VI, вопреки запрету Иннокентия XII, возвёл в кардинальское достоинство своего непота — Ромуальдо Онести-Браски и наделил его богатыми бенефициями. Брат папы был провозглашён князем Неми. Для своих непотов папа построил в центре Рима, на пьяцца Навона, роскошный дворец Браски. Он назначил своего дядю Джованни Карло Банди епископом Имолы в 1752 году.

Религиозная деятельность папы сводилась главным образом к организации очередных празднований Юбилейного года: в 1775, 1782, 1790 и 1792 годах. Роспуск ордена иезуитов губительно отразился на папской администрации, особенно на миссионерских территориях. В 1784 году папа назначил бывшего иезуита Джона Кэролла первым епископом в Соединенных Штатах. Принцип отделения церкви от государства, провозглашённый в американской конституции с 1787 года, позволил католицизму свободно развиваться в стране, где большинство населения составляли протестанты.

Проблемы в Европе

В Европе тяжёлой проблемой для папства было распространение этатизма и янсенизма в таких католических странах, как Франция и Австрия. Распространению идей Феброния, осуждённых Климентом XIII, способствовал император Иосиф II, монарх Австрии. Он считал себя ответственным за судьбу католицизма на территории своего государства и совершенно не прислушивался к мнению апостольской столицы. Пий VI решил лично поехать в Вену, чтобы поднять там авторитет епископа римского.

Император принял его с почестями, но не отказался от проведённых самовольно реформ. В 1786 году в тосканском городе Пистойе состоялся синод, созванный епископом Риччи, сторонником идей иосифизма и янсенизма. Синод принял много решений реформаторского характера, которые папа Пий VI осудил в 1794 году главным образом по той причине, что епископ действовал самовольно, без согласия апостольской столицы.

Во времена Пия VI произошёл последний раздел Польши. В этом деле папство 20 лет придерживалось неустойчивой и медлительной политики. В 1791 году Пий VI признал конституцию 3 мая, но с условием, что права католической церкви в Польше не будут нарушены. В 1795 году папа осудил восстание под предводительством Тадеуша Костюшко, а в 1796 году ликвидировал нунциатуру в Варшаве.

Пий VI и Французская революция

29 марта 1790 года Пий VI собрал кардиналов, чтобы обсудить положение, создавшееся во Франции после начала революции. Тогда не было принято никакого решения. В 1791 году папа осудил содержание революционных декретов.

Смерть

В 1796 году победоносный поход Наполеона в Италию развеял надежды апостольской столицы на помощь Бурбонов и Австрии. Толентинский трактат 1797 года подчинил папское государство власти французской Директории. Но 28 декабря того же года произошел мятеж папских войск, и в Рим для его подавления был направлен популярный бригадный генерал Матурен-Леонар Дюфо. В Риме он был убит, что стало поводом для нового вторжения. Генерал Бертье двинулся на Рим, вошёл в город 10 февраля 1798 года и провозгласив Римскую республику, потребовал от папы отречения от его светской власти.

Папа отказался, и по приказу Наполеона Бертье вывез Пия VI в Сиену, а затем в крепость Валанс на Роне, где папа и умер 29 августа 1799 года.

Тело Пия VI было забальзамировано, но не было захоронено, поскольку Наполеон видел политическую выгоду в том, чтобы похоронить папу во Франции. Папское окружение настаивало, что последней волей Пия было быть похороненным в Риме. В итоге Пий был похоронен в Риме 19 февраля 1802 года.

По указу папы Пия XII в 1949 году останки Пия VI были перенесены в часовню Мадонны в гротах Ватикана. Его останки были помещены в старинный мраморный саркофаг.

Ссылки

• Пий, римские папы // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Ludwig von Pastor, 1952. The History of the Popes from the close of the Middle Ages, (St. Louis : Herder) vols. XXXIX and XL.
• Donat Sampson. Pius VI and the French Revolution. // The American Catholic Quarterly Review. — 31, January — October, 1906; Part II, Ibid., p. 413; Part III, p. 601; Part IV and Ibid., Vol. 32, N°. 125, p. 94, January 1907; Part V, Ibid., p. 313.
• Catholic Encyclopedia: Pope Pius VI.

Отрывок, характеризующий Пий VI

– Уж я и не знаю, полковник, кто велено , – серьезно отвечал корнет, – но только мне князь приказал: «Поезжай и скажи полковнику, чтобы гусары вернулись скорей и зажгли бы мост».
Вслед за Жерковым к гусарскому полковнику подъехал свитский офицер с тем же приказанием. Вслед за свитским офицером на казачьей лошади, которая насилу несла его галопом, подъехал толстый Несвицкий.
– Как же, полковник, – кричал он еще на езде, – я вам говорил мост зажечь, а теперь кто то переврал; там все с ума сходят, ничего не разберешь.
Полковник неторопливо остановил полк и обратился к Несвицкому:
– Вы мне говорили про горючие вещества, – сказал он, – а про то, чтобы зажигать, вы мне ничего не говорили.
– Да как же, батюшка, – заговорил, остановившись, Несвицкий, снимая фуражку и расправляя пухлой рукой мокрые от пота волосы, – как же не говорил, что мост зажечь, когда горючие вещества положили?
– Я вам не «батюшка», господин штаб офицер, а вы мне не говорили, чтоб мост зажигайт! Я служба знаю, и мне в привычка приказание строго исполняйт. Вы сказали, мост зажгут, а кто зажгут, я святым духом не могу знайт…
– Ну, вот всегда так, – махнув рукой, сказал Несвицкий. – Ты как здесь? – обратился он к Жеркову.
– Да за тем же. Однако ты отсырел, дай я тебя выжму.
– Вы сказали, господин штаб офицер, – продолжал полковник обиженным тоном…
– Полковник, – перебил свитский офицер, – надо торопиться, а то неприятель пододвинет орудия на картечный выстрел.
Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.

Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…