Отцы-пилигримы

Отцы́-пилигри́мы (англ. Pilgrim Fathers) — название первых поселенцев, прибывших для создания новой колонии в Северной Америке. Плимутская колония (в настоящее время Плимут, штат Массачусетс), основанная в 1620 году, стала первым английским поселением с постоянным населением и первым крупным поселением в Новой Англии, вторым успешным английским поселением (после основанного в 1607 году Джеймстауна в Вирджинии) на территории современных США. Будучи глубоко религиозными людьми, поселенцы Плимутской колонии отличались пуританскими нравами и приверженностью традициям. Некоторые из их традиций стали неотъемлемой частью американской культуры. К числу таковых относится обычай праздновать День благодарения (впервые отмечался пилигримами в Новом Плимуте в 1621 году). История Отцов-пилигримов, переселившихся за океан в поисках религиозной свободы, стала центральной в истории и культуре Соединённых Штатов Америки.

История

Основную часть поселенцев составляли английские пуритане, религиозные диссиденты. Недовольные тем, что господствующая Англиканская церковь склоняется к идеям католицизма, они желали создать независимую церковь. Одна из подпольных общин собиралась в деревушке Скруби графства Йорк. Её лидерами были проповедники Ричард Клифтон и Джон Моррисон.

Из-за преследования со стороны властей, диссиденты перебрались из Англии в Голландию, где к их взглядам относились терпимо, в 1608 году — в Амстердам, а в 1609 году — в Лейден. К 1617 году община обосновалась на новом месте и возросла до 300 членов. Однако, многие переселенцы не нашли работы в Голландии, а некоторые, не выдержав тяжелых условий жизни и культурных различий, уезжали обратно в Англию. Новое поколение, родившееся на голландской земле, забывало традиции и обычаи предков. Общину ожидала постепенная ассимиляция.

После долгих размышлений было решено отправиться в Америку, в недавно основанную (1607) колонию Вирджиния. Прежние колонисты могли оказать поддержку в защите от враждебных местных племен. С другой стороны, территория колонии была достаточно велика, чтобы вновь прибывшие могли поселиться на некотором расстоянии от прежних поселений и чувствовать себя относительно независимо. Для переезда и обустройства пуритане нуждались в кредитах и разрешении на строительство. Они нашли такую поддержку у Томаса Вестона, лондонского торговца скобяным товаром.

В 1620 году пуритане получили от «Вирджиния Компани» право на землю в Северной Америке на условиях отработки. Компания оплатила их переезд. На корабле «Спидвел» они отправились из Голландии в Англию. В Саутгемптоне к ним присоединилась ещё одна группа переселенцев на корабле «Мэйфлауер». 15 августа оба корабля отплыли в Плимут, но вскоре оказалось, что «Спидвел» непригоден для плавания через океан. Его пассажиры перешли на борт «Мэйфлауэра». 16 сентября 1620 года корабль с поэтическим названием «Майский цветок» (англ. Mayflower), на борту которого находились 102 человека, вышел в море.

Двухмесячное океанское плавание было тяжелым. Из-за бурь и штормов корабль отклонился далеко на север. Два человека умерли в пути. Один родился на корабле и получил имя Океанус Хопкинс.

21 ноября 1620 года «Мэйфлауэр» бросил якорь у мыса Код (ныне штат Массачусетс). Среди наиболее известных пассажиров «Мейфлауэра» были Уильям Брэдфорд, Уильям Брюстер, Джон Карвер и капитан пилигримов Майлз Стэндиш.

Сразу по прибытии среди пуритан возник конфликт. Из-за ошибки в курсе колонисты оказались гораздо севернее участка земли в Вирджинии, который они должны были отработать. В связи с этим, часть их считала контракт с Вирджинской Компанией утратившим силу. В результате переговоров 21 ноября 1620 года 41 человек, главы всех семей поселенцев, подписали т. н. «Мэйфлауэрское соглашение». В этом соглашении они закрепили намерение основать колонию и обязались подчиняться законам, «которые будут считаться подходящими и соответствующими общему благу колонии». Это соглашение стало со временем символом демократического самоуправления. После подписания губернатором был избран Джон Карвер. После его смерти (1621), губернатором стал Уильям Брэдфорд, который занимал этот пост 11 лет, и до его смерти (1657) его избирали на различные должности. В 1650 он опубликовал книгу «Плимутское поселение» — достоверное свидетельство очевидца, один из первых образцов американской историографии.

С 25 ноября небольшие группы переселенцев начали высаживаться на берегу и обследовать новую землю. Почти сразу же на них напали индейцы. Благодаря огнестрельному оружию поселенцы вышли победителями из вооруженного столкновения.

25 декабря, в Рождество колонисты начали строить Дом собраний, положив этим начало поселению Нью-Плимут. Зимовали они на корабле, страдая от холода и болезней. Лишь половина прибывших пережила тяжелую первую зиму. Однако остальные не пали духом. Индеец по имени Тискуантум, которого пилигримы называли Скванто, знакомый ранее с английскими моряками и немного понимавший их речь, научил их выращивать маис и тыкву и показал, где ловится рыба и водится дичь. С его помощью пилигримы выжили в диком незнакомом краю, и оценили Скванто как помощника, нежданно посланного Богом для их блага. На следующий год колонисты сумели обеспечить себя зерном на зиму. По этому поводу губернатор колонии Брэдфорд объявил один день днем благодарения Богу. Этот обычай позже распространился по всем колониям Новой Англии, а в 1789 году первый президент США Джордж Вашингтон объявил 26 ноября общенациональным Днем Благодарения.

В наши дни десятки миллионов жителей США имеют хотя бы одного предка из числа отцов-пилигримов.

Происхождение названия

Первоначально у пилигримов не было собственного названия. Иногда они называли себя святыми, богоизбранным народом. Другие их названия — сепаратисты или браунисты (от имени автора идеи сепаратизма Роберта Брауна). Название — библейского происхождения, восходит к посланию ап. Павла к евреям (Евр. 11:13-14). Впервые оно появляется в книге Уильяма Брэдфорда «Плимутское поселение». В 1793 году на празднике «Дня отцов-первопоселенцев» в Плимуте преподобный Чарльз Роббинс употребил это название в проповеди, а в 1820 году в своей речи — известный политик и оратор Дэниэл Уэбстер. В 1825 году была опубликована поэма англичанки Фелиции Хеманс «Прибытие отцов-пилигримов в Новую Англию». К 1840 году название «Отцы-Пилигримы» стало общеупотребительным.

См. также

• Плимутский камень
• Памятник отцам-основателям (Плимут)

Ссылки

• [www.krugosvet.ru/enc/istoriya/OTTSI-PILIGRIMI.html Энциклопедия Кругосвет]. [www.webcitation.org/66q7jbQed Архивировано из первоисточника 11 апреля 2012].
• [www.britannia.com/history/pilgrim.html Энциклопедия Британия (на английском языке)]. [www.webcitation.org/66q7ktJ96 Архивировано из первоисточника 11 апреля 2012].
• Уильям Брэдфорд. [www.archive.org/details/historyofplimoth00braduoft Плимутское поселение (на английском языке)]. [www.webcitation.org/66q7lPWdJ Архивировано из первоисточника 11 апреля 2012].
• Дэниел Бурстин. Американцы: колониальный опыт — М.: изд. группа «Прогресс» — «Литера», 1993
• [www.chas-daily.com/win/2002/11/28/v_024.html?r=&printer=1& В.Родионов.Сегодня Америка отмечает День благодарения]

Отрывок, характеризующий Отцы-пилигримы

– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.