Пионеры-герои
Поделись знанием:
Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.
Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать – это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.
Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.
Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Пионеры-герои — советские пионеры, совершившие подвиги в годы становления Советской власти, Великой Отечественной войны.
Образы пионеров-героев активно использовались в Советском Союзе как примеры высокой морали и нравственности. Официальный список «пионеров-героев» был оформлен в 1954 году[1] с составлением Книги почёта Всесоюзной пионерской организации имени В. И. Ленина; к ней присоединились Книги почёта местных пионерских организаций.
Содержание
Пионеры-герои до второй Мировой войны
Первые упоминания о пионерах-героях начали появляться в конце 1920-х годов. В прессе стали печататься газетные заметки о подвигах юных «борцов с классовым врагом»; с середины 1930-х годов выходят брошюры, посвящённые юным героям (прежде всего Павлику Морозову). На XII съезде ВЛКСМ в 1954 году, была создана «Книга почёта Всесоюзной пионерской организации имени В. И. Ленина». Под № 1 в неё был внесен Павлик Морозов, согласно официальной версии отважно разоблачавший преступления кулаков против Советской власти и убитый ими из мести, под № 2 — Коля Мяготин, также убитый классовыми врагами. Кроме занесенных во всесоюзную Книгу почёта, на местах стали появляться местные книги почёта. После этого биографии, доработанные профессиональными писателями, стали издаваться большими тиражами. Следует отметить, что в художественном жизнеописании некоторых пионеров-героев, в частности, Павлика Морозова[2], Гриши Акопяна[3] и некоторых других, внесённых в «Книгу почёта Всесоюзной пионерской организации им. В. И. Ленина» до 1941 года, и соответствии реальным жизненным фактам сомневаются некоторые люди. Это касается Павлика Морозова, по утверждению Ю. Дружникова, никогда не бывшего пионером[2], и других героев 1930-х годов, убитых классовыми врагами: Коли Мяготина[4], Гриши Акопяна (целиком вымышленный персонаж)[3][5].
Пионеры-герои Великой Отечественной войны
Уже в первые дни войны при защите Брестской крепости отличился воспитанник музыкального взвода, 14-летний Петя Клыпа[6]. Многие пионеры участвовали в партизанских отрядах, где использовались нередко в качестве разведчиков и диверсантов, а также при проведении подпольной деятельности; из юных партизан особо известны Марат Казей, Володя Дубинин, Жора Антоненко, Лёня Голиков и Валя Котик, (все они погибли в боях, кроме Володи Дубинина, подорвавшегося на мине; и всем им, кроме более взрослого Лёни Голикова, к моменту гибели было 13—14 лет). Нередки были случаи, когда подростки школьного возраста принимали участие в боевых действиях, оказавшись в составе воинских частей (так называемые «сыновья и дочери полков» — известна повесть «Сын полка» Валентина Катаева).
Юные патриоты часто сражались с врагом в составе партизанских отрядов. 15-летний Вилор Чекмак ценой собственной жизни спас Севастопольский партизанский отряд. Несмотря на больное сердце и юный возраст, Вилор в августе 1941 года ушёл с партизанами в лес. 10 ноября он был в дозоре и первым заметил приближение отряда карателей. Ракетницей Вилор предупредил отряд об опасности и один принял бой с многочисленными фашистами. Когда у него закончились патроны, Вилор подпустил ближе врагов и подорвал себя вместе с фашистами гранатой. Похоронен на кладбище ветеранов ВОВ в поселке Дергачи под Севастополем.
Пионеры становились юнгами на военных кораблях; в советском тылу трудились на заводах, заменяя ушедших на фронт взрослых, а также участвовали в гражданской обороне.
В составе комсомольской подпольной организации «Юные мстители», созданной на станции Оболь Витебской области, действовала пионерка Зина Портнова, вступившая в подполье в ряды ВЛКСМ, казнённая немцами и посмертно удостоенная звания Героя Советского Союза.
За боевые заслуги десятки тысяч детей и пионеров были награждены орденами и медалями:
- Ордена Ленина были удостоены — Толя Шумов, Витя Коробков, Володя Казначеев, Александр Чекалин, Лёня Голиков;
- Ордена Красного Знамени — Володя Дубинин, Юлий Кантемиров, Андрей Макарихин, Кравчук Костя; Аркадий Каманин
- Ордена Отечественной войны 1-й степени — Петя Клыпа[7], Валерий Волков, Саша Ковалёв;
- Ордена Красной звезды — Володя Саморуха, Шура Ефремов, Ваня Андрианов, Витя Коваленко, Лёня Анкинович, Аркадий Каманин (дважды).
