Пинарии

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Пинарии
лат. Pinarii
Когнаты:

Потиции(?), Фабии(?)

Ветви рода:

Мамерцин, Натта, Поска, Скарп

Родина

Тибур(?)

Подданство

Древний Рим

Гражданская деятельность

консулы, военные трибуны, цензоры

Военная деятельность

полководцы

Религиозная деятельность

Жрецы Великого Алтаря Непобедимого Геркулеса, понтифик

Пинарии (лат. Pinarii) — один из древнейших патрицианских римских родов, известный еще в эпоху раннего Рима (а возможно, и с доримских времен). Род Пинариев обладал привилегией (наряду с родом Потициев) на отправление культа Геркулеса. Представители рода принимают активнейшее участие в политической жизни Рима вплоть до времен ранней империи.





История и происхождение рода. Культ Геркулеса

В римских мифах легендарный предок Пинариев был одним из аркадцев, встретивших Геркулеса на Палантинском холме после его победы над Каком. После узнаванием Эвандром Геркулеса был учрежден обычай жертвоприношения и устроен Великий Алтарь Непобедимого Геркулеса (Herculis Invicti Ara Maxima), в качестве жрецов Великого Алтаря призвали два самых уважаемых рода — Потициев и Пинариев[1][2][3].

Тогда-то впервые и принесли жертву Геркулесу, взяв из стада отборную корову, а к служению и пиршеству призвали Потициев и Пинариев, самые знатные в тех местах семьи. Случилось так, что Потиции были на месте вовремя и внутренности были предложены им, а Пинарии явились к остаткам пиршества, когда внутренности были уже съедены. С тех пор повелось, чтобы Пинарии, покуда существовал их род, не ели внутренностей жертвы.

Тит Ливий. История от основания города, I, 7.

Такой рассказ свидетельствует о древнем, возможно, еще доримском происхождении рода. Также из анализа данного мифа можно сделать предположение о происхождении Пинариев из города Тибур (культ Геркулеса был очень развит в Тибуре и пришел в Рим именно из этого города) либо о происхождении от греческих колонистов[4].

Рассмотренное предание являлось попыткой объяснения происхождения семейного культа (sacra gentilicia) Геркулеса и распределения ролей в указанном культе между родами Потициев и Пинариев. Данный культ, отправлявшийся в Великом Алтаре, расположенном на Бычьем Форуме, начиная с ранней истории Рима вплоть до времен конца ранней Республики, имел характер семейного. В 312 до н. э. цензор Аппий Клавдий Цек преобразовал семейный культ Геркулеса в государственный (sacra publica), передав функцию проведения обрядов общественным рабам[5].

Родственные Пинариям роды

Для родов Пинариев, Потициев и Фабиев, основываясь на принадлежности к общему семейному культу Геркулеса (а в случае Фабиев — на возведении своего происхождения к самому Геркулесу), исследователи делают предположение о возможном родстве этих трех родов[6].

Имя рода

Легенда, рассказывающая о происхождении культа Геркулеса, выводит имя рода Пинариев от греч. απο τοΰ πείνας — «голодать, быть голодным», происходящее от обычая, по которому при принесении жертвы Геркулесу Пинарии, в отличие от Потициев, не ели внутренности жертвы[7].

Другие версии возводили происхождение Пинариев к Пину, сыну Нумы Помпилия (так же, как Помпонии возводились к Помпу, Кальпурнии — к Кальпу, а Мамерции — к Мамерку)[8]. Но данная версия представлялась сомнительной уже в античную эпоху и связывалась с желанием претендующих на особую знатность римлян возвести своё происхождение к уважаемому и благочестивому царю, либо это может быть связано с желанием неизвестного автора объяснить происхождение когномена «Рекс», употреблявшегося в этих родах[9][10].

Родовые имена

Среди Пинариев использовались имена Публий (лат. Publius), Луций (лат. Lucius), Марк (лат. Marcus), Тит (лат. Titus). В эпоху империи встречается также имя Гней (лат. Gnaeus).

Ветви рода

В роду Пинариев выделяются фамилии Мамерцин (Mamercinus) — от личного имени Мамерк, Натта (от лат. natta — «валяльщик»), Поска (от лат. posca — «поска, напиток из воды, уксуса и яиц»), Скарп (Scarpus) — значение слова не ясно, возможно, этрусского происхождения[11].

