Пиопи I

Фараон Древнего Египта
Усеркара Меренра I Пиопи I VI династия Древнее царство
Фрагмент медной статуи Пиопи I в натуральную величину. Египетский музей, Каир
Хронология	2310 — 2260 гг. до н. э. (50 лет) — по Ю. фон Бекерату 2295 — 2250 гг. до н. э. (55 лет) — по Schneider
Пиопи I на Викискладе

Пиопи I (Пепи I) — фараон Древнего Египта, правивший приблизительно в 2310 — 2260 годах до н. э., из VI династии.

Сын Тети и царицы Ипут, которая по мнению некоторых исследователей была дочерью Униса, последнего фараона предыдущей династии.

Продолжительность правления

Согласно Манефону, Пиопи I, который у того назван Фиосом, правил 53 года. Туринский папирус, вроде как, говорит о 20 годах правления этого фараона. Нужно, однако, отметить, что имена царей VI династии в этом списке сильно повреждены и не читаемы, сохранилась только длительность их правления. Отношение этих периодов правления к фараонам довольно условно и зиждется только на основе порядка следования царей, известного из других списков. Кроме того, принимается во внимание, что Пиопи I одним из тронных имён которого было Мерира, мог быть здесь спутан со своим сыном фараоном Меренра I, которому Туринский список приписывает, вроде как, 44 года правления, что для последнего является явно завышенным сроком. Тут возможны ошибки, как составителей списка, так и последующих копировальщиков, а, возможно, и современных исследователей, пытающихся собрать воедино этот документ, развалившийся на множество мелких частей.

Самая поздняя известная дата правления Пиопи I — год 25-го подсчёта скота, известный из надписи в каменоломнях Хатнуба. Обычно в период Древнего царства этот подсчёт крупного рогатого скота с целью взимания налогов производился раз в два года, но проблема заключается в том, что подсчёт иногда производился и каждый год, а к концу указанного периода, то есть ко времени правления Пиопи I, даже более вероятно, что он проводился один раз в год. Если принять, что подсчёт проходил раз в два года, то царствование Пиопи I длилось не менее 50 лет, что хорошо согласуется с данными Манефона. В любом случае правление этого фараона было никак не менее 25 лет.

Его продолжительное правление стало одним из последних периодов расцвета Египта второй половины Древнего царства. Памятники времени его царствования, большие и малые, рассеяны по всему Египту и служат ярким доказательством, что Пиопи I был полновластным властелином Египта от первых порогов до берегов Средиземного моря и что везде именем его производились работы, имевшие целью увековечить его имя.

Восхождение на престол

Видимо, Пиопи I взошёл на престол очень рано после насильственной смерти своего отца Тети и какое-то время правил под регентством своей матери. Возможно, что между ним и его отцом короткое время царствовал фараон Усеркара, упоминаемый Абидосским списком царей. Может быть, этот Усеркара был вождём заговорщиков, убивших его отца. Вероятно, в борьбе с узурпатором Усеркара Пиопи I и его матери пришлось искать поддержку у провинциальной знати и даже пойти им на уступки, передав часть своих властных полномочий областеначальникам.

Надписи его царствования наглядно отражают растущую независимость и благосостояние областных вельмож, прежде всего, номархов, которые в это время образовывают крупные родовые группы, по своему богатству и престижу конкурировавшие даже с царским домом.

Имена фараона

Тип имени		Иероглифическое написание		Транслитерация — Русскоязычная огласовка — Перевод
«Хорово имя» (как Хор)				mrjj-tȝwj — мери-тауи — «Любимый в Обеих Землях (то есть Нижнем и Верхнем Египте)»
«Небти имя» (как Господин двойного венца)				mrjj-ẖt-Nbtj — мери-хет-Небти — «Возлюбленое тело Двух Владычиц (то есть богинь Нехбет и Уаджит)»
«Золотое имя» (как Золотой Хор)				bjkw-nbw — бику-небу — «Золотые сокола»
«Тронное имя» (как царь Верхнего и Нижнего Египта)				nfr-sȝ-Ḥr — нефер-са-Хор — «С совершенной защитой Хора»
				mrjj-Rˁ — мери-Ра — «Возлюбленный Ра»
«Личное имя» (как сын Ра)				pjpj — Пиопи
				sȝ-Rˁ pjpj — са-Ра пиопи — «Сын Ра Пиопи»
				sȝ-Ḥtḥr-nbt-Jwnt pjpj — са-Хатхор-небет-Иунт пиопи — «Сын Хатхор, господин Гелиополя Пиопи»
				sȝ-Jtm-nb-Jwnw-(sȝ)-Ḥtḥr-nbt-Jwnt pjpj — са-Атум-неб-Иуну-(са)-Хатхор-небет-Иунт пиопи — «Сын Атума, господин Гелиополя, (сын) Хатхор, господин Гелиополя Пиопи»