- Сотни пионеров были награждены медалью «Партизану Великой Отечественной войны», свыше 15 000 — медалью «За оборону Ленинграда», свыше 20 000 медалью «За оборону Москвы».
- Пятеро пионеров-героев были удостоены звания Героя Советского Союза: Лёня Голиков, Марат Казей, Валя Котик, Зина Портнова[8], Александр Чекалин. Чекалин награждён 4 февраля 1942 года, Голиков — 2 апреля 1944, остальные — по окончании войны.
Многие юные участники войны погибли в боях или были казнены немцами. Ряд детей был занесён в «Книгу почёта Всесоюзной пионерской организации им. В. И. Ленина» и возведён в ранг «пионеров-героев».
Послевоенная канонизация, агиография и упоминания в литературе
После Великой Отечественной войны и перехода страны на мирные рельсы, список пионеров-героев был сформирован окончательно. В дальнейшем художественные биографии пионеров-героев, издаваемые довольно большими тиражами, использовались с целью морального воспитания молодого поколения советских граждан. Некоторые произведения о героях включались в обязательную школьную программу, короткометражные фильмы о подвигах пионеров показывались в школьных кинозалах.
Пионеры — Герои Социалистического Труда
Звание Героя Социалистического Труда было присвоено двум пионерам: жителю Таджикской ССР Турсунали Матказилову (Матказимову) (1948 год) и жительнице Грузинской ССР Нателле Челебадзе (1949 год)[9]:
- Пионерской дружине Турсунали Матказилова было поручено вырастить и собрать урожай хлопка на школьной делянке. Однако ударили заморозки и весь урожай оказался под угрозой гибели. Пионер Матказилов организовал круглосуточное дежурство: он и его товарищи изготовили колпачки из бумаги, которыми накрыли кусты хлопчатника, и жгли костры рядом с посевами. Благодаря действиям пионеров, большую часть урожая удалось спасти[10].
- Нателла Челебадзе работала на чайной плантации сборщицей чая. Она заметила, что труд сборщиц чая нерационален: во-первых, сборка производится только одной рукой (так как другая занята корзиной); во-вторых, сортировка чая требует переборки всего сбора. Она попросила маму изготовить ей нашейную сумку с несколькими отделениями, так что она могла собирать чай двумя руками и сразу же сортировать его. Это позволило ей в одиночку собрать рекордные 5 тонн урожая чая.[10]
Память о пионерах-героях
- В г. Каменске-Шахтинском имеется улица имени Героев Пионеров (1973, бывшая Линейная улица).
- Вилор Чекмак родился 20 декабря, и его День рождения является Днем юных защитников Севастополя.
Пионеры-герои в литературе
Пречисленные в художественных произведениях биографии Пионеров-Героев, как отмечалось, появляются и тотчас входят в широкий обиход с середины 1950-х годов, хотя первый и наиболее известный образец жанра был написан несколько раньше (Л. Кассиль, М. Поляновский. Улица младшего сына. М., 1949, Сталинская премия 1950 — о Володе Дубинине). Кандидат филологических наук С. Г. Маслинская (Леонтьева)[11] находит в биографиях «пионеров-героев» признаки шаблона, в котором она видит многочисленные пересечения с христианской агиографической литературой, прежде всего в деталях его характеристики, описании раннего детства и мученической смерти[12]. Герой непременно наделяется многочисленными добродетелями (как соответствующими общечеловеческой морали, так и специфическими советскими); особенный упор делается на хорошую учёбу в школе; как правило, он является лидером, ведущим и наставляющим сверстников; но при этом подчеркивается его «обычность», что должно показать, что героем может стать любой. Герой отличается «высокой сознательностью», его подвиг детерминирован принадлежностью к пионерской организации. С другой стороны, особо подчеркивается «детскость» героя, что должно придать особое значение его поступкам, достойным взрослого человека[13]. В этой связи можно отметить, что например в книге Юрия Королькова Лёня Голиков представлен маленьким мальчиком: «Офицер оглянулся и увидел, что за ним бежит какой-то мальчишка. Совсем маленький. Если бы их поставить рядом, мальчишка едва бы достал ему до пояса»[14]. Рукава кителя убитого Лёней немецкого генерала свисают ему ниже колен, и т. д.[14]. Между тем, описываемые события произошли в августе 1942 г.[14], то есть когда Лёне было 16 лет (родился в 1926 г.)[15]. Морфологически С. Г. Маслинская (Леонтьева) выделяет шесть сюжетных типов:
- идейная победа героя над врагом;
- победа героя, сопровождающаяся устранением врага;
- победа героя — месть сообщников врага и гибель героя — месть соратников героя;
- гибель героя — месть соратников героя;
- уничтожение врага героем со второй попытки;
- уничтожение врага героем со второй попытки — месть сообщников врага и гибель героя.
