Пикуль, Валентин Саввич

Не следует путать с Дикулем, В. И. — артистом цирка, руководителем центра заболеваний опорно-двигательного аппарата, народным артистом России.

Валентин Пикуль
Место рождения:	Ленинград, РСФСР, СССР
Род деятельности:	прозаик
Годы творчества:	1948—1990
Направление:	историческая проза
Жанр:	роман, историческая миниатюра
Язык произведений:	русский
Премии:
Награды:

Валенти́н Са́ввич Пи́куль (13 июля 1928, Ленинград — 16 июля 1990, Рига) — русский советский писатель, автор многочисленных художественных произведений на историческую и военно-морскую тематику. Общий тираж книг при жизни писателя (исключая журналы и зарубежные издания) составил примерно 20 млн экз. Книги Пикуля и сейчас продолжают пользоваться большим спросом и издаются и переиздаются практически ежегодно многотысячными тиражами.

Биография

Валентин Пикуль родился 13 июля 1928 года в Ленинграде (Международный проспект д.130 кв.45) в семье рабочего.

Родители

Савва Михайлович Пикуль — родился в 1901 году в местечке Кагарлык (ныне город. Украина) в крестьянской семье. После прохождения срочной службы на миноносце «Фридрих Энгельс» Балтийского флота (1922-1926 годы) остался в Ленинграде и поступил работать на фабрику «Скороход» смазчиком-шорником. 26 мая 1926 года женился на Марии Карениной. В 1935 г. закончил Инженерно-экономический институт им. Молотова после чего работал на заводе №190 (Адмиралтейский завод) руководителем производственного отдела. С июля 1940 года переехал на работу в г. Молотовск (ныне Северодвинск) на строительство новой судоверфи (будущий завод «Севмаш») где работал старшим инженером группы ППО. После начала Великой Отечественной войны ушел добровольцем в Беломорскую военную флотилию. С июля 1942 года, воюет в Сталинграде старшим политруком 4-го батальона морской пехоты 42-й отдельной стрелковой бригады. Официально пропал без вести во время Сталинградской битвы, предположительно погиб 26 сентября в бою за Дом Пионеров.

Мария Константиновна Пикуль (Каренина) — вышла из крестьян Псковской губернии. Умерла в Ленинграде в 1984 году.

Детство

Детские годы Вали Пикуля прошли в Ленинграде. Летом, он и двоюродные братья Борис, Виктор и сестра Люся, отдыхали в д. Замостье или на даче в пригороде Ленинграда. Отец и мать работали и воспитывала детей в основном бабушка Василиса Минаевна Каренина которая, по воспоминаниям писателя, рано привила у него чувство любви к народному русскому языку. В это время отец, подрабатывающий изготовлением мебели, смастерил Вале деревянный стол, за которым он впоследствии напишет все свои романы. В Ленинграде учился в образцовой школе №16 им. академика Павлова, занимался в кружках акробатики и рисования, закончил 4-й класс на отлично. В 1940 году Валя с матерью переехал из Ленинграда в город Молотовск, на место работы отца, где окончил 5-й класс и занимался в Доме пионеров в кружке «Юный моряк». В 1941 году Валя Пикуль сдав экзамены поехал на каникулы к бабушке в Ленинград. Из-за начавшейся войны вернуться до осени не удалось. Матери с сыном пришлось пережить первую блокадную зиму в Ленинграде. Отец с декабря 1941 года стал батальонным комиссаром Беломорской военной флотилии и переехал в Архангельск. Весной 1942 года Валя больной цингой и дистрофией, с матерью выехал из Ленинграда по «Дороге жизни» и эвакуировался в Архангельск.

Дальнейшая биография

В Архангельске Валентин Пикуль бежал в школу юнг на Соловках. Отец перевёлся в морскую пехоту и годом позже старший политрук Пикуль С. М., состоявший в Политуправлении СФ, пропал без вести в боях под Сталинградом в феврале 1943 года. В 1943 году Пикуль окончил школу юнг на Соловецких островах (был юнгой первого набора) по специальности «рулевой-сигнальщик» и был отправлен на эскадренный миноносец «Грозный» Северного флота, где прослужил до конца войны. После победы был отправлен в Ленинградское подготовительное военно-морское училище. По его представлению курсант Пикуль в 1946 году был награждён медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.». Но в 1946 году его отчислили «за нехваткой знаний».