Военные кампании

Поход на Синайский полуостров

Утвердившись на троне, Пиопи I приступил к завоевательным походам. О военном проникновении египтян на Синайский полуостров при Пиопи I говорят изображение и надпись этого царя, сохранившиеся на скалах в Вади-Магара. На рельефе изображены фараон Пиопи I, совершающий церемонию торжественного бега, а затем сцена триумфа царя над поверженным врагом-азиатом. Надпись, помещенная тут же, гласит:

«Царь Верхнего и Нижнего Египта, Владыка двух диадем, Мерира Мерихет, дарующий жизнь во веки, Хор, любимый в Обеих Землях. Первый случай празднования Сед. Передача поля [земли]. Защита жизни позади его… Благой бог, владыка двух стран, Пиопи, Хор… дарующий всякую жизнь. Великий бог, побеждающий все страны Ментиу».

Эту экспедицию сопровождал военный отряд во главе с несколькими капитанами кораблей, начальниками новобранцев и под общим командованием «начальника войска Ибду, сына начальника воинов Мери-Ра-анх».

Подчинение Нубии

Надпись в области Томаса говорит нам о походе Пиопи I в Нубию, вплоть до второго порога, «для открытия стран Уауата». В Нубии он настолько укрепил свою власть, что местные племена (ирерчет, маджаи, уауат, каау и другие) были обязаны в случае войны выставлять вспомогательные отряды для его армии.

Походы вельможи Уны

Из биографической надписи вельможи Уны, современника Пиопи I, становится известно о военных кампаниях египтян на территории Палестины. Из этой надписи следует, что фараон, мобилизовав воинов по всему Египту, от острова Элефантина до Дельты и усилив их вспомогательными контингентами из Северной Нубии и ливийцев, отправил их под командованием Уны для защиты от набегов бедуинских племён херуиша (букв. «те, кто на песке») Синайского полуострова и пустынных районов Южной Палестины. Поход окончился полным успехом. Ниже приведена победная песня воинов Уны:

Это войско вернулось благополучно,</br> разворотив страну бедуинов.</br> Это войско вернулось благополучно,</br> разорив страну бедуинов.</br> Это войско вернулось благополучно,</br> снеся её крепости.</br> Это войско вернулось благополучно,</br> срубив её смоковницы и виноград.</br> Это войско вернулось благополучно,</br> зажёгши огонь во всех её...</br> Это войско вернулось благополучно,</br> перебив в ней отряды в числе многих десятков тысяч.</br> Это войско вернулось благополучно,</br> [захватив] в ней пленными премногие [отряды].</br> Его величество хвалил меня за это чрезвычайно.

Однако потребовалось ещё пять походов чтобы окончательно покорить непокорные племена азиатов. Во время последнего похода, посадив часть войска на корабли, Уна направился вдоль берега Южной Палестины, и преследовал бедуинов вплоть до Палестинских холмов, расположенных намного севернее страны Хериуша, где он вторгся во владения оседлого населения, возделывающего смоковницы и виноград, и захватил там много пленных. Это подтверждается находкой скарабея эпохи VI династии южнее Иерусалима, в слоях, отвечающих Древнему царству. В отчете Уны сказано, что он достиг «Носа Антилопы», что может соответствовать мысу Кармель.

Всё же военные экспедиции, снаряжённые при Пиопи I в Южную Палестину, не принесли Египту сколько-нибудь заметного влияния в регионе и скорее свидетельствуют о попытках фараона укрепить свои границы, нежели о желании покорить восточные земли.

Расширение торговых отношений

Эти войны имели своей целью укрепить экономическое и политическое господство египтян в соседних странах. Поэтому вполне естественно, что они сопровождались широкой внешней торговлей. Египтяне устанавливают прочные торговые связи с прибрежными городами Сирии и, главным образом, с Библом (егип. Кебен).