В описании мученической смерти героя обыкновенны натуралистические подробности пыток и мучений, что, по мнению С. Г. Маслинской (Леонтьевой), направлялось на удовлетворение возрастного запроса аудитории на «страшные» и «кровавые» сюжеты (блокированному в остальных жанрах тогдашней детской литературы[16]).
Пионеры-герои в кино
Из фильмов, снятых о пионерах-героях, можно выделить следующие картины:
- «Это было в Донбассе» снят в 1945 году. Повествует о юных защитниках Донбасса, боровшихся против оккупантов в годы Великой Отечественной войны.
- «Орлёнок» снят в 1957 году. Посвящён юному партизану Вале Котко (прототип Герой Советского Союза Валя Котик).
- «Улица младшего сына» снят в 1962 году. Экранизация одноимённого романа Льва Кассиля и Макса Поляновского, посвящённого пионеру-герою Володе Дубинину.
- «Армия „Трясогузки“» снят в 1964 году. На месте аварии колчаковского поезда белогвардейцы нашли флажок с надписью «Армия трясогузки» (так называли себя беспризорники, юные участники гражданской войны в Латвии).
- «Пятёрка отважных» снят в 1970 году. Повествует о подвиге юных партизан в охваченной войной Белоруссии.
- «Зелёные цепочки» снят в 1970 году на Ленфильме. Пионеры помогают чекистам разоблачить немецких агентов в осажденном Ленинграде.
- «Смелого пуля боится, или Мишка принимает бой» снят в 1970 году — пионеры из лагеря, захваченного немцами в первые дни войны, помогают советскому танкисту прорваться к своим.
- «Всадники» снят в 1972 году на Одесской киностудии. Подростки сначала спасают породистых лошадей с конезавода. А затем помогают «окруженцам».
- «Пятнадцатая весна» снят в 1972 году. Посвящён подвигу Саши Чекалина, застрелившего немецкого офицера.
- «Старая крепость» снят в 1973 году. Повествует о ребятах из украинского пограничного города Каменец-Подольского, которые становятся свидетелями и участниками революционных боев за Советскую власть. По роману Владимира Беляева.
- «В то далёкое лето» снят в 1974 году. Повествует о подвиге во время Второй мировой войны ленинградской партизанки Ларисы Михеенко.
- «Хлеб детства моего» снят в 1977 году. Повествует о детях войны. В 1943 году подростки освобожденной от немцев деревни разминировали поле ржи и дали возможность односельчанам провести жатву.
- «Казаки-разбойники» снят в 1979 году. Повествует о школьниках, которые в первый послевоенный год помогли милиции обезвредить группу опасных преступников.
- «Сто первый» снят в 1982 году. Повествует о истории «сына полка» Вовы Диденко, деревенского мальчика, ставшего во время Великой Отечественной войны воспитанником взвода разведки.
- «Долгая память» снят в 1985 году. О пионере-герое, разведчике Володе Дубинине.
- «Брестская крепость» снят в 2010 — главный герой — Сашка Акимов, от лица которого ведётся рассказ — воспоминание на протяжении всего фильма, его прототипом послужил Петя Клыпа.
- «Первый отряд» вышел в 2009 году. Фантастический мультфильм, не связанный ни с какими реальными событиями. Здесь обыгрывается образ типичных Пионеров-Героев, которые борются с орденом Аненербе.
