Пиль, Роберт

Роберт Пиль Robert Peel<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Премьер-министр Великобритании
10 декабря 1834 — 8 апреля 1835
Монарх:	Вильгельм IV
Предшественник:	Артур Уэлсли Веллингтон
Преемник:	Виконт Мельбурн
Премьер-министр Великобритании
30 августа 1841 — 29 июня 1846
Монарх:	Виктория
Предшественник:	Виконт Мельбурн
Преемник:	Джон Рассел
Вероисповедание:	Англиканство (Церковь Англии)
Рождение:	5 февраля 1788(1788-02-05) Бери, Королевство Великобритания
Смерть:	2 июля 1850(1850-07-02) (62 года) Вестминстер, Лондон, Соединённое королевство Великобритании и Ирландии
Отец:	Роберт Пиль
Мать:	Эллен Йейтс
Супруга:	Джулия
Партия:	Тори/Консерваторы
Образование:	Крайст-Чёрч, Оксфордский университет
Автограф:

Роберт Пиль (также Пил) (англ. Robert Peel; 5 февраля 1788, Бери, Ланкашир — 2 июля 1850, Лондон) — британский государственный деятель.

Биография

Родился 5 февраля 1788 года в Бери (графство Ланкашир), Отец — Роберт Пиль-старший, предприниматель, занимавшийся хлопковым производством, баронет. Окончил школу Харроу и колледж Крайст-Чёрч Оксфордского университета. В 1809 году был избран в парламент. В 1812 году Пиль назначен на должность статс-секретаря по делам Ирландии.

В 1814 году во многом благодаря его усилиям удалось подавить активность Католического совета (центрального комитета организованного католического движения в Ирландии) и остановить первую организованную политическую агитацию в Ирландии со времени англо-ирландской унии 1801 года.

В 1814 году Пиль предложил закон о сохранении мира, благодаря которому было инициировано создание Ирландской королевской полиции. Его решение проблемы голода в Ирландии в 1817 году было одним из самых значительных успехов правительства. В том же году Пиль был избран членом парламента от Оксфордского университета.

В 1819 году Пиль возглавил комитет по денежному обращению и добился возвращения к наличным платежам и золотому стандарту. В 1822 году Пиль стал министром внутренних дел и провел реформу уголовного законодательства. В 1823—1830 годах были систематизированы древние статуты, была усовершенствована пенитенциарная система, были смягчены наказания за уголовные преступления и ускорен процесс судопроизводства.

В 1829 году он основал в Лондоне муниципальную полицию. В честь Пиля (от его имени Роберт — уменьшительное Бобби) английских полицейских окрестили «бобби». До реформы полиции предпринятое Пилем на основе Закона о столичной полиции (Metropolitan Police Act, 1829 г.) была распространена частная полиция (en:Thief-taker), одной из задач которой была получение предпринимательской прибыли. В этом Пиль усматривал причину коррумпированности прежнего института охраны общественного порядка. Реформы Пиля создали прообраз современной полиции, деятельность которой основывалась на предупреждении преступности и регулярном патрулировании.

Встревоженный ростом влияния профсоюзов и беспорядками в промышленных районах, Пиль начал энергично проводить в жизнь фабричное законодательство и стремился сохранять баланс сил между работодателями и наемными работниками. Он не вмешивался в чисто экономические конфликты; тем не менее в условиях начавшихся в 1826 году стачек в сфере промышленности Пиль сумел навести порядок без применения чрезвычайных мер.

Когда в 1827 году Р. Б. Ливерпул ушел с поста премьер-министра, Пиль отказался от своей должности, поскольку расходился с Дж. Каннингом в вопросе о католиках. Однако в 1828 году он вернулся в правительство Веллингтона, вновь став министром внутренних дел и одновременно лидером палаты общин. После образования в 1823 году Католической ассоциации сила движения за отмену законов о католиках заметно возросла. Неохотно уступив нажиму со стороны премьер-министра, Пиль провел в 1829 году билль об эмансипации католиков, по которому католики получали практически равные политические права с протестантами. В результате он потерял место в парламенте, а утратившее многих сторонников правительство потерпело поражение на выборах и ушло в отставку в ноябре 1830 года.