О наличии торговых взаимоотношений между Египтом и Библом говорят египетские предметы, найденные в развалинах Библа во время раскопок этого города. Среди этих предметов есть статуэтки и сосуды, с именем фараона Пиопи I, а в Бейрутском музее хранится ныне барельеф, очевидно, также происходящий из Библа. Этот барельеф из белого известняка изображает фараона Пиопи I (правда, возможно, это Пиопи II), приносящего жертву богу и богине. Помещенная тут же надпись содержит эпитеты царя: «любимый Хатхор, владыка Библа». Памятник с именем Пиопи I обнаружен в развалинах древней Эблы — города, вероятно, служившего перевалочным пунктом для торговцев лазуритом.

Большое внимание уделял Пиопи I караванной дороге, ведшей из Коптоса по руслу высохшего потока Вади-Хаммамат к берегу Красного моря, которая имела громадное экономическое и военное значение. По этой дороге в эпоху VI династии шли многочисленные и большие караваны, снаряженные за камнем, за рудой и за другими видами сырья. Эта дорога связывала Египет с побережьем Красного моря, откуда открывались дальнейшие морские пути на Синайский полуостров, в Аравию и в области восточной Африки (Пунт). На скалах Вади-Хаммамата сохранилась надпись, относящаяся ко времени Пиопи I:

«Год после 18-го [счисления], третий месяц 3-го сезона, 27-й день царя Верхнего и Нижнего Египта Мерира [Пиопи I], живущего вечно. Первое празднование торжества Сэд. Царская экспедиция, проведенная начальником всех работ царя, единственным другом, царским строителем, состоящим при Двойном доме Мерирамерптаханх, его сыном, жрецом, херихебом, Мерирамерптаханх, с казначеем бога Ихи, Иху [привезли]. Помощники мастеров: Птахун, Хирхун, Кар… и Нефери, Чечи. Царские знакомцы, начальники строителей: Метенсу, Чечи, Унхи».

Судя по наличию в составе этой экспедиции ряда специалистов строительного дела, экспедиция была снаряжена в Вади-Хаммамат с целью производства каких-либо строительных работ весьма важного военного значения.

Строительные работы

Время правления Пепи I ознаменовалось и значительной архитектурной программой: храмовые комплексы были сооружены по приказу царя в Абидосе, Бубастисе, Дендере, Иераконполе и на острове Элефантина; все эти памятники практически не дошли до нашего времени.

В Дендере в храме царицы неба Хатхор найдена в удалённом помещении надпись, что Пиопи I делал пристройки к этому святилищу, основанному ещё царём Хеопсом. В память об этом событии он носил титул «Возлюбленный Хатхор из Дендеры». Культ фараона Пиопи I поддерживался в этом храме даже на рубеже нашей эры — то есть 2300 лет спустя.

Ещё о царствовании Пепи I известно, что он основал большой город, назвав его своим именем. Лежал он в Среднем Египте, но местоположение его совершенно неизвестно; неизвестно также, не изменилось ли его название в какое-нибудь из нам известных в последующие времена.

В правление Пепи I продолжали разрабатываться хатнубские алебастровые копи, о чём свидетельствует отчёт губернатора Юга, бывшего в то же время «великим владыкой Заячьего нома», исполнявшего там трудное поручение для Пепи. Как уже говорилось, велись работы и в Вади-Хаммаматских каменоломнях.

Большое внимание уделялось и ирригационной системе. Царский строитель Мерирамерптаханх (Маи-Риа-маи-Птах-анхи) в своем жизнеописании повествует, что царь Пиопи I посылал его рыть протоки: один — в Низовье, другой — в срединной части Верхнего Египта. Поскольку до того речь шла о хозяйственных постройках, сооруженных сановником в той же местности Низовья, оба протока были выкопаны скорее всего для сельскохозяйственных нужд, а не для облегчения судоходства. Однако поддержание оросительной системы на должном уровне было возложено не на всё население Египта. Так в льготной грамоте Пиопи I одному при-пирамидному городу запрещено привлекать каких-либо его жителей к копанию некоего водоема.

Упадок царской власти

Несмотря на все эти успехи, царская власть при Пепи I не была уже достаточно прочной. Большинство египтологов считает, что его власть в значительной степени была ограничена влиятельными вельможами и жречеством. Внутренняя нестабильность в государстве была осложнена и заговорами в самом царском дворе. От последних годов правления Пепи сохранилось свидетельство о дворцовом заговоре (при нём тайным судом судили царицу Уретхетес, по-видимому, замешанную в каких-то дворцовых интригах), а также упоминание о двух лжецарях.