Представители рода

См. также

Напишите отзыв о статье "Пинарии"

Примечания

  1. Тит Ливий. История от основания города, I, 7.
  2. Дионисий Галикарнасский. Римские древности, Книга I, глава XL.
  3. Диодор Сицилийский. Историческая библиотека, КНИГА 21.
  4. Маяк И.Л.. Рим первых царей. Генезис римского полиса. — М., 1983. С.135
  5. Тит Ливий. История от основания города, IX, 29.
  6. Маяк И.Л.. Рим первых царей. Генезис римского полиса. — М., 1983. С.150—151
  7. Секст Аврелий Виктор. О происхождении римского народа, VIII.
  8. Плутарх. Сравнительные жизнеописания, Нума, 21.
  9. Немировский А.И.. История раннего Рима и Италии. Возникновение классового общества и государства. — Воронеж, 1962. С.43
  10. Маяк И.Л.. Рим первых царей. Генезис римского полиса. — М., 1983. С.140
  11. [kurufin.ru/html/Roman/cognomina_n-s.html#Scarpus РИМСКИЕ ИМЕНА (kurufin.ru)] (рус.). Проверено 24 декабря 2014 г..
  12. Дионисий Галикарнасский. Римские древности, Книга III, глава LXVII.
  13. Дионисий Галикарнасский. Римские древности, Книга VIII, глава І-III.
  14. Дионисий Галикарнасский. Римские древности, Книга VIII, глава XXIII.
  15. Тит Ливий. История от основания города, II, 56.
  16. Дионисий Галикарнасский. Римские древности, Книга IX, глава XL.
  17. Макробий. Сатурналии, Книга первая, 13, 21.
  18. Тит Ливий. История от основания города, IV, 25.
  19. Марк Туллий Цицерон. О государстве, Книга II, XXXV.
  20. Тит Ливий. История от основания города, VII, 3.
  21. Тит Ливий. История от основания города, VII, 25.
  22. Тит Ливий. История от основания города, XXIV, 37-39.
  23. Тит Ливий. История от основания города, XL, 18.
  24. Тит Ливий. История от основания города, XL, 34.
  25. Марк Туллий Цицерон. Речь о своем доме, XLV.
  26. Марк Туллий Цицерон. Письма, CXVII.
  27. Марк Туллий Цицерон. Письма, DCCCXVII.
  28. Светоний.Жизнь двенадцати цезарей, Август, 27.
  29. Светоний.Жизнь двенадцати цезарей, Юлий, 83.
  30. Аппиан. Гражданские войны, Книга третья, 22-23.
  31. Аппиан. Гражданские войны, Книга четвертая, 107.
  32. Плутарх. Сравнительные жизнеописания, Антоний, 69.
  33. Тацит. Анналы, Книга IV, 34.
  34. Авторы жизнеописаний Августов, XXI МАКСИМ И БАЛЬБИН, IV-V.