Имена пионеров-героев (полный список)
См. также
Напишите отзыв о статье "Пионеры-герои"
Примечания
- ↑ С. Г. Леонтьева. [footnote.myxomop.com/pionery/leonteva_disser.pdf Литература пионерской организации: идеология и поэтика], стр. 101
- ↑ 1 2 Ю. Дружников. [moshkow.library.kr.ua/cgi-bin/html-KOI.pl/PROZA/DRUZHNIKOV/morozow.txt Доносчик 001, или вознесение Павлика Морозова]
- ↑ 1 2 [web.archive.org/web/20060619155817/vip.lenta.ru/topic/victory/pioneers.htm Сергей Карамаев. Пионеры-герои]
- ↑ [www.kurgan.ru/news_kurgan/segodnya_den_pionerii_vokrug_pamyatnika_kurganskomu_malchiku_kole_myagotinu_ne_utihayut_strasti_on_ne_byl_ni_pionerom_ni_geroem.html Вокруг памятника курганскому мальчику Коле Мяготину не утихают страсти: «Он не был ни пионером, ни героем».]
- ↑ [www.svoboda.org/programs/far/2002/far.093002.asp Далеко от Москвы. Павлик Морозов жив]
- ↑ [www.fire-of-war.ru/Brest-fortress/Brest-literatura-Smirnov2.htm С. Смирнов — Брестская крепость — Страница 2]
- ↑ ripo.unibel.by/cvr/vlp/05/print.php?art=3
- ↑ Пионерская организация // [archive.is/NCQLc Великая Отечественная война 1941—1945. Энциклопедия] / под ред. М. М. Козлова. — М.: Советская энциклопедия, 1985. — С. 559—560. — 500 000 экз.
- ↑ [www.trud.ru/article/15-04-2008/128080_geroj_truda_vozvraschaetsja.html Труд: Герой Труда Возвращается]
- ↑ 1 2 [www.infovolga.ru/school/pioner/pioneri_geroi/sos_truda.htm Пионеры-герои социалистического труда]
- ↑ [childcult.rsuh.ru/article.html?id=58610 Леонтьева Светлана Геннадьевна — РГГУ.РУ]
- ↑ С. Г. Леонтьева. [footnote.myxomop.com/pionery/leonteva_disser.pdf Литература пионерской организации: идеология и поэтика] Гл. 2, параграф 5.
- ↑ C. Г. Леонтьева. Жизнеописание пионера-героя: текстовая традиция и ритуальный контекст // «Современная российская мифология». — М.: Изд-во РГГУ, 2005. — С. 89—123.
- ↑ 1 2 3 Ю. Корольков. [www.blokada.otrok.ru/golikov/index.htm Пионеры-герои. Лёня Голиков.] М., 1979. — Глава [www.blokada.otrok.ru/golikov/09.htm «Как Лёня Голиков стал Героем Советского Союза»]
- ↑ [www.hrono.ru/biograf/bio_g/golikov_lenya.html Голиков Лёня] на hrono.ru
- ↑ C. Г. Леонтьева. Суггестивность в массовой пионерской словесности: советские ценности в прагматике текста // Пушкин и Калиостро. Внушение в искусстве и в жизни человека: Материалы конференции. — СПб., 2005. — С. 125—135.
- ↑ [netvoyne.ru/pioneryi/alesha-kuznetsov.html Великая Октябрьская социалистическая революция 1917 года — герой Алеша КУЗНЕЦОВ]
- ↑ [img15.nnm.me/6/7/f/2/5/c1e148389a0708b7fc1a2d2c853.jpg Открытка Вася Курка из серии «Пионеры-герои» (на украинском языке), Киев, 1985 год]
- ↑ [stranakids.ru/deti-geroi-rasskazy-o-geroiakh-vov-1/2/ Рассказ С. Дыхнэ «Вася Курка — снайпер» из книги «Дети-герои», 1985 год]
- ↑ 1 2 3 4 Куценко И.Я. Юные ленинцы Кубани : очерки истории пионерской организации Краснодарского края / И.Я. Куценко, Э.И. Моисеева. — Краснодар: Кн. изд-во, 1972. — С. 25. — (По материалам кружка юных следопытов Новороссийского Дворца пионеров).