Работал начальником отдела в водолазном отряде, потом в пожарной части. Занимался самообразованием. Уже тогда Пикуль решил посвятить себя литературному творчеству и поступил вольным слушателем в литературный кружок, которым руководила В. К. Кетлинская. Также начал посещать объединение молодых писателей, которым руководил В. А. Рождественский. В это время Пикуль подружился с писателями В. А. Курочкиным и В. В. Конецким. Знакомые звали их «три мушкётера». В 1962 году Валентин Пикуль переехал в Ригу («под давлением Даниила Гранина и обкома партии», как считает сослуживец писателя, а ныне сам писатель, — Виктор Ягодкин), где прожил до самой смерти. Сам Валентин Пикуль говорил (об этом можно прочитать в книге «Я мерил жизнь томами книг», составленной его третьей женой Антониной Ильиничной), что в Ригу он со своей второй женой Вероникой Чугуновой переехал для того, чтобы улучшить их жилищные условия (комнату в ленинградской коммуналке поменяли на 2-х комнатную квартиру в «генеральском доме» в Риге). Причиной выбора Риги было то, что Вероника Чугунова уже жила там раньше и хорошо знала город. Есть и другая версия появления квартиры в Риге:

Пикуль тоже отличился. Говорил на суде Кириллу Владимировичу Успенскому:

— Кирилл! Мы все желаем тебе добра, а ты продолжаешь лгать!… Успенскому дали пять лет в разгар либерализма.

А Пикулю — квартиру в Риге…

— «Наши», С.Довлатов

По утверждениям родственников и знакомых, Пикуля часто преследовали угрозами, а после опубликования романа «Нечистая сила» он был жестоко избит. По словам того же Ягодкина, после публикации исторического романа «У последней черты» («Нечистая сила») за Пикулем был установлен негласный надзор по личному распоряжению М. А. Суслова. В 1985 году награждён орденом Отечественной войны 2-й степени. Валентин Саввич Пикуль скончался 16 июля 1990 года от сердечного приступа. Похоронен в Риге на Лесном кладбище.

Семья

Валентин Саввич был трижды женат. Вскоре после войны Пикуль женился на Зое Борисовне Чудаковой. Через несколько лет брак распался. В архивах Союза писателей СССР хранится автобиография Пикуля, где есть запись: «Состою в юридическом браке. Жена — Чудакова (Пикуль) Зоя Борисовна, 1927 года рождения». Они встретились случайно, в очереди в кассу за билетами в кино. Пикулю было семнадцать лет, Зоя чуть старше. Шел 1946 год, только что закончилась война. Постоянной работы Валентин не имел, он перебивался случайными заработками, большую часть времени отдавая литературному кружку и своему первому крупному литературному произведению. Но Зоя беременна, и влюблённым пришлось расписаться. Родилась дочка.

В 1958 году Пикуль женился на Веронике Феликсовне Чугуновой (девичья фамилия — Гансовская, 1919 года рождения), сестре писателя С.Гансовского. Общих детей в браке не было, а у жены был уже взрослый сын от предыдущего брака. Свой исторический роман «Слово и дело» Пикуль посвятил Веронике Феликсовне.

Вскоре после смерти Чугуновой (она умерла в феврале 1980 года) Пикуль женился в третий и последний раз. Последнюю жену, а ныне его вдову, зовут Антонина Ильинична Пикуль. Сейчас Антонина Ильинична ведёт большую работу по увековечению имени писателя и пропаганде его творчества. Из-под её пера вышло несколько книг о В. С. Пикуле: «Валентин Пикуль. Из первых уст», «Уважаемый Валентин Саввич!», «Валентин Пикуль. Я мерил жизнь томами книг», «Живёт страна Пикулия», а также фотоальбом «Жизнь и творчество Валентина Пикуля в фотографиях и документах». За эту писательскую деятельность А. И. Пикуль была принята в Союз писателей России.

Память

• Памятник В. С. Пикулю в Мурманске в сквере школы №1 на ул. Буркова. (открыт 13 июля 2013 года).
• Бюст В. С. Пикулю в Мурманске на аллее писателей (установлен в 2008 год) .
• Памятная доска на доме № 16 по 4-й Красноармейской улице Санкт-Петербурга, где Пикуль жил с 1947 по 1961 гг..
• В 1996 году В. Пикуль посмертно избран действительным членом Петровской академии наук и искусств.
• В 1998 году, (к 70-летию со дня рождения) имя Пикуля занесено в листы памяти Золотой Книги Санкт-Петербурга за № 0004.