Отрывок, характеризующий Пинарии

Фатализм в истории неизбежен для объяснения неразумных явлений (то есть тех, разумность которых мы не понимаем). Чем более мы стараемся разумно объяснить эти явления в истории, тем они становятся для нас неразумнее и непонятнее.
Каждый человек живет для себя, пользуется свободой для достижения своих личных целей и чувствует всем существом своим, что он может сейчас сделать или не сделать такое то действие; но как скоро он сделает его, так действие это, совершенное в известный момент времени, становится невозвратимым и делается достоянием истории, в которой оно имеет не свободное, а предопределенное значение.
Есть две стороны жизни в каждом человеке: жизнь личная, которая тем более свободна, чем отвлеченнее ее интересы, и жизнь стихийная, роевая, где человек неизбежно исполняет предписанные ему законы.
Человек сознательно живет для себя, но служит бессознательным орудием для достижения исторических, общечеловеческих целей. Совершенный поступок невозвратим, и действие его, совпадая во времени с миллионами действий других людей, получает историческое значение. Чем выше стоит человек на общественной лестнице, чем с большими людьми он связан, тем больше власти он имеет на других людей, тем очевиднее предопределенность и неизбежность каждого его поступка.
«Сердце царево в руце божьей».
Царь – есть раб истории.
История, то есть бессознательная, общая, роевая жизнь человечества, всякой минутой жизни царей пользуется для себя как орудием для своих целей.
Наполеон, несмотря на то, что ему более чем когда нибудь, теперь, в 1812 году, казалось, что от него зависело verser или не verser le sang de ses peuples [проливать или не проливать кровь своих народов] (как в последнем письме писал ему Александр), никогда более как теперь не подлежал тем неизбежным законам, которые заставляли его (действуя в отношении себя, как ему казалось, по своему произволу) делать для общего дела, для истории то, что должно было совершиться.
Люди Запада двигались на Восток для того, чтобы убивать друг друга. И по закону совпадения причин подделались сами собою и совпали с этим событием тысячи мелких причин для этого движения и для войны: укоры за несоблюдение континентальной системы, и герцог Ольденбургский, и движение войск в Пруссию, предпринятое (как казалось Наполеону) для того только, чтобы достигнуть вооруженного мира, и любовь и привычка французского императора к войне, совпавшая с расположением его народа, увлечение грандиозностью приготовлений, и расходы по приготовлению, и потребность приобретения таких выгод, которые бы окупили эти расходы, и одурманившие почести в Дрездене, и дипломатические переговоры, которые, по взгляду современников, были ведены с искренним желанием достижения мира и которые только уязвляли самолюбие той и другой стороны, и миллионы миллионов других причин, подделавшихся под имеющее совершиться событие, совпавших с ним.
Когда созрело яблоко и падает, – отчего оно падает? Оттого ли, что тяготеет к земле, оттого ли, что засыхает стержень, оттого ли, что сушится солнцем, что тяжелеет, что ветер трясет его, оттого ли, что стоящему внизу мальчику хочется съесть его?
Ничто не причина. Все это только совпадение тех условий, при которых совершается всякое жизненное, органическое, стихийное событие. И тот ботаник, который найдет, что яблоко падает оттого, что клетчатка разлагается и тому подобное, будет так же прав, и так же не прав, как и тот ребенок, стоящий внизу, который скажет, что яблоко упало оттого, что ему хотелось съесть его и что он молился об этом. Так же прав и не прав будет тот, кто скажет, что Наполеон пошел в Москву потому, что он захотел этого, и оттого погиб, что Александр захотел его погибели: как прав и не прав будет тот, кто скажет, что завалившаяся в миллион пудов подкопанная гора упала оттого, что последний работник ударил под нее последний раз киркою. В исторических событиях так называемые великие люди суть ярлыки, дающие наименований событию, которые, так же как ярлыки, менее всего имеют связи с самым событием.
Каждое действие их, кажущееся им произвольным для самих себя, в историческом смысле непроизвольно, а находится в связи со всем ходом истории и определено предвечно.