Хотя Пиль и был выдвинут в другом избирательном округе, раскол в партии оставил его в изоляции; он периодически выступал против принятия билля о парламентской реформе, предложенного новым правительством вигов в 1831 году, но в 1832 году отказался войти в правительство Веллингтона, чтобы провести альтернативный проект реформы. Благодаря умеренной позиции в отношении вигского Билля о реформе ему удалось во многом восстановить свою репутацию. Неожиданное решение короля Уильяма IV об отставке правительства вигов в 1834 году поставило перед Пилем почти невыполнимую задачу формирования нового правительства. Тем не менее первые сто дней его премьерства (ноябрь 1834 — апрель 1835) были отмечены его публичным заявлением о новых принципах консерватизма, известным как Тамвортский манифест, и Пиль стал признанным лидером партии. Несмотря на то, что Пилю не удалось победить на выборах 1835, малочисленная консервативная партия увеличила своё представительство в палате общин, добавив 100 новых членов.

В 1835—1841 годах руководимая Пилем консервативная партия постоянно увеличивала влияние, чему способствовали хорошо организованные выборы. Конфликт с королевой Викторией в связи с требованием о замене некоторых придворных дам вигской ориентации не дал Пилю возможности занять пост премьер-министра в 1839 году. Однако на выборах 1841 года он одержал победу над вигами в ходе прямого голосования по вопросу о доверии правительству, и вскоре консервативная партия добилась большинства в 70 голосов в палате общин.

Последнее правительство Пиля (сентябрь 1841 — июнь 1846) было одним из самых блестящих в XIX веке, в него входили шесть бывших и будущих премьер-министров, четыре будущих губернатора Индии. Некоторые из этих способных молодых министров, такие, как Гладстон, Сидней Герберт и Эдуард Кардвелл, в дальнейшем образовали ядро группы выдающихся политиков середины XIX в., названных «пилитами». Основными целями внутренней политики Пиля были уменьшение стоимости жизни для беднейших слоев населения и поощрение промышленного развития через стабилизацию финансовой системы и общее снижение пошлин. В своем первом бюджете 1842 года он вновь ввел подоходный налог, существовавший еще в эпоху наполеоновских войн, снизил тарифы на ввоз многих видов товаров и сырья, отменил пошлины на экспорт промышленных товаров. Банковский акт 1844 года завершил создание британской банковской и валютной системы XIX века, а значительное увеличение доходной части бюджета сделало возможным дальнейшее значительное снижение налогов и тарифов во втором фритредерском бюджете 1845 года. Процветание страны свело на нет чартистское движение, которое приобрело особенно воинствующий характер в 1839—1842 годах.

В области внешней политики, особенно в отношениях с Францией и США, правительство Пиля проводило твердую, но примирительную политику. Договор Уэбстера — Ашбертона 1842 года разрешил спорный пограничный вопрос между штатом Мэн и провинцией Нью-Брансуик в Канаде. Договор 1846 года по Орегонским землям покончил с еще одним пограничным спором между США и Великобританией. Движение в Ирландии за отмену союза, ставшее угрожающе влиятельным после 1842 года, было остановлено принятием жестких мер в 1843 году. Была создана комиссия под руководством лорда Девона для реформы ирландской аграрной системы; в 1845 году были приняты акты, учреждавшие ирландские университеты для католиков и диссентеров.

Голод в Ирландии, вызванный гибелью урожая картофеля в 1845 году, и плохие урожаи по всей Англии вынудили Пиля принять решение об отмене пошлин на импорт иностранного зерна. Окончательное решение об отмене хлебных законов было принято в июне 1846 года. В консервативной партии вновь наступил раскол, и после целой серии дебатов, в ходе которых Б.Дизраэли составил себе имя блистательными обличениями премьер-министра, большинство членов партии, руководимые Уильямом Джорджем Кавендиш-Бентинком, отделились от группы, которую возглавлял Пиль. Пиль ушел в отставку и в дальнейшем воздерживался от участия в чисто партийной оппозиционной борьбе. Пиль давал консультации и оказывал содействие правительству вигов под руководством Дж. Рассела, которое продолжало фритредерскую политику Пиля.

Роберт Пиль умер в Лондоне 2 июля 1850 года в результате несчастного случая: упал с лошади во время верховой прогулки в Грин-Парке.

