Пимек, Либор

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Либор Пимек
Гражданство Чехословакия Чехословакия (1980-88)
Бельгия Бельгия (с 1989 года
Место проживания Синт-Никлас, Бельгия
Рост 196 см
Вес 82 кг
Начало карьеры 1982
Завершение карьеры 1999
Рабочая рука правая
Призовые, долл. 1 509 018
Одиночный разряд
Титулов 1
Наивысшая позиция 21 (22 апреля 1985)
Турниры серии Большого шлема
Франция 2-й раунд (1984)
Уимблдон 1-й раунд
США 3-й раунд (1987)
Парный разряд
Титулов 17
Наивысшая позиция 15 (29 июля 1996)
Турниры серии Большого шлема
Австралия 3-й раунд (1994)
Франция 1/4 финала (1996)
Уимблдон 2-й раунд (1983)
США 3-й раунд (1991)
Завершил выступления

Либор Пимек (чеш. Libor Pimek; родился 3 августа 1963 года в Мосте, Чехословакия) — чехословацкий теннисист, с 1989 года выступавший за Бельгию; победитель 18 турниров Гран-при и АТР (один — в одиночном разряде).





Игровая карьера

Либор Пимек начал играть в теннис с шести лет в Литвинове[1]. В 1979 году он стал чемпионом Чехословакии среди юношей в возрасте до 18 лет[2] и в дальнейшем представлял свою страну в Кубке Галеа — европейском юниорском командном чемпионате. В 1983-1985 годах Пимек также выступал в составе сборной Чехословакии в Кубке Дэвиса, одержав три победы в шести встречах. На клубном уровне в эти годы он играл за команду города Пршерова[3]. При участии «четырёх мушкетёров с ракеткой» — Пимека, Ярослава Навратила, Карела Новачека и Рихарда Фогеля — пршеровский клуб несколько лет подряд выигрывал командный чемпионат Чехословакии[4]. В одиночном разряде Пимек трижды был вице-чемпионом Чехословакии, дважды проиграв в финале Милославу Мечиржу и один раз — Новачеку. В парном разряде он стал чемпионом страны с Павелом Сложилом[1].

В 1983 году Пимек выиграл первый в карьере турнир Гран-при. Этого успеха он добился в Ницце в паре с бельгийцем Бернаром Буало. На следующий год в Мюнхене Пимек завоевал свой первый и, как впоследствии оказалось, единственный титул в турнирах Гран-при в одиночном разряде. Среди побеждённых им соперников были 16-я ракетка мира Томаш Шмид и 24-я ракетка мира Джин Майер. За остаток сезона Пимек добился также побед над испанцем Хуаном Агилерой, занимавшим в рейтинге ATP седьмое место, и над 12-й ракеткой мира Аароном Крикстейном. Год он закончил на 25-м месте в рейтинге, а к апрелю 1985 года поднялся на 21-е место — высшее в своей одиночной карьере. Два титула, завоёванных в парном разряде в 1984и 1985 годах, позволили Пимеку и в парах занимать в рейтинге места в районе 50-го (его высшей позицией в эти годы была 33-я в июле 1985 года)[5].

После успехов в начале 80-х годов в игре Пимека наступил спад. Сам он объясняет это тем, что привык, как большинство в Чехословакии, играть с задней линии, но в мировом теннисе наступила эпоха игроков, идущих к сетке. Перестроив свою игру, Пимек на некоторое время снова поднялся в рейтинге, но затем его успехи сошли на нет. Этот период в игровой карьере совпал по времени со знакомством Пимека с бельгийкой Анн-Мари, в результате чего он стал больше времени проводить в Бельгии, чем в Чехословакии. В декабре 1987 года он получил разрешение чехословацких властей на брак, который состоялся в том же месяце. В 1989 году Пимек стал гражданином Бельгии[1].

Начиная с 1989 года Пимек сократил выступления в одиночном разряде до минимума, сосредоточившись на игре в парах. Это принесло желаемый результат: он снова начал подниматься наверх в парном рейтинге, с 1991 по 1997 год неизменно заканчивая сезон в числе ста лучших игроков мира. За 1992 и 1993 годы он по четыре раза играл в финалах турниров АТР-тура, сменившего тур Гран-при, и завоевал три титула, но лучшим в карьере стал для него 1996 год. За этот сезон Пимек выиграл четыре турнира АТР, из них три — с южноафриканцем Байроном Талботом. Кроме того, Пимек и Талбот вышли в финал Открытого чемпионата Италии — турнира АТР высшей категории — и четвертьфинал Открытого чемпионата Франции, что стало лучшим результатом Пимека за время выступлений в турнирах Большого шлема. К июлю 1996 года Пимек поднялся в рейтинге в парном разряде до 15-й позиции. В конце года Пимек и Талбот приняли участие в чемпионате мира АТР, проводимом при участии лучших игроков и пар мира; там им удалось, однако, выиграть только одну встречу в группе, и в плэй-офф они не вышли.

Свой последний, 17-й, парный титул в турнирах АТР Либор Пимек завоевал в 1997 году в Палермо, но продолжал выступать до лета 1999 года. С 1991 по 1998 год он провёл семь игр за сборную Бельгии в Кубке Дэвиса, принеся ей два очка. После окончания игровой карьеры Пимек занимается риелторским бизнесом[3].

Позиция в рейтинге в конце года

Разряд 1982 1983 1984 1985 1986 1987 1988 1989 1990 1991 1992 1993 1994 1995 1996 1997 1998
Одиночный 219 57 25 34 71 95 234 296 329 332 - - - - - - -
Парный 333 86 50 54 111 290 183 224 124 59 37 54 69 53 21 40 113

Выступления на турнирах

Отрывок, характеризующий Пимек, Либор

Назвали полковника, князя Репнина.
– Вы командир кавалергардского полка императора Александра? – спросил Наполеон.
– Я командовал эскадроном, – отвечал Репнин.
– Ваш полк честно исполнил долг свой, – сказал Наполеон.
– Похвала великого полководца есть лучшая награда cолдату, – сказал Репнин.
– С удовольствием отдаю ее вам, – сказал Наполеон. – Кто этот молодой человек подле вас?
Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Пимек,_Либор&oldid=79613419»