Ныне имя В. С. Пикуля носят:

• сухогруз «Валентин Пикуль» (порт приписки Санкт-Петербург);
• [flot.com/nowadays/strength/surfaceships/pikul/ тральщик Черноморского флота «Валентин Пикуль»] (порт приписки Новороссийск);
• пограничный сторожевой корабль ПСКР-924 «Валентин Пикуль» (пр. 10410, порт приписки Каспийск, Дагестан);
• [www.minorplanetcenter.net/db_search/show_object?utf8=%E2%9C%93&object_id=4174 малая планета Пикулия] (Т4174; открыта в 1982 году);
• улицы в городах Балтийске и Североморске (с 1991 года);
• библиотеки Балтийского и Тихоокеанского флотов;
• Международная литературная премия имени Валентина Пикуля (учреждена в 2004 году);
• сад (Санкт-Петербург, Адмиралтейский район, Измайловское);
• аллея имени Валентина Пикуля и пешеходная дорожка "тропа Валентина Пикуля" в г. Рига в районе Даугавгривы (решение Рижской думы от 7 июня 2016 года)

Творчество

В 1947 году Пикулю впервые удалось напечататься в периодике — это был познавательный материал о женьшене. Тогда же Пикуль задумал свой первый роман под названием «Курс на Солнце». До этого он прочитал книгу о миноносцах Северного флота, которая возмутила его своей скучностью, и он решил написать об этом правдивее и лучше. Однако даже после трёх вариантов повести он остался ею неудовлетворён и собственноручно уничтожил рукопись. Тем не менее фрагменты повести были опубликованы в выходившей тогда в Таллине флотской газете «На вахте». В 1950 году в альманахе «Молодой Ленинград» были напечатаны его рассказы «На берегу» и «Женьшень».

Первый роман Пикуля вышел в Москве в 1957 году в издательстве ЦК ВЛКСМ "Молодая ГВАРДИЯ". Тираж 150000 экз. Цена 16 р. 25 к. Он назывался «Океанский патруль» и рассказывал о борьбе с немцами в Баренцевом море во время Великой Отечественной войны. Роман имел большой успех, и Пикуль был принят в СП СССР. Однако сам автор позже всячески открещивался от своего произведения и говорил, что этот роман — пример того, как не надо писать романы. Последний роман, над которым работал Пикуль вплоть до своей смерти — «Барбаросса», посвящённый событиям Второй мировой войны. Запланировав написать два тома, Пикуль сначала рассчитывал написать первый том («Площадь павших борцов»), затем написать книгу «Когда короли были молоды» (о событиях XVIII века) и лишь после этого закончить начатое произведение вторым томом. Также он вынашивал замысел романа «Аракчеевщина», к которому уже собрал весь материал. В замыслах остались романы о балерине Анне Павловой — «Прима»; о художнике Михаиле Врубеле — «Демон поверженный»; о старшей сестре Петра I, Софье, — «Царь-баба». Однако его планам не суждено было осуществиться: написав лишь большую часть первого тома романа «Барбаросса», Пикуль скончался.

Критика

См. также: Нечистая сила (роман)#Критика

Книги Пикуля часто подвергались и продолжают подвергаться критике за неаккуратное обращение с историческими документами, вульгарный стиль речи. Некоторые исследовали называют его работы клеветническими и конъюнктурными, направленными лишь на угоду советской власти.

…он брал за основу какой-нибудь фундаментальный труд, как правило, малоизвестный широкому кругу читателей, и на его основе выстраивал своё повествование. Отмечено, что в течение всей своей многолетней писательской деятельности Пикуль ни разу не работал ни в одном архиве <…> Работая над романом „Каторга“, за основу взял книгу с таким же названием, написанную русским публицистом начала ХХ века В. Дорошевичем. Новизна произведений Пикуля кажущаяся. Всё уже было рассказано до него, причём более объективно, правда, не так увлекательно, как это получалось у Пикуля.

Больше всего в этом смысле досталось его роману «Нечистая сила», несмотря на то, что сам автор считал его «главной удачей в своей литературной биографии». Роман посвящён периоду агонии императорской власти в России — «распутинщине». Пикуля обвиняли в том, что он исторически неверно изобразил моральный облик и привычки последнего русского императора Николая II, его жены Александры Фёдоровны, представителей духовенства, в том числе высшего. Исторически недостоверно изображены в этой книге всё царское окружение и тогдашнее правительство страны. В. Оскоцкий в статье «Воспитание историей» назвал роман «потоком сюжетных сплетен». Сын царского премьер-министра П. А. Столыпина в рецензии «Крохи правды в бочке лжи» утверждает:

В книге немало мест не только неверных, но и низкопробно-клеветнических, за которые в правовом государстве автор отвечал бы не перед критиками, а перед судом.