Литература

На английском языке

• Gash Norman. [books.google.ru/books?id=BmRq7VpXKlUC Mr. Secretary Peel: The Life of Sir Robert Peel to 1830]. — Faber Finds, 2011. — ISBN 0571277357.
• Gash Norman. [books.google.ru/books?id=gCOpTdVn-ZQC Sir Robert Peel: The Life of Sir Robert Peel after 1830]. — Faber and Faber, 2011. — ISBN 0571279619.
• Gaunt Richard A. [books.google.ru/books?id=OhCyPwAACAAJ&dq Sir Robert Peel: The Life and Legacy]. — I. B. Tauris, 2010. — ISBN 1848850352.
• Hilton Boyd. [books.google.ru/books?id=FDFHmqU_6SEC A Mad, Bad, and Dangerous People? : England 1783-1846]. — Oxford University Press, 2006. — ISBN 0191606820.
• Jenkins T. A. [books.google.ru/books?id=6N1kQgAACAAJ&dq Sir Robert Peel]. — St. Martin's Press, 1999. — ISBN 0312216394.

Ссылки

• [www.victorianweb.org/history/pms/peel/peel10.html Биография Роберта Пиля] (англ.)

Отрывок, характеризующий Пиль, Роберт

– Нет, теперь мы это сделаем просто, мило, – говорила она.
Голоса ее, m lle Bourienne и Кати, которая о чем то засмеялась, сливались в веселое лепетанье, похожее на пение птиц.
– Non, laissez moi, [Нет, оставьте меня,] – сказала княжна.
И голос ее звучал такой серьезностью и страданием, что лепетанье птиц тотчас же замолкло. Они посмотрели на большие, прекрасные глаза, полные слез и мысли, ясно и умоляюще смотревшие на них, и поняли, что настаивать бесполезно и даже жестоко.
– Au moins changez de coiffure, – сказала маленькая княгиня. – Je vous disais, – с упреком сказала она, обращаясь к m lle Bourienne, – Marieie a une de ces figures, auxquelles ce genre de coiffure ne va pas du tout. Mais du tout, du tout. Changez de grace. [По крайней мере, перемените прическу. У Мари одно из тех лиц, которым этот род прически совсем нейдет. Перемените, пожалуйста.]
– Laissez moi, laissez moi, tout ca m'est parfaitement egal, [Оставьте меня, мне всё равно,] – отвечал голос, едва удерживающий слезы.
M lle Bourienne и маленькая княгиня должны были признаться самим себе, что княжна. Марья в этом виде была очень дурна, хуже, чем всегда; но было уже поздно. Она смотрела на них с тем выражением, которое они знали, выражением мысли и грусти. Выражение это не внушало им страха к княжне Марье. (Этого чувства она никому не внушала.) Но они знали, что когда на ее лице появлялось это выражение, она была молчалива и непоколебима в своих решениях.
– Vous changerez, n'est ce pas? [Вы перемените, не правда ли?] – сказала Лиза, и когда княжна Марья ничего не ответила, Лиза вышла из комнаты.
Княжна Марья осталась одна. Она не исполнила желания Лизы и не только не переменила прически, но и не взглянула на себя в зеркало. Она, бессильно опустив глаза и руки, молча сидела и думала. Ей представлялся муж, мужчина, сильное, преобладающее и непонятно привлекательное существо, переносящее ее вдруг в свой, совершенно другой, счастливый мир. Ребенок свой, такой, какого она видела вчера у дочери кормилицы, – представлялся ей у своей собственной груди. Муж стоит и нежно смотрит на нее и ребенка. «Но нет, это невозможно: я слишком дурна», думала она.
– Пожалуйте к чаю. Князь сейчас выйдут, – сказал из за двери голос горничной.
Она очнулась и ужаснулась тому, о чем она думала. И прежде чем итти вниз, она встала, вошла в образную и, устремив на освещенный лампадой черный лик большого образа Спасителя, простояла перед ним с сложенными несколько минут руками. В душе княжны Марьи было мучительное сомненье. Возможна ли для нее радость любви, земной любви к мужчине? В помышлениях о браке княжне Марье мечталось и семейное счастие, и дети, но главною, сильнейшею и затаенною ее мечтою была любовь земная. Чувство было тем сильнее, чем более она старалась скрывать его от других и даже от самой себя. Боже мой, – говорила она, – как мне подавить в сердце своем эти мысли дьявола? Как мне отказаться так, навсегда от злых помыслов, чтобы спокойно исполнять Твою волю? И едва она сделала этот вопрос, как Бог уже отвечал ей в ее собственном сердце: «Не желай ничего для себя; не ищи, не волнуйся, не завидуй. Будущее людей и твоя судьба должна быть неизвестна тебе; но живи так, чтобы быть готовой ко всему. Если Богу угодно будет испытать тебя в обязанностях брака, будь готова исполнить Его волю». С этой успокоительной мыслью (но всё таки с надеждой на исполнение своей запрещенной, земной мечты) княжна Марья, вздохнув, перекрестилась и сошла вниз, не думая ни о своем платье, ни о прическе, ни о том, как она войдет и что скажет. Что могло всё это значить в сравнении с предопределением Бога, без воли Которого не падет ни один волос с головы человеческой.


