Пик Исмоила Сомони
| Пик Исмоила Сомони тадж. Қуллаи Исмоили Сомонӣ | |
 | |
| Пик Исмоила Сомони. | |
| 38°55′ с. ш. 72°01′ в. д. / 38.917° с. ш. 72.017° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=38.917&mlon=72.017&zoom=13 (O)] (Я)Координаты: 38°55′ с. ш. 72°01′ в. д. / 38.917° с. ш. 72.017° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=38.917&mlon=72.017&zoom=13 (O)] (Я) | |
| Страна |  Таджикистан |
| Горная система | Памир |
| Хребет или массив | Хребет Академии Наук |
| Высота вершины | 7495[1] м |
| Первое восхождение | 9 сентября 1933 года, Евгений Абалаков |
Пик Исмои́ла Сомони́[2] (тадж. Қуллаи Исмоили Сомонӣ, прежние названия — Пик Сталина, Пик Коммунизма) — высочайшая вершина Таджикистана, самая высокая точка бывшего Советского Союза (7495 м)[1][3]. В общем списке высочайших вершин мира находится на 50-м месте. Гора находится в хребте Академии Наук на Памире, в месте соединения последнего с хребтом Петра I[1].
Содержание
История
История открытия горы длительна, необычна и связана с изучением Памира русскими и немецкими исследователями.
Начиная с 1876 года, когда в этот район была введена Алайская военная экспедиция под командованием генерала М. Д. Скобелева, зона российских интересов, подкреплённая международными договорами, с этого времени распространилась практически на весь Памир[4][5].
С этого времени началось интенсивное исследование этого района российскими исследователями: А. П. Федченко, И. В. Мушкетовым, В. Ф. Ошаниным, А. Э. Регелем, Г. Е. Грум-Гржимайло, Я. И. Беляевым и другими[6].
Уже к концу 1880-х годов российская экспедиция, руководимая В. Ф. Ошаниным, провела исследования и дала имена хребтам Петра Великого, Каратегинскому, Дарвазскому. Особое внимание участников экспедиции привлекли четыре пика в центре пересечения этих хребтов. Ошанин отметил в своём дневнике: «…Я считаю, что восточный пик имеет высоту до 25 000 футов (около 7500 м)…»[5][7]
Позднее районы, прилегающие к этой горе, неоднократно посещали российские экспедиции Н. И. Косиненко, Н. Л. Корженевского, В. И. Липского, В. Ф. Новицкого, И. В. Мушкетова и других. Они нанесли на карту многие хребты и вершины Центрального Памира. Однако все эти экспедиции не смогли проникнуть в центральную часть, примыкающую к хребту Академии Наук. Таким образом, район горы высотой 7495 м, называемой в настоящее время пиком Сомони, долгое время оставался белым пятном.
В 1913 году центральную часть Памира исследовала экспедиция, руководимая известным немецким исследователем гор и альпинистом Вилли Рикмер-Рикмерсом[de]. Экспедиция проникла в верховья реки Обихингоу, и её участники увидели там высокую вершину, определив её высоту в 6650 м. Ей было дано название пик Гармо, согласно тому, как называли эту гору местные жители, таджики из кишлака Пашимгар[8]. Значительно позднее (в 1928 году) в сборнике горного клуба были опубликованы фотографии участника этой экспедиции В. Даймлера, который погиб во время Первой мировой войны, запечатлевшие главную вершину района, высота которой была определена предположительно в 7500 метров[9].
Последними, кто совершил экспедицию в район Центрального Памира перед Октябрьской революцией 1917 года, была экспедиция Русского географического общества во главе с астрономом Я. И. Беляевым в 1916 году. Им удалось пройти по леднику Гармо и впервые выйти к склонам хребта Академии наук.
Последующие экспедиции в район хребта Академии наук состоялись уже в советское время. С 1928 года начала действовать Таджикско-Памирская экспедиция Академии наук СССР. В этом году состоялась советско-германская экспедиция с участием Вилли Рикмерса[10]. В результате топографической съёмки удалось значительно расширить представление об этом районе. При обработке результатов фототеодолитной съёмки, проводившейся во время экспедиции 1928 года, было установлено, что одна из видимых на западе от ледника Федченко вершин достигает высоты 7495 м. Сверив результаты съёмки со схематической картой, составленной Н. Л. Корженевским ещё в 1925 году, и с другими данными, участники экспедиции Академии наук решили, что засечённая ими вершина есть пик Гармо, которая была нанесена на карту ещё немецкой экспедицией 1913 года[11][12]. Однако вызывало много вопросов несоответствие высот этой вершины: 6650 м или 7495 м. Это несоответствие и отсутствие точных картографических съёмок получило название «загадки узла Гармо»[13].
