Пинсон, Мартин Алонсо

Мартин Алонсо Пинсон
Martín Alonso Pinzón
Памятник Пинсону в родном городе
Род деятельности:	мореплаватель
Дата рождения:	1441(1441)
Место рождения:	Палос-де-ла-Фронтера, Испания
Гражданство:	Испания Испания
Дата смерти:	1493(1493)
Место смерти:	Палос-де-ла-Фронтера, Испания

Марти́н Ало́нсо Пинсо́н (Пинзон) (исп. Martín Alonso Pinzón; 1441, Палос-де-ла-Фронтера — 1493, там же) — испанский судовладелец, мореплаватель и открыватель новых земель. Соратник Христофора Колумба. Капитан каравеллы «Пинта», старший брат капитана каравеллы «Нинья» Висенте Яньеса Пинсона.

Биография

Родился в Палосе в 1441 году (по другим источникам, в 1440 году) в семье мореплавателей. В молодости совершил путешествие к берегам Африки. Отличался мятежным нравом, за что был уволен с морской службы. Эти качества проявились в нём и во время путешествия к берегам Америки вместе с Христофором Колумбом. Братья Пинсоны (Мартин Алонсо, Франсиско и Висенте) создали успешную судостроительную компанию и, узнав о готовящейся экспедиции Колумба к берегам Вест-Индии, горячо поддержали эту идею.

Открытие Америки

Впервые Мартин Алонсо узнал о проекте Колумба от настоятеля монастыря Рабида Хуана Переса. В монастыре в это время на попечении монахов жил сын Колумба Диего. Колумб прислушался к монаху и встретился со старшим Пинсоном, а затем и с его братьями. Пинсон оказал Колумбу протекцию через советника королевы Изабеллы, а также оплатил одну восьмую часть расходов. Кроме того, он предоставил первооткрывателю Америки свой корабль «Пинта», став его капитаном. Его родной брат возглавил «Нинью». Также деньги, под поручительство Пинсона, выдали местные марраны (крещёные евреи) в зачёт своих платежей в бюджет. Среди них был раввин и королевский казначей, наставник Кастильской Авраам Сениор (Коронель) и его зять Майера Меломед.

Однако во время самого путешествия Пинсон отличался самовольными действиями и неоднократно выходил из подчинения. 21 ноября 1492 года он оставил Колумба возле острова Куба, надеясь обнаружить воображаемый остров (Osabeque). Он также первым обнаружил Гаити, и реку, где он высадился (теперь Порто-Кабелло; эта река изначально носила его имя).

Воссоединение с основной экспедицией произошло на побережье Гаити 6 января 1493 года. Своё отсутствие Пинсон объяснил влиянием погодных условий.

На обратном пути близ Азорских островов он снова оставил экспедицию и устремился в Испанию, надеясь быть первым и сообщить новость об открытии. Опередить Колумба ему помешал ураган. Загнанный стихией в порт Байона в Галисии, Пинсон отправил письмо королю и просил аудиенцию. 15 марта 1493 года корабль Колумба «Нинья» встречали в Полосе. Корабль Пинсона «Пинта» опоздал буквально на несколько часов и причалил в тихом месте. Отправившись в Мадрид, чтобы предпринять новую попытку увидеть короля, Мартин Алонсо был встречен посыльным, который запретил ему появляться. Гнев и ревность, добавившиеся к лишениям путешествия, подорвали его здоровье, и несколько месяцев спустя он умер.

Хронология путешествия

• 3 августа 1492 года — Колумб вывел корабли из гавани города Палос-де-ла-Фронтера.
• 6 сентября — После устранения течи на «Пинте» поход продолжен прямо на запад с острова Гомера (Канарские острова).
• 12 октября — в два часа пополуночи матросом Родриго де Триана с борта «Пинты» обнаружена земля.
• 13 октября — Колумб высадился на берег, водрузил на нём кастильское знамя, формально вступил во владение островом и составил об этом нотариальный акт. Остров назван Сан-Сальвадором (подробнее см. Гуанахани).
• 20 ноября 1492 года — Колумб обнаружил пропажу «Пинты». Два оставшихся судна продолжали путь на восток, пока не достигли восточной оконечности Кубы — мыса Майси.
• 6 января 1493 — у северного берега Эспаньолы «Нинья» натолкнулась на «Пинту».
• 16 января — два корабля вышли в обратный путь.
• 12 февраля — поднялась буря, и в ночь на 14 февраля корабли потеряли друг друга из виду. Шторм был столь сильным, что испанцы были готовы к неминуемой гибели.
• 15 марта — «Нинья» возвращается в Испанию. В тот же день туда приходит и «Пинта». Колумб привозит с собой туземцев (которых в Европе называют индейцами), немного золота, невиданные ранее в Европе растения, плоды и перья птиц.

Литература

• «Мировая энциклопедия биографий», том 9, «Мир книги», Москва, 2002 год.

Ссылки

• [www.istmira.com/vtoraya-mirovaya-vojna/1033-pinson-pinzon-martin-alonso-14401493.html Публичная историческая библиотека]
• [kuprienko.info/carta-portugues-rey-joan-ii-a-cristibal-colon-20-03-1488/ Письмо португальского короля Иоанна II к Христофору Колумбу от 20 марта 1488 года]. [archive.is/3n43z Архивировано из первоисточника 8 января 2013].
• [www.newadvent.org/cathen/12104a.htm Нью адвент]
• [www.thepirateking.com/bios/pinzon_martin_alonso.htm Пинсон, Мартин Алонсо]
• [biography.yourdictionary.com/martin-alonso-pinzon биографии]

Отрывок, характеризующий Пинсон, Мартин Алонсо

– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.