Когда княжна Марья взошла в комнату, князь Василий с сыном уже были в гостиной, разговаривая с маленькой княгиней и m lle Bourienne. Когда она вошла своей тяжелой походкой, ступая на пятки, мужчины и m lle Bourienne приподнялись, и маленькая княгиня, указывая на нее мужчинам, сказала: Voila Marie! [Вот Мари!] Княжна Марья видела всех и подробно видела. Она видела лицо князя Василья, на мгновенье серьезно остановившееся при виде княжны и тотчас же улыбнувшееся, и лицо маленькой княгини, читавшей с любопытством на лицах гостей впечатление, которое произведет на них Marie. Она видела и m lle Bourienne с ее лентой и красивым лицом и оживленным, как никогда, взглядом, устремленным на него; но она не могла видеть его, она видела только что то большое, яркое и прекрасное, подвинувшееся к ней, когда она вошла в комнату. Сначала к ней подошел князь Василий, и она поцеловала плешивую голову, наклонившуюся над ее рукою, и отвечала на его слова, что она, напротив, очень хорошо помнит его. Потом к ней подошел Анатоль. Она всё еще не видала его. Она только почувствовала нежную руку, твердо взявшую ее, и чуть дотронулась до белого лба, над которым были припомажены прекрасные русые волосы. Когда она взглянула на него, красота его поразила ее. Анатопь, заложив большой палец правой руки за застегнутую пуговицу мундира, с выгнутой вперед грудью, а назад – спиною, покачивая одной отставленной ногой и слегка склонив голову, молча, весело глядел на княжну, видимо совершенно о ней не думая. Анатоль был не находчив, не быстр и не красноречив в разговорах, но у него зато была драгоценная для света способность спокойствия и ничем не изменяемая уверенность. Замолчи при первом знакомстве несамоуверенный человек и выкажи сознание неприличности этого молчания и желание найти что нибудь, и будет нехорошо; но Анатоль молчал, покачивал ногой, весело наблюдая прическу княжны. Видно было, что он так спокойно мог молчать очень долго. «Ежели кому неловко это молчание, так разговаривайте, а мне не хочется», как будто говорил его вид. Кроме того в обращении с женщинами у Анатоля была та манера, которая более всего внушает в женщинах любопытство, страх и даже любовь, – манера презрительного сознания своего превосходства. Как будто он говорил им своим видом: «Знаю вас, знаю, да что с вами возиться? А уж вы бы рады!» Может быть, что он этого не думал, встречаясь с женщинами (и даже вероятно, что нет, потому что он вообще мало думал), но такой у него был вид и такая манера. Княжна почувствовала это и, как будто желая ему показать, что она и не смеет думать об том, чтобы занять его, обратилась к старому князю. Разговор шел общий и оживленный, благодаря голоску и губке с усиками, поднимавшейся над белыми зубами маленькой княгини. Она встретила князя Василья с тем приемом шуточки, который часто употребляется болтливо веселыми людьми и который состоит в том, что между человеком, с которым так обращаются, и собой предполагают какие то давно установившиеся шуточки и веселые, отчасти не всем известные, забавные воспоминания, тогда как никаких таких воспоминаний нет, как их и не было между маленькой княгиней и князем Васильем. Князь Василий охотно поддался этому тону; маленькая княгиня вовлекла в это воспоминание никогда не бывших смешных происшествий и Анатоля, которого она почти не знала. M lle Bourienne тоже разделяла эти общие воспоминания, и даже княжна Марья с удовольствием почувствовала и себя втянутою в это веселое воспоминание.