Решить эту загадку удалось лишь в ходе экспедиций 1931 и 1932 годов, когда различные отряды альпинистов и топографов под руководством Н. П. Горбунова и Н. В. Крыленко проникли в район «узла Гармо» с востока и с запада[13]. Сопоставление результатов работы западной и восточной групп показало, что они штурмовали разные вершины. Пик 7495 м находился в хребте Академии наук, примерно в 20 км севернее «настоящего» пика Гармо[6]. Так была окончательно открыта и нанесена на карты безымянная вершина высотой 7495 м — высшая точка СССР. Ей было присвоено её первое имя — пик Сталина (в честь празднования его 55-летия)[5].
На следующий год, во время Таджикско-Памирской экспедиции 1933 года, была поставлена задача совершить восхождение на пик Сталина. Эта задача была поставлена перед специальным отрядом, состоящим почти целиком из лучших советских альпинистов. В ходе длительного и очень трудного восхождения 3 сентября вершины достиг лишь Е. М. Абалаков[14]. На вершине была установлена автоматическая метеорадиостанция[11]. Таким образом, было завершено открытие пика Сталина — высочайшей вершины СССР.
Вершина носила имя Сталина до 1962 года, когда в связи с политикой десталинизации гора была переименована в пик Коммунизма[15]. Именно в этот более чем 35-летний период, когда гора называлась пик Коммунизма, к ней был прикован интерес альпинистов СССР и других стран мира и было проведено большое количество научных экспедиций и альпинистских мероприятий.
После распада СССР власти независимого Таджикистана в 1998 году переименовали гору в честь основателя первого государства таджиков Исмаила Самани[15]. По некоторым данным[16], местные жители называют величественную гору Узтерги, что в буквальном переводе означает «кружит голову».
География
Гора расположена в хребте Академии Наук, который протянулся в меридиональном направлении, в месте ответвления от него на запад хребта Петра I.
На склонах горы имеются мощные фирновые поля и ледники общей площадью 136 км².
К западу и северо-западу от вершины расположено Памирское фирновое плато, одно из самых протяжённых высокогорных плато в мире. Плато протянулось с востока на запад на 12 км. Ширина плато составляет 3 км. Нижняя точка плато расположена на высоте 4700 м, верхняя — на высоте 6300 м.
К северу и северо-западу от вершины расположены крупные ледники Фортамбек и Москвина, Вальтера. На северо-восток и восток стекают ледники Орджоникидзе и Коммунизма, являющиеся истоками ледника Бивачный.
К югу от вершины расположен ледник Беляева, являющийся истоком ледника Гармо. На юг и юго-запад вершина обрывается крутыми стенами.
Хронология восхождений
Первое восхождение было совершено 3 сентября[14] 1933 года советским альпинистом — участником Таджикско-Памирской экспедиции Академии наук СССР Евгением Абалаковым[1]. За время подъёма на вершину погибли двое участников экспедиции[15]. Восхождение проводилось по восточной стороне[15].
В 1969 году пик был впервые покорён женщиной — мастером спорта Людмилой Аграновской[16].
На 1972 год было совершено 580 восхождений на вершину[1].
В феврале 1986 года на пик было совершено первое зимнее восхождение. 24 альпиниста (17 из сборной СССР и 7 из сборной Узбекистана) взошли на вершину в условиях сильного мороза[17].
Юго-западная стена
Наиболее сложные маршруты на вершину проходят по юго-западной стене, с ледника Беляева.
В 1968 году команда альпинистов (руководитель Эдуард Мысловский) впервые прошла маршрут, расположенный на юго-западной стене пика[16].
В 1973 году трагически закончилась экспедиция команды украинских спортсменов под руководством Анатолия Кустовского, пытавшейся пройти по юго-западной стене[15]. Тело альпиниста по настоящее время находится на стене пика[15].
В дальнейшем стена была пройдена командой ростовских альпинистов под руководством Анатолия Непомнящего (1977), которые затратили на прохождение стены 24 дня. В 1980 году группа казахских альпинистов из команды САВО под руководством Казбека Валиева прошла новый маршрут по юго-западной стене. На следующий год, в 1981 году, команда ленинградских альпинистов под руководством Виктора Солонникова прошла новый маршрут по этой стене (1981)[15]. Все три восхождения были отмечены золотыми медалями на Чемпионате СССР по альпинизму соответствующего года в высотном классе[17].