О попытках Пиопи I найти среди провинциальной знати поддержку своей пошатнувшейся власти может свидетельствовать факт его женитьбы на двух дочерях номарха 8-го верхнеегипетского (Тинисского) нома Хуа и его жены Некебет. Хотя обе эти жены Пиопи I, получившие одинаковые имена Анхесенпиопи («Живёт она для Пиопи») были не царских кровей, они пользовались огромным влиянием на фараона и стали матерями, одна — Меренра I, другая — Пиопи II Неферкара, впоследствии поочерёдно занявших царский престол. Брат этих двух цариц Джау был назначен верховным сановником — чати (визирем).

Смерть и погребение

Свою пирамиду Пиопи I разместил в Саккара, причём не рядом со ступенчатой пирамидой Джосера в Северном Саккара, где располагались пирамиды его предшественников Униса и Тети, а в нескольких километрах к югу, в Южном Саккара, где уже была построена пирамида Джедкара Исеси. Погребальный комплекс Пиопи I получил название Мен-нефер («Хорошее место»). Он был выстроен недалеко от храма главного бога города Мемфиса Птаха. Постепенно это название перешло, сначала на храм, а потом и на сам город — столицу Древнего царства, по преданию основанный легендарным Менесом и носившим первоначально название Инебу-хедж («Белые стены»). Название Мен-нефер впоследствии было транскрибировано греками как Мемфис, под каким именем этот город и известен в настоящее время.

Ныне пирамида Пиопи I сильно разрушена, ибо её в течение веков использовали как каменоломню; её руины почти ничем не отличаются от окрестных барханов. Добытчикам камня даже удалось через верх добраться до её погребальной камеры. Ширина её основания ныне не превышает 70 м (первоначально основание было около 80 × 80 м), а высота — 12 м. Интересно, что для её постройки использовались блоки уже лежавших в руинах старых мастаб. У пирамиды мегалитический нижний ярус, выстроенный с использованием сложных технологий и примитивная куча щебня вверху. Облицовка имеет многочисленный прямоугольные заплаты — следы ремонта. Храм возле пирамиды также имеет явные признаки древнего ремонта: вместе и без всякой системы собраны блоки из совершенно разного материала — гранита, известняка, алебастра.

Её внутреннее строение повторяет план пирамид Унаса и Тети. Однако, в её сердабе нет ниш. Верхний храм, большая часть кладовых которого сохранилась на двух уровнях, был полностью раскопан, также, как и юго-восточный угол внутреннего массива пирамиды. В конце 80-х годов были открыты две пирамиды цариц.

Несмотря на то, что царский саркофаг был найден разбитым, в небольшом углублении пола в погребальной камере был обнаружен ковчег для каноп, все ещё содержавший один из четырёх сосудов с забальзамированными царскими внутренностями. С этой пирамидой связано одно из наиболее волнующих событий в истории египтологии. В ней впервые были обнаружены «Тексты пирамид». Отдельные части «Текстов пирамид» из этой гробницы хранятся во многих музеях мира.

Статуи Пиопи I

Две медные статуи Пиопи I и его сына Меренра I были найдены в одной из подземных кладовых храма в Иераконополя. Они, предположительно, изображают эти двух представителей царской семьи, символически «растаптывающих ногами Девять Луков», стилизованное представление завоеванных Египтом чужеземных стран. Вместе с этими редкими статуями были найдены статуя фараона Хасехемуи (II династия) и терракотовый львёнок, относящийся к Тинитской эре.

Статуи были разобраны, помещены друг в друга и запечатаны тонким слоем меди с выгравированным именем Пиопи I, «в первый день Юбилея» (праздника Сед). В то время как идентичность изображения более взрослого человека, как фараона Пиопи I не вызывает сомнения, так как доказана надписью, идентичность меньшей статуи изображающей более молодого мужчину остается нерешенной. Самая распространённая гипотеза среди египтологов — то, что спортивным молодым человеком меньшей статуи является его сын Меренра, который был публично объявлен преемником отца по случаю Юбилея. Помещение его медного изображения в изображении его отца как бы отражало непрерывность царской последовательности и переход скипетра фараона от отца к сыну прежде, чем смерть фараона могла вызвать династический раскол.

Однако, существует предложение, что меньшая статуя изображает более юного Пиопи I, возродившего свои силы в ходе празднования церемонии Юбилея.