- ↑ [mythrevol.narod.ru/rebrova2.html Ретроспективный образ Великой Отечественной войны и мифологизация прошлого]
- ↑ [www.slavakubani.ru/read.php?id=173 Памятники, посвящённые воинам — героям Советского Союза Великой Отечественной войны (Республика Адыгея). Кубанское Казачье Войско]
- ↑ [netvoyne.ru/pioneryi/kirya-baev.html Дети герои гражданской войны — Кирилл Баев]
- ↑ 1 2 [netvoyne.ru/pioneryi/albert-kupsha-marks-krotov-kolya-ryizhov.html Пионеры-герои Великой Войны — Альберт КУПША, Маркс КРОТОВ, Коля РЫЖОВ]
- ↑ [molodguard.ru/heroes918.htm Сайт «Молодая Гвардия». ЕЕ ЗВАЛИ ЛИДА]
- ↑ [molodguard.ru/heroes241.htm Сайт «Молодая Гвардия». ОРЛЯТА (сборник). Илья Туричин ДВЕ БУКВЫ]
- ↑ [netvoyne.ru/pioneryi/lyusya-gerasimenko.html Великая Отечественная война в Минске — пионеры герои Люся ГЕРАСИМЕНКО]
- ↑ [netvoyne.ru/pioneryi/misha-gavrilov.html Миша Гаврилов]
- ↑ [molodguard.ru/heroes1.htm Сайт «Молодая Гвардия». Пионеры-Герои]
- ↑ [netvoyne.ru/pioneryi/sasha-kolesnikov.html Герои-партизаны Второй Мировой Войны — Саша КОЛЕСНИКОВ]
- ↑ [netvoyne.ru/pioneryi/shura-kober-i-vitya-homenko.html Пионеры-герои Шура КОБЕР и Витя ХОМЕНКО]
Ссылки
Официальные советские материалы
- [netvoyne.ru/ Пионеры герои — великие дети войны]
- [molodguard.ru/heroes1.htm «Пионеры Герои»]
- [www.lib.ru/PRIKL/PIONERY/pionger.txt «Пионеры-герои». Очерки]. — Минск: «Юнацтва», 1985. — В библиотеке Максима Мошкова
- [www.sovmusic.ru/english/text.php?fname=pionhero Песня о пионерах-героях]. Музыка А. Пахмутовой, слова Н. Добронравова. 1962. [www.sovmusic.ru/download.php?fname=pionhero Аудиофайлы]
- Давидзон Я. Б. [bibliotekar.ru/rusOrlyata/index.htm Орлята партизанских лесов.] — Киев, Веселка, 1979.
- М.Лезинский, Б.Эскин «Живи, Вилор!» Серия «Юные герои» Издательство «Молодая гвардия», 1983 год
Культурологический анализ постсоветских лет
- [web.archive.org/web/20060619155817/vip.lenta.ru/topic/victory/pioneers.htm Пионеры-герои. Сводный отряд послевоенного советского детства]. Статья Сергея Карамаева
- Леонтьева Светлана Геннадьевна. [footnote.myxomop.com/pionery/leonteva_disser.pdf Литература пионерской организации: идеология и поэтика]. Диссертация на соискание учёной степени кандидата филологических наук. Специальность 10.01.08 — Теория литературы. Текстология. Тверь 2006. (на правах рукописи). Жизнеописаниям пионеров-героев посвящена вторая глава
- Леонтьева Светлана Геннадьевна. [www.strana-oz.ru/?numid=18&article=882 Пионер — всем пример]. Статья содержит подробное описание культа «пионеров-героев»
- Юрий Дружников. [www.unilib.neva.ru/dl/327/Theme_10/Literature/Drujnikov/index.html Доносчик 001, или Вознесение Павлика Морозова] — журналистское расследование, выполненное профессором Калифорнийского университета Юрием Дружниковым. В работе содержатся сведения о формировании культа «пионеров-героев»
- Мария Ремизова. [www.ng.ru/culture/1999-11-12/7_pioner.html Можно ли полюбить пионера-героя] Рецензия на повесть Олега Павлова «Школьники», один из эпизодов которой посвящён культу «пионеров-героев»
Отрывок, характеризующий Пионеры-герои
«Sire, Mon Cousin, Prince d'Ekmuhl, roi de Naples» [Ваше величество, брат мой, принц Экмюльский, король Неаполитанский.] и т.д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись.Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.
Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать – это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.
Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.
Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