Напишите отзыв о статье "Пик Исмоила Сомони"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 Коммунизма пик // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
- ↑ [rosreestr.ru/upload/www/files/8%20Таджикистан.pdf Перечень географических названий Таджикистана, Росреестр] (недоступная ссылка — история)
- ↑ [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_geo/6498/%D0%9A%D0%BE%D0%BC%D0%BC%D1%83%D0%BD%D0%B8%D0%B7%D0%BC%D0%B0 География. Современная иллюстрированная энциклопедия. — М.: Росмэн. Под редакцией проф. А. П. Горкина. 2006.]
- ↑ Калинин Г. [www.alpklubspb.ru/rass/243.htm Фортамбек и его вершины] (рус.). Ташкент: Узбекистан, 1983. Проверено 5 июля 2012. [www.webcitation.org/69iu7WV8U Архивировано из первоисточника 7 августа 2012].
- ↑ 1 2 3 Иорданишвили Е. К. [www.alpklubspb.ru/ass/a340.htm Последняя загадка Памирских гор]
- ↑ 1 2 Яценко В. С. [www.skitalets.ru/books/pamir_yatsenko50/ В горах Памира]. — М.: Географгиз, 1950.
- ↑ Калинин Г. Фортамбек и его вершины. — Ташкент, 1983. — 100 c.
- ↑ Яценко В. С. [www.skitalets.ru/books/pamir_yatsenko50/ В горах Памира] (рус.). М.: Географгиз, 1950. Проверено 10 апреля 2012. [www.webcitation.org/69iu8vUZz Архивировано из первоисточника 7 августа 2012].
- ↑ [www.mountain.ru/article/article_display1.php?article_id=5035 Что мы знаем об альпинисте Вилли Рикмер-Рикмерсе?] (рус.). Проверено 10 июля 2012.
- ↑ [g-to-g.com/index.php?version=rus&module=5&filter=repressed&page=5#tpegermn Комплексная советско-германская экспедиция 1928] (рус.). Проверено 5 июля 2012. [www.webcitation.org/69iuAyzly Архивировано из первоисточника 7 августа 2012].
- ↑ 1 2 [www.communism-peak.com/ru/history_of_expeditions/index.html История экспедиций] (рус.). Проверено 6 июля 2012. [www.webcitation.org/69iuBwOF9 Архивировано из первоисточника 7 августа 2012].
- ↑ [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_geo/12034/Коммунизма Коммунизма пик] (рус.). Географическая энциклопедия. Проверено 6 июля 2012. [www.webcitation.org/69iuCteWu Архивировано из первоисточника 7 августа 2012].
- ↑ 1 2 Ромм М. [www.alpklubspb.ru/ass/a363.htm Восхождение на пик Сталина]. — М.—Ташкент.: СОАГИЗ, 1934.
- ↑ 1 2 Анатолий Ферапонтов. [www.stolby.ru/Mat/Ferapontov/Vosh/02.asp Восходители]
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 [www.alpklubspb.ru/gora/gora009.htm Клуб альпинистов «Санкт-Петербург»]. [www.webcitation.org/69iuDqYBg Архивировано из первоисточника 7 августа 2012].
- ↑ 1 2 3 [evolution.powernet.ru/library/rekordi_v_mire_prirodi/rekordi_v_mire_prirodi.html#_Toc201341870 Рекорды в мире природы]
- ↑ 1 2 [www.mountain.ru/article/article_display1.php?article_id=851 39 Первопрохождений на пик Коммунизма] (рус.). MountainRu. Проверено 2 июля 2012.
</ol>
Ссылки
- [www.mountain.ru/world_mounts/pamirs/2002/Kommunizm/ Пик Коммунизма на сайте Mountain.ru]
- [g-to-g.com/index.php?version=rus&module=5&filter=repressed&page=5#tpegermn Таджикско-Памирская экспедиция]
Отрывок, характеризующий Пик Исмоила Сомони
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.
Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.
В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.
Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине.
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.
В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома, сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.
– Доложи; может быть, примут, – сказал Пьер.
– Слушаю с, – отвечал официант, – пожалуйте в портретную.
Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль. Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит, если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», – подумал он, взглянув на даму в черном платье.
Княжна быстро встала ему навстречу и протянула руку.
– Да, – сказала она, всматриваясь в его изменившееся лицо, после того как он поцеловал ее руку, – вот как мы с вами встречаемся. Он и последнее время часто говорил про вас, – сказала она, переводя свои глаза с Пьера на компаньонку с застенчивостью, которая на мгновение поразила Пьера.
