Пинигина, Мария Джумабаевна

</table>

Мари́я Джумаба́евна Пини́гина (в девичестве — Кулчуно́ва, 9 февраля 1958, Ивановка, Киргизская ССР) — советская легкоатлетка, олимпийская чемпионка в эстафете 4×400 метров. Заслуженный мастер спорта.

Карьера

На Олимпиаде в Сеуле вместе с Татьяной Ледовской, Ольгой Назаровой и Ольгой Брызгиной установила мировой рекорд в эстафете 4×400 метров — 3:15.17. Это достижение держится до сих пор.

Также становилась бронзовым и серебряным призёром чемпионатов мира — в 1983 и 1987 году.

Личная жизнь

Замужем за Павлом Пинигиным. У них есть три сына.

Ссылки

• [www.iaaf.org/athletes/biographies/athcode=80705 Пинигина, Мария Джумабаевна] — профиль на сайте IAAF (англ.)

Мария Пинигина
Общая информация
Полное имя	Мария Джумабаевна Пинигина
Дата и место рождения	9 февраля 1958(1958-02-09) (66 лет) Ивановка, СССР
Гражданство	СССР
Рост	171 см
Вес	58 кг
Клуб	ВДФСО профсоюзов (Киев)
Личные рекорды
200 м	23.08 (1976)
400 м	49.19 (1983)
Личные рекорды в помещении
400 м	51.27 (1987)
Международные медали
Олимпийские игры Золото Сеул 1988 эстафета 4×400 м Чемпионаты мира Бронза Хельсинки 1983 400 м Бронза Хельсинки 1983 эстафета 4×400 м Серебро Рим 1987 эстафета 4×400 м Чемпионат Европы в помещении Золото Льевен 1987 400 м Государственные награды
Последнее обновление: 8 августа 2012</small>

Отрывок, характеризующий Пинигина, Мария Джумабаевна

Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.