Пилон (роман)
| Пилон | |
| Pylon | |
| Жанр: | |
|---|---|
| Автор: | |
| Язык оригинала: | |
| Дата написания: |
1934 |
| Дата первой публикации: |
1935 |
«Пило́н» (англ. Pylon) — роман американского писателя Уильяма Фолкнера, опубликованный в 1935 году и рассказывающий о драматичной встрече газетного репортёра с группой авиаторов — участников авиашоу. Действие романа происходит в основном в вымышленном городе Нью-Валуа штата Франсиана, прототипом которого послужил Новый Орлеан. Один из пяти романов Фолкнера, не относящихся к «йокнапатофскому циклу», к которому принадлежит основная часть его больших произведений.
В русском переводе роман впервые опубликован в 2002 году издательством «Текст».
Содержание
История
Идея романа пришла в голову Фолкнеру, который и сам мог управлять самолётом, во время посещения авиашоу в Новом Орлеане, где погиб один из участников. Это было в 1934 году, и в конце года роман уже был написан. Фолкнер писал издателю[1]:
|
Нью-Валуа — это лишь слегка замаскированный Новый Орлеан. Аэропорт «Файнман» — это аэропорт «Шушан», названный так в честь местного политического деятеля. Но на этом соответствия и кончаются... Все события «Пилона» вымышлены... | 
|
Роман был опубликован в 25 марта 1935 года. Первые отзывы критиков были в основном прохладными. По иронии судьбы, 10 ноября того же года младший брат Фолкнера Дин и три пассажира разбились при полёте на биплане, ранее принадлежавшем писателю. Смерть брата была особенно тяжела для Фолкнера, поскольку это он «заразил» Дина и других своих братьев страстью к полётам, и до этого они вместе участвовали в местных авиашоу[2].
Сюжет
Действие происходит на протяжении пяти дней в феврале 1935 года, в конце недели празднования Марди Гра. В честь открытия нового аэропорта, построенного рядом с Нью-Валуа, на территории аэропорта проходит трёхдневное авиашоу — самолётные гонки, показательные прыжки с парашютом, воздушная акробатика. Гонки проходят на пространстве, границы которого отмечены специальными вышками, которые огибают самолёты, — именно эти вышки называются «пилонами».
В четверг репортёр местной газеты (его фамилия не названа) знакомится на открытии авиашоу с участниками самолётных гонок, приехавшими издалека. Это пилот Роджер Шуман, парашютист Джек Холмс, молодая женщина по имени Лаверна, которая является гражданской женой их обоих и от кого-то из них имеет сына, а также механик Джиггс. Все они ведут полунищенское существование, из достаток зависит от заработков на подобных авиашоу. Шуман, хотя и выступает на самолёте устаревшей конструкции, занимает в гонке второе место, однако причитающиесмя ему деньги обещают выдать только в субботу. Репортёр, сам давно погрязший в долгах, проникается симпатией к этой компании и решает помочь им, приводя на ночлег к себе в квартиру. Однако, напившись, сам он выходит из дома без ключа и проводит ночь на улице.
На следующий день Шуман вновь участвует в гонке, однако его самолёт теряет управление и при вынужденной посадке переворачивается. Надежды заработать денег в третий день гонок тают, поскольку самолёт сильно повреждён. Репортёр пытается достать для Шумана новый самолёт у своего знакомого, местного авиатора Мэтта Орда, однако тот отказывается, поскольку этот самолёт ненадёжен. Тем не менее, репортёр ночью оформляет вексель на пять тысяч долларов и забирает самолёт Орда из ангара, говоря, что он купил его. В субботу, в третий день гонок, Орд пытается воспрепятствовать участию Шумана в гонке на этом самолёте, однако устроители авиашоу не хотят терять участника и допускают Шумана. В ходе гонки Шуман имеет шансы выиграть гонку (и крупную сумму денег), однако гибнет, когда его самолёт разваливается в воздухе и падает в озеро.