Источники

• [www.lah.ru/fotoarh/megalit/afrika/egypt/saqqara/saq-pepi1.htm Пирамида Пиопи I]
• [ru-egypt.com/sources/avtobiografija_uny Жизнеописание вельможи Уны]
• История Древнего Востока. Зарождение древнейших классовых обществ и первые очаги рабовладельческой цивилизации. Часть 2. Передняя Азия. Египет / Под редакцией Г. М. Бонгард-Левина. — М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1988. — 623 с. — 25 000 экз.
• Авдиев В. И. [annals.xlegio.ru/egipet/avdiev/avdiev.htm Военная история древнего Египта]. — М.: Издательство «Советская наука», 1948. — Т. 1. Возникновение и развитие завоевательной политики до эпохи крупных войн XVI—XV вв. до х. э. — 240 с.
• [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/1.htm Древний Восток и античность]. // [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/0.htm Правители Мира. Хронологическо-генеалогические таблицы по всемирной истории в 4 тт.] / Автор-составитель В. В. Эрлихман. — Т. 1.

VI династия
Предшественник: Усеркара	фараон Египта ок. 2335 — 2285 до н. э.	Преемник: Меренра I

Отрывок, характеризующий Пиопи I

Ростов, обходя взглядом Денисова, стал застегивать куртку, подстегнул саблю и надел фуражку.
– Я тебе говог'ю, чтоб был кошелек, – кричал Денисов, тряся за плечи денщика и толкая его об стену.
– Денисов, оставь его; я знаю кто взял, – сказал Ростов, подходя к двери и не поднимая глаз.
Денисов остановился, подумал и, видимо поняв то, на что намекал Ростов, схватил его за руку.
– Вздог'! – закричал он так, что жилы, как веревки, надулись у него на шее и лбу. – Я тебе говог'ю, ты с ума сошел, я этого не позволю. Кошелек здесь; спущу шкуг`у с этого мег`завца, и будет здесь.
– Я знаю, кто взял, – повторил Ростов дрожащим голосом и пошел к двери.
– А я тебе говог'ю, не смей этого делать, – закричал Денисов, бросаясь к юнкеру, чтоб удержать его.
Но Ростов вырвал свою руку и с такою злобой, как будто Денисов был величайший враг его, прямо и твердо устремил на него глаза.
– Ты понимаешь ли, что говоришь? – сказал он дрожащим голосом, – кроме меня никого не было в комнате. Стало быть, ежели не то, так…
Он не мог договорить и выбежал из комнаты.
– Ах, чог'т с тобой и со всеми, – были последние слова, которые слышал Ростов.
Ростов пришел на квартиру Телянина.
– Барина дома нет, в штаб уехали, – сказал ему денщик Телянина. – Или что случилось? – прибавил денщик, удивляясь на расстроенное лицо юнкера.
– Нет, ничего.
– Немного не застали, – сказал денщик.
Штаб находился в трех верстах от Зальценека. Ростов, не заходя домой, взял лошадь и поехал в штаб. В деревне, занимаемой штабом, был трактир, посещаемый офицерами. Ростов приехал в трактир; у крыльца он увидал лошадь Телянина.
Во второй комнате трактира сидел поручик за блюдом сосисок и бутылкою вина.
– А, и вы заехали, юноша, – сказал он, улыбаясь и высоко поднимая брови.
– Да, – сказал Ростов, как будто выговорить это слово стоило большого труда, и сел за соседний стол.
Оба молчали; в комнате сидели два немца и один русский офицер. Все молчали, и слышались звуки ножей о тарелки и чавканье поручика. Когда Телянин кончил завтрак, он вынул из кармана двойной кошелек, изогнутыми кверху маленькими белыми пальцами раздвинул кольца, достал золотой и, приподняв брови, отдал деньги слуге.
– Пожалуйста, поскорее, – сказал он.
Золотой был новый. Ростов встал и подошел к Телянину.
– Позвольте посмотреть мне кошелек, – сказал он тихим, чуть слышным голосом.
С бегающими глазами, но всё поднятыми бровями Телянин подал кошелек.
– Да, хорошенький кошелек… Да… да… – сказал он и вдруг побледнел. – Посмотрите, юноша, – прибавил он.
Ростов взял в руки кошелек и посмотрел и на него, и на деньги, которые были в нем, и на Телянина. Поручик оглядывался кругом, по своей привычке и, казалось, вдруг стал очень весел.
– Коли будем в Вене, всё там оставлю, а теперь и девать некуда в этих дрянных городишках, – сказал он. – Ну, давайте, юноша, я пойду.
Ростов молчал.
– А вы что ж? тоже позавтракать? Порядочно кормят, – продолжал Телянин. – Давайте же.
Он протянул руку и взялся за кошелек. Ростов выпустил его. Телянин взял кошелек и стал опускать его в карман рейтуз, и брови его небрежно поднялись, а рот слегка раскрылся, как будто он говорил: «да, да, кладу в карман свой кошелек, и это очень просто, и никому до этого дела нет».
– Ну, что, юноша? – сказал он, вздохнув и из под приподнятых бровей взглянув в глаза Ростова. Какой то свет глаз с быстротою электрической искры перебежал из глаз Телянина в глаза Ростова и обратно, обратно и обратно, всё в одно мгновение.
– Подите сюда, – проговорил Ростов, хватая Телянина за руку. Он почти притащил его к окну. – Это деньги Денисова, вы их взяли… – прошептал он ему над ухом.
– Что?… Что?… Как вы смеете? Что?… – проговорил Телянин.
Но эти слова звучали жалобным, отчаянным криком и мольбой о прощении. Как только Ростов услыхал этот звук голоса, с души его свалился огромный камень сомнения. Он почувствовал радость и в то же мгновение ему стало жалко несчастного, стоявшего перед ним человека; но надо было до конца довести начатое дело.
– Здесь люди Бог знает что могут подумать, – бормотал Телянин, схватывая фуражку и направляясь в небольшую пустую комнату, – надо объясниться…
– Я это знаю, и я это докажу, – сказал Ростов.
– Я…
Испуганное, бледное лицо Телянина начало дрожать всеми мускулами; глаза всё так же бегали, но где то внизу, не поднимаясь до лица Ростова, и послышались всхлипыванья.
– Граф!… не губите молодого человека… вот эти несчастные деньги, возьмите их… – Он бросил их на стол. – У меня отец старик, мать!…
Ростов взял деньги, избегая взгляда Телянина, и, не говоря ни слова, пошел из комнаты. Но у двери он остановился и вернулся назад. – Боже мой, – сказал он со слезами на глазах, – как вы могли это сделать?
– Граф, – сказал Телянин, приближаясь к юнкеру.
– Не трогайте меня, – проговорил Ростов, отстраняясь. – Ежели вам нужда, возьмите эти деньги. – Он швырнул ему кошелек и выбежал из трактира.


Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.
– А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица.
Штаб ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался.
– Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так…
– Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня, – перебил штаб ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. – Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл…
– Я не виноват, что разговор зашел при других офицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу… так пусть даст мне удовлетворение…
– Это всё хорошо, никто не думает, что вы трус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что нибудь, чтобы юнкер требовал удовлетворения у полкового командира?
Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой.
– Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил.
– Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.
– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.
– Ни за что! – крикнул Ростов.
– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?
Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.
– Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!
И штаб ротмистр встал и отвернулся от Ростова.
– Пг'авда, чог'т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г'остов! Ну!
Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.
– Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?…
– Вот это так, граф, – поворачиваясь, крикнул штаб ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу.
– Я тебе говог'ю, – закричал Денисов, – он малый славный.
– Так то лучше, граф, – повторил штаб ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. – Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да с.
– Господа, всё сделаю, никто от меня слова не услышит, – умоляющим голосом проговорил Ростов, – но извиняться не могу, ей Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить?
Денисов засмеялся.
– Вам же хуже. Богданыч злопамятен, поплатитесь за упрямство, – сказал Кирстен.
– Ей Богу, не упрямство! Я не могу вам описать, какое чувство, не могу…
– Ну, ваша воля, – сказал штаб ротмистр. – Что ж, мерзавец то этот куда делся? – спросил он у Денисова.
– Сказался больным, завтг'а велено пг'иказом исключить, – проговорил Денисов.
– Это болезнь, иначе нельзя объяснить, – сказал штаб ротмистр.
– Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся он мне на глаза – убью! – кровожадно прокричал Денисов.
В комнату вошел Жерков.
– Ты как? – обратились вдруг офицеры к вошедшему.
– Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем.
– Врешь!
– Сам видел.
– Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?
– Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал?
– Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани?
– Тут, брат, у нас, такая каша второй день.
Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.
– Поход, господа!
– Ну, и слава Богу, засиделись.


Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.