– Вот, по крайней мере, мы вами теперь вполне воспользуемся, милый князь, – говорила маленькая княгиня, разумеется по французски, князю Василью, – это не так, как на наших вечерах у Annette, где вы всегда убежите; помните cette chere Annette? [милую Аннет?]
– А, да вы мне не подите говорить про политику, как Annette!
– А наш чайный столик?
– О, да!
– Отчего вы никогда не бывали у Annette? – спросила маленькая княгиня у Анатоля. – А я знаю, знаю, – сказала она, подмигнув, – ваш брат Ипполит мне рассказывал про ваши дела. – О! – Она погрозила ему пальчиком. – Еще в Париже ваши проказы знаю!
– А он, Ипполит, тебе не говорил? – сказал князь Василий (обращаясь к сыну и схватив за руку княгиню, как будто она хотела убежать, а он едва успел удержать ее), – а он тебе не говорил, как он сам, Ипполит, иссыхал по милой княгине и как она le mettait a la porte? [выгнала его из дома?]
– Oh! C'est la perle des femmes, princesse! [Ах! это перл женщин, княжна!] – обратился он к княжне.
С своей стороны m lle Bourienne не упустила случая при слове Париж вступить тоже в общий разговор воспоминаний. Она позволила себе спросить, давно ли Анатоль оставил Париж, и как понравился ему этот город. Анатоль весьма охотно отвечал француженке и, улыбаясь, глядя на нее, разговаривал с нею про ее отечество. Увидав хорошенькую Bourienne, Анатоль решил, что и здесь, в Лысых Горах, будет нескучно. «Очень недурна! – думал он, оглядывая ее, – очень недурна эта demoiselle de compagn. [компаньонка.] Надеюсь, что она возьмет ее с собой, когда выйдет за меня, – подумал он, – la petite est gentille». [малютка – мила.]
Старый князь неторопливо одевался в кабинете, хмурясь и обдумывая то, что ему делать. Приезд этих гостей сердил его. «Что мне князь Василий и его сынок? Князь Василий хвастунишка, пустой, ну и сын хорош должен быть», ворчал он про себя. Его сердило то, что приезд этих гостей поднимал в его душе нерешенный, постоянно заглушаемый вопрос, – вопрос, насчет которого старый князь всегда сам себя обманывал. Вопрос состоял в том, решится ли он когда либо расстаться с княжной Марьей и отдать ее мужу. Князь никогда прямо не решался задавать себе этот вопрос, зная вперед, что он ответил бы по справедливости, а справедливость противоречила больше чем чувству, а всей возможности его жизни. Жизнь без княжны Марьи князю Николаю Андреевичу, несмотря на то, что он, казалось, мало дорожил ею, была немыслима. «И к чему ей выходить замуж? – думал он, – наверно, быть несчастной. Вон Лиза за Андреем (лучше мужа теперь, кажется, трудно найти), а разве она довольна своей судьбой? И кто ее возьмет из любви? Дурна, неловка. Возьмут за связи, за богатство. И разве не живут в девках? Еще счастливее!» Так думал, одеваясь, князь Николай Андреевич, а вместе с тем всё откладываемый вопрос требовал немедленного решения. Князь Василий привез своего сына, очевидно, с намерением сделать предложение и, вероятно, нынче или завтра потребует прямого ответа. Имя, положение в свете приличное. «Что ж, я не прочь, – говорил сам себе князь, – но пусть он будет стоить ее. Вот это то мы и посмотрим».
– Это то мы и посмотрим, – проговорил он вслух. – Это то мы и посмотрим.
И он, как всегда, бодрыми шагами вошел в гостиную, быстро окинул глазами всех, заметил и перемену платья маленькой княгини, и ленточку Bourienne, и уродливую прическу княжны Марьи, и улыбки Bourienne и Анатоля, и одиночество своей княжны в общем разговоре. «Убралась, как дура! – подумал он, злобно взглянув на дочь. – Стыда нет: а он ее и знать не хочет!»