Поиски тела Шумана не приносят результата. В воскресенье Холмс даёт репортёру деньги на похороны Шумана, если того найдут. Сам же Холмс и Лаверна с мальчиком собираются уехать, как и Джиггс, которого берут в другой экипаж. Репортёр занимает деньги у редактора газеты и, добавив сумму, данную ему на похороны, кладёт 175 долларов в игрушечный самолётик, который Джиггс дарит мальчику. Лаверна оставляет мальчика на воспитание отцу Шумана, пожилому врачу в штате Огайо. Старик находит в самолётике деньги, но, считая, что они были заработаны Лаверной недостойным путём, сжигает их. Репортёр пишет для газеты некролог Шумана и оставляет редактору записку о том, что уходит в запой.
Действующие лица
- Репортёр городской газеты, посланный освещать авиашоу, где он знакомится с Лаверной и её спутниками — очень высокий и худой, болезненного вида (в романе неоднократно сравнивается с трупом), сильно пьющий; имеет необычную фамилию, которая однако не названа; упоминается, что ему 28 лет
- Роджер Шуман — лётчик, выступающий в самолётных гонках, гражданский (затем официальный) муж Лаверны и возможный отец Джека; погибает в одной из гонок
- Лаверна Шуман — гражданская жена Роджера Шумана (с которым затем вступает в брак) и Джека Холмса, иногда выступает на авиашоу в прыжках с парашютом
- Джек Холмс — парашютист, работающий с Роджером Шуманом, гражданский муж Лаверны и возможный отец Джека Шумана
- Джиггс — механик Шумана, после его смерти устраивается парашютистом к другому пилоту
- Мэтт Орд — бывший знаменитый лётчик, ныне владелец авиационной компании; пытается запретить Шуману полёт на самолёте, на котором сам Орд однажды чуть не разбился из-за неполадок с управлением
- Хагуд — редактор городской газеты, где работает репортёр; увольняет репортёра за его чрезмерный интерес к личной жизни авиаторов, однако затем принимает его обратно и неоднократно даёт ему деньги в долг
- Джек Шуман — шестилетний сын Лаверны от Шумана либо Холмса, получивший фамилию от первого и имя от второго
- Карл Шуман — отец Роджера Шумана, пожилой провинциальный врач; принимает на воспитание Джека Шумана при условии, что Лаверна не будет пытаться увидеться с сыном
Критика
«Пилон» не относится к наиболее удачным произведениям писателя. По мнению советского литературоведа Н. А. Анастасьева, роман «почти лишен той энергии самодвижения, какой насыщены лучшие книги Фолкнера, явственно ощущается авторское усилие, даже насилие: воля персонажей подавляется, они превращены в манекены, в аргумент тезиса»[1].
В интервью перед публикацией русского перевода романа директор издательства «Текст» О. М. Либкин отметил: «Мне говорят: “Это не лучший роман Фолкнера”. Я отвечаю: “Да, знаю, но как весь Толстой должен быть переведен на английский, так весь Фолкнер должен быть переведен на русский”»[3].
Н. А. Анастасьев считает, что в романе выражена «старая фолкнеровская идея, старая его боль: между человеком и природой, между человеком и человеком всё время воздвигаются искусственные преграды, разрушающие саму возможность живого и непринужденного диалога. Словно в насмешку эти преграды называют Прогрессом»[1]. В «Пилоне» ярко проявилась «заветная мысль самого автора, который, в конечном итоге, видит причины страданий и гибели персонажей вовсе не в безденежье, толкнувшем их на авантюру, но в том, что они изменили естеству земли, связали себя с машиной, всё с тем же ненавистным прогрессом (здесь еще и личное чувство было: один из братьев писателя, летчик, погиб при испытании новой модели самолета, в тех же примерно краях, в которых происходит действие романа — под Новым Орлеаном)»[4].
Критики отмечали также, что по своей сложной, многослойной структуре роман перекликается с такими классическими произведениями модернизма, как роман «Улисс» Джойса и поэмы «Бесплодная земля» и «Песнь любви Дж. А. Пруфрока» Томаса Элиота[5][6]. Непосредственная отсылка к последнему произведению есть в романе — одна из глав носит название «Песнь любви Дж. А. Пруфрока».