Валентин Пикуль при жизни стал очень спорной и неоднозначной фигурой. Ещё при жизни Пикуля, претензии к его книгам были очень сильными, а дискуссии о его таланте и взглядах на историю России продолжаются спустя десятилетия после смерти автора.

Библиография

За 40 лет литературной деятельности Валентин Пикуль создал около 30 романов и повестей.

Романы

• Океанский патруль (1954)
• Баязет (1961)
• Плевелы (1962)
• Париж на три часа (1962)
• На задворках Великой империи (1964—1966)
• Из тупика (1968)
• Реквием каравану PQ-17 (1970)
• Моонзунд (1970)
• Пером и шпагой (1972)
• Звёзды над болотом (1972)
• Мальчики с бантиками (автобиографический) (1974)
• Слово и дело (1974—1975)
• Битва железных канцлеров (1977)
• Богатство (1977)
• Нечистая сила (1979, полностью — 1989)
• Три возраста Окини-сан (1981)
• Агония (1982)
• Фаворит (1984)
• Каждому своё / Под шелест знамён (1983)
• Крейсера (1985)
• Честь имею (1986)
• Каторга (1987)
• Ступай и не греши (1990)
• Морские миниатюры

неоконченные произведения:

• Барбаросса (Площадь павших борцов) (1991)
• Аракчеевщина
• Псы господни
• Янычары
• Жирная, грязная и продажная

Исторические миниатюры

Аввакум в пещи огненной Автограф под облаками Битва железных канцлеров Букет для Аделины «Бонавентура» — добрая удача.(Дорогой Ричарда Ченслера) Быть главным на ярмарке Был город, которого не было Бесплатный могильщик Быть тебе Остроградским Бобруйский мешок Воин метеору подобный В гостях у имама Шамиля Виват контесс д’Орлов Выстрел в отеле «Кломзер» Вольное общество китоловов «Вечный мир» Яна Собеского Вечная «карманная» слава Вольный казак Ашинов В ногайских степях В трауре по живому мужу Вологодский полтергейст Восемнадцать штыковых ран В стороне от большого света Граф Попо — гражданин Очер Герой своего времени Где же немцы? Граф Полусахалинский Генерал от истории Генерал на белом коне Господа прошу к барьеру Гусар на верблюде Две старые картины Двое из одной деревни Доменико Чимарозо Дама из «Готского Альманаха» Деньги тоже стреляют Добрый скальпель Буяльского Дворянин Костромской Два портрета неизвестных Душистая симфония жизни Дуб Морица Саксонского Досуги любителя муз Демидовы Длина тени от сгнившего пня День Петра и Павла Дядюшка Август Есиповский театр «Железная Башка» после Полтавы Жизнь генерала — рыцаря Железные чётки Желтухинская республика Жень—шень Закрытие русской «лавочки» Зато Париж был спасён Забытый лейтенант Ильин (Лейтенант Ильин был) Завещание Альфреда Нобеля Закройных дел мастерица Зина — дочь барабанщика «История одного скелета» Из Одессы через Суэцкий канал Императрикс — слово звериное Из пантеона славы Известный гражданин Плюшкин (Всякого жита по лопате) Каламбур Николаевич Калиостро — друг бедных Как сдавались столицы Конная артиллерия - марш-марш Король русской рифмы Клиника доктора Захарьина Как трава в поле Коринна (Коринна в России) Как попасть в энциклопедию Кровь, слёзы и лавры Книга о скудости и богатстве Куда делась наша тарелка Лейтенант Ильин был Мясоедов — сын Мясоедова Миноносцы выходят в океан Мир во что бы то не стало Музы города Арзамаса Мешая дело с бездельем Михаил Константинович Сидоров Мичман флота в отставке Маланьина свадьба «Малахолия» полковника Богданова