29 го мая Наполеон выехал из Дрездена, где он пробыл три недели, окруженный двором, составленным из принцев, герцогов, королей и даже одного императора. Наполеон перед отъездом обласкал принцев, королей и императора, которые того заслуживали, побранил королей и принцев, которыми он был не вполне доволен, одарил своими собственными, то есть взятыми у других королей, жемчугами и бриллиантами императрицу австрийскую и, нежно обняв императрицу Марию Луизу, как говорит его историк, оставил ее огорченною разлукой, которую она – эта Мария Луиза, считавшаяся его супругой, несмотря на то, что в Париже оставалась другая супруга, – казалось, не в силах была перенести. Несмотря на то, что дипломаты еще твердо верили в возможность мира и усердно работали с этой целью, несмотря на то, что император Наполеон сам писал письмо императору Александру, называя его Monsieur mon frere [Государь брат мой] и искренно уверяя, что он не желает войны и что всегда будет любить и уважать его, – он ехал к армии и отдавал на каждой станции новые приказания, имевшие целью торопить движение армии от запада к востоку. Он ехал в дорожной карете, запряженной шестериком, окруженный пажами, адъютантами и конвоем, по тракту на Позен, Торн, Данциг и Кенигсберг. В каждом из этих городов тысячи людей с трепетом и восторгом встречали его.
Армия подвигалась с запада на восток, и переменные шестерни несли его туда же. 10 го июня он догнал армию и ночевал в Вильковисском лесу, в приготовленной для него квартире, в имении польского графа.
На другой день Наполеон, обогнав армию, в коляске подъехал к Неману и, с тем чтобы осмотреть местность переправы, переоделся в польский мундир и выехал на берег.
Увидав на той стороне казаков (les Cosaques) и расстилавшиеся степи (les Steppes), в середине которых была Moscou la ville sainte, [Москва, священный город,] столица того, подобного Скифскому, государства, куда ходил Александр Македонский, – Наполеон, неожиданно для всех и противно как стратегическим, так и дипломатическим соображениям, приказал наступление, и на другой день войска его стали переходить Неман.
12 го числа рано утром он вышел из палатки, раскинутой в этот день на крутом левом берегу Немана, и смотрел в зрительную трубу на выплывающие из Вильковисского леса потоки своих войск, разливающихся по трем мостам, наведенным на Немане. Войска знали о присутствии императора, искали его глазами, и, когда находили на горе перед палаткой отделившуюся от свиты фигуру в сюртуке и шляпе, они кидали вверх шапки, кричали: «Vive l'Empereur! [Да здравствует император!] – и одни за другими, не истощаясь, вытекали, всё вытекали из огромного, скрывавшего их доселе леса и, расстрояясь, по трем мостам переходили на ту сторону.
– On fera du chemin cette fois ci. Oh! quand il s'en mele lui meme ca chauffe… Nom de Dieu… Le voila!.. Vive l'Empereur! Les voila donc les Steppes de l'Asie! Vilain pays tout de meme. Au revoir, Beauche; je te reserve le plus beau palais de Moscou. Au revoir! Bonne chance… L'as tu vu, l'Empereur? Vive l'Empereur!.. preur! Si on me fait gouverneur aux Indes, Gerard, je te fais ministre du Cachemire, c'est arrete. Vive l'Empereur! Vive! vive! vive! Les gredins de Cosaques, comme ils filent. Vive l'Empereur! Le voila! Le vois tu? Je l'ai vu deux fois comme jete vois. Le petit caporal… Je l'ai vu donner la croix a l'un des vieux… Vive l'Empereur!.. [Теперь походим! О! как он сам возьмется, дело закипит. Ей богу… Вот он… Ура, император! Так вот они, азиатские степи… Однако скверная страна. До свиданья, Боше. Я тебе оставлю лучший дворец в Москве. До свиданья, желаю успеха. Видел императора? Ура! Ежели меня сделают губернатором в Индии, я тебя сделаю министром Кашмира… Ура! Император вот он! Видишь его? Я его два раза как тебя видел. Маленький капрал… Я видел, как он навесил крест одному из стариков… Ура, император!] – говорили голоса старых и молодых людей, самых разнообразных характеров и положений в обществе. На всех лицах этих людей было одно общее выражение радости о начале давно ожидаемого похода и восторга и преданности к человеку в сером сюртуке, стоявшему на горе.
13 го июня Наполеону подали небольшую чистокровную арабскую лошадь, и он сел и поехал галопом к одному из мостов через Неман, непрестанно оглушаемый восторженными криками, которые он, очевидно, переносил только потому, что нельзя было запретить им криками этими выражать свою любовь к нему; но крики эти, сопутствующие ему везде, тяготили его и отвлекали его от военной заботы, охватившей его с того времени, как он присоединился к войску. Он проехал по одному из качавшихся на лодках мостов на ту сторону, круто повернул влево и галопом поехал по направлению к Ковно, предшествуемый замиравшими от счастия, восторженными гвардейскими конными егерями, расчищая дорогу по войскам, скакавшим впереди его. Подъехав к широкой реке Вилии, он остановился подле польского уланского полка, стоявшего на берегу.
– Виват! – также восторженно кричали поляки, расстроивая фронт и давя друг друга, для того чтобы увидать его. Наполеон осмотрел реку, слез с лошади и сел на бревно, лежавшее на берегу. По бессловесному знаку ему подали трубу, он положил ее на спину подбежавшего счастливого пажа и стал смотреть на ту сторону. Потом он углубился в рассматриванье листа карты, разложенного между бревнами. Не поднимая головы, он сказал что то, и двое его адъютантов поскакали к польским уланам.