Экранизации
В 1958 году вышел американский фильм «Запятнанные ангелы», снятый по мотивам романа Дугласом Сирком. Сценаристом фильма был не Фолкнер, и сюжет и атмосфера фильма значительно отличаются от романа.
Издания на русском языке
- Уильям Фолкнер. Пилон / Пер. с англ. Л. Мотылёва. М.: Текст, 2002. — 363 с. ISBN 5-7516-0307-9
Напишите отзыв о статье "Пилон (роман)"
Примечания
- ↑ 1 2 3 Н. А. Анастасьев. [lib.ru/CULTURE/LITSTUDY/ANASTASIEW/Anastasiev_Vladeletz_Yoknapatofy.txt Владелец Йокнапатофы (Уильям Фолкнер)]. М.: Книга, 1991.
- ↑ [books.google.ru/books?id=Wrm3ZWTfrmEC Gene D. Phillips. Fiction, Film, and Faulkner: The Art of Adaptation]. Univ. of Tennessee Press, 2001. — P. 120—121.
- ↑ [magazines.russ.ru/inostran/2001/10/text-pr.html Издательство “Текст”. С директором издательства Ольгертом Марковичем Либкиным беседует Светлана Силакова] // «Иностранная литература». 2001. №10.
- ↑ Н. Анастасьев. [lib.ru/CULTURE/LITSTUDY/ANASTASIEW/Anastasiev_Faulkner_Ocherk_tvorchestva.txt Фолкнер. Очерк творчества]. М: Художественная литература, 1976.
- ↑ [books.google.ru/books?id=fpuVmudsihYC A William Faulkner encyclopedia]. Greenwood Publishing Group, 1999. — P. 306.
- ↑ [books.google.ru/books?id=dQca8cin24gC Critical companion to William Faulkner: a literary reference to his life and work]. Infobase Publishing, 2008. — P. 212.
Ссылки
- [www.lib.umich.edu/william-faulkner/majornovels/pylon.html Информация о романе на странице Мичиганского университета, посвящённой Фолкнеру] (англ.)
| ||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Пилон (роман)
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.
– Что ж, что смоляне предложили ополченцев госуаю. Разве нам смоляне указ? Ежели буародное дворянство Московской губернии найдет нужным, оно может выказать свою преданность государю импературу другими средствами. Разве мы забыли ополченье в седьмом году! Только что нажились кутейники да воры грабители…
Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.
– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно:
– Я полагаю, милостивый государь, – шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, – что мы призваны сюда не для того, чтобы обсуждать, что удобнее для государства в настоящую минуту – набор или ополчение. Мы призваны для того, чтобы отвечать на то воззвание, которым нас удостоил государь император. А судить о том, что удобнее – набор или ополчение, мы предоставим судить высшей власти…
Пьер вдруг нашел исход своему одушевлению. Он ожесточился против сенатора, вносящего эту правильность и узкость воззрений в предстоящие занятия дворянства. Пьер выступил вперед и остановил его. Он сам не знал, что он будет говорить, но начал оживленно, изредка прорываясь французскими словами и книжно выражаясь по русски.
– Извините меня, ваше превосходительство, – начал он (Пьер был хорошо знаком с этим сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), – хотя я не согласен с господином… (Пьер запнулся. Ему хотелось сказать mon tres honorable preopinant), [мой многоуважаемый оппонент,] – с господином… que je n'ai pas L'honneur de connaitre; [которого я не имею чести знать] но я полагаю, что сословие дворянства, кроме выражения своего сочувствия и восторга, призвано также для того, чтобы и обсудить те меры, которыми мы можем помочь отечеству. Я полагаю, – говорил он, воодушевляясь, – что государь был бы сам недоволен, ежели бы он нашел в нас только владельцев мужиков, которых мы отдаем ему, и… chair a canon [мясо для пушек], которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со… со… совета.
Многие поотошли от кружка, заметив презрительную улыбку сенатора и то, что Пьер говорит вольно; только Илья Андреич был доволен речью Пьера, как он был доволен речью моряка, сенатора и вообще всегда тою речью, которую он последнею слышал.
– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера:
– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