На берегу Николаевские Монте-Кристо Николаю Юрьевичу Авраамову Не от крапивного семени Нептун с Березины Ничего, сеньор, ничего, сеньорита Наша милая, милая Уленька Не говори с тоской: их нет Ночной полёт От дедушки Соколова до внука Петрова Обворожительная кельнерша Одинокий в своём одиночестве Ошибка доктора Боткина Опасная дорога в Кабул Памяти Якова Карловича Прав я или не прав? Пулковский меридиан Побег в юность Повесть о печальном бессмертии Прибыль купца Долгополова Последний франк короля Проезжая мимо Любани Первый листригон Балаклавы Потопи меня или будь проклят Полёт и капризы гения Проклятая Доггер-банка Пень генерала Драгомирова Письмо студента Мамонтова Потомок Владимира Мономаха Приговорён только к расстрелу Полёт шмеля над морем «Первый университет» «Под золотым дождём» «Пасхальный барон Пасхин» Полезнее всего запретить Посмертное издание (Сочинён он дамою) Портрет из Русского музея Последний из Ягеллонов Пляска смерти Гольбейна Радуйся, благодатная Рвать цветы под облаками Решительные с «Решительного» Резановский мавзолей Расстановка столбов Реквием последней любви Рязанский «американец» Ртутный король России Ржевский самородок Сага о гирокомпасах Синусоида жизни человеческой Славное имя — Берегиня Судьба баловня судьбы Солдат Василий Михайлов Свеча жизни Егорова Секрет русской стали Старые гусиные перья (Гусиное перо) Секретная миссия Нарбона Сын Аракчеева — враг Аракчеева Старая история с новым концом Сандуновские бани Слава нашему атаману Сын «Пиковой дамы» Старое доброе время Совет двадцати баранов Трагедия «русского макарта» Трудолюбивый и рачительный муж Тепло русской печки Тайный советник Ужин у директора Государственного банка Удаляющаяся с бала Хива, отвори ворота Цыц и перецыц Через тернии к звёздам Что держала в руках Венера Чтобы помнили Чужое — человеческое Человек известных форм Человек переставший улыбаться Шедевры села Рузаевки Шарман, шарман, шарман Этот неспокойный Кривцов Ястреб гнезда Петрова Ярославские страдания Биографические эссе

Экранизации произведений

• 1974 — Юнга Северного флота
• 1987 — Моонзунд
• 1994 — Бульварный роман
• 2003 — Баязет (телесериал)
• 2004 — Богатство (телесериал)
• 2004 — Конвой PQ-17 (телесериал)
• 2005 — Фаворит (телесериал)
• 2007 — Пером и шпагой (телесериал)

Награды

• два ордена Трудового Красного Знамени (1978, 1988)
• орден Дружбы народов
• орден Отечественной войны II степени
• медаль «За оборону Ленинграда»
• медаль «За оборону Советского Заполярья»
• медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
• Государственная премия РСФСР имени М. Горького (1988) — за роман «Крейсера» (передал пострадавшим от землетрясения в Армении)
• Литературная премия Министерства обороны СССР (1988) — за роман «Из тупика» (отдал рижскому госпиталю, где лечились воины-«афганцы»)
• премия имени М. А. Шолохова (1993 — посмертно) — за роман «Нечистая сила».

См. также

• Премия имени Валентина Пикуля

Литература

• Валентин Пикуль. Я мерил жизнь томами книг: Автобиогр. записки / Сост. А. И. Пикуль
• Новичихин Е. Г. «О наших мерзавцах и подлецах…» // Новичихин Е. Г. Былого лики и чекры: Воспоминания. Очерки и публицистика. Путевые заметки. — Воронеж: Центр духовного возрождения Черноземного края, 2012. — С. 72-76. ISBN 978-5-91338-063-0
• Пикуль А. И. Валентин Пикуль. Из первых уст
• Пикуль А. И. Валентин Пикуль: Слово и дело великого романиста. — М.: Вече, 2013. — 720 с., ил., 2000 экз., ISBN 978-5-4444-1284-8
• Пикуль А. И. Живёт страна Пикулия
• Пикуль А. И. Уважаемый Валентин Саввич!
• [archive.is/J23df Чуликанов В., Чугунов А. «Жене Веронике — за всё, за всё…». Валентин Пикуль]

Ссылки

• [lib.aldebaran.ru/author/pikul_valentin/ Валентин Пикуль] в библиотеке «Альдебаран»
• [www.valentin-pikul.ru/ valentin-pikul.ru - сайт, посвященный писателю]
• [vk.com/valentin.pikul Группа] Вконтакте, посвященная писателю
• [www.rosbalt.ru/world/2016/07/12/1531227.html Тысяча жизней одного человека] // Росбалт, 12 июля 2016 (к 88-летию)

Отрывок, характеризующий Пикуль, Валентин Саввич

«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.


После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…


В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.
Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.
Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.


5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.


8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.