Пипин Короткий

Пипин Короткий лат. Pippinus Brevis, фр. Pepin le Bref<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Пипин Короткий (плод художественного воображения Нового времени).</td></tr>
король франков
ноябрь 751 — 24 сентября 768
Коронация:	1-й раз: май 752, Суассон 2-й раз: 28 июля 754 года, Сен-Дени
Предшественник:	Хильдерик III
Преемник:	Карл Великий Карломан
майордом франков
22 октября 741 — ноябрь 751
Предшественник:	Карл Мартелл
Преемник:	должность упразднена
Рождение:	714(0714) Жюпилл
Смерть:	24 сентября 768(0768-09-24) Сен-Дени
Место погребения:	аббатство Сен-Дени, Париж, Франция
Род:	Каролинги
Отец:	Карл Мартелл
Мать:	Хродтруда
Супруга:	Бертрада Лаонская
Дети:	сыновья: Карл Великий, Карломан, Пипин дочери: Ротхайда, Аделаида, Гертруда, Гиль, Гизела, Берта

Пипи́н III Коро́ткий (лат. Pippinus Brevis, фр. Pépin le Bref; 714, Жюпилл — 24 сентября 768, Сен-Дени) — майордом франков в 741—751 годах, а затем и король франков с 751 года. Младший сын Карла Мартелла и Ротруды. Первый король из династии Каролингов. Отец Карла Великого.

Биография

Первые годы правления

По разделу с братом Карломаном отцовского наследства получил большую часть Нейстрии, Бургундию, Прованс и довольно гипотетический контроль над Аквитанией.

Едва Карл Мартелл был погребён в аббатстве Сен-Дени, как начались смуты и войны. Кровный брат королей Грифон, находившийся под влиянием своей матери Свангильды, овладел Ланом и потребовал себе равной доли с братьями. Карломан и Пипин пошли на него войной, отняли то немногое, что он получил по воле отца, и заключили Грифона в Арденнский замок.

Вслед за тем братья должны были вести тяжёлую войну против отпавших от них аквитанцев, баварцев и алеманнов. В 742 году они выступили в поход против аквитанского герцога Гунольда, опустошили страну к югу от Луары, разрушили Лош, но тщетно пытались завладеть Буржем. Оттуда они пошли в Алеманнию и дошли до берегов Дуная, повсюду требуя дани и заложников. Так как враги обвиняли сыновей Мартелла в том, что они отняли власть у законной династии, Пипин и Карломан в 742 году возвели на престол одного из Меровингов, Хильдерика III, не дав ему, впрочем, никакой реальной власти.

Поход в Баварию

После этого в 743 году братья двинулись против баварского герцога Одилона. Позиция, избранная Одилоном на Лехе, прикрытая рвами, болотами, была чрезвычайно сильна. Однако герцог испугался приготовлений франков и запросил мира. Пипин и Карломан отвергли все его предложения, ворвались в лагерь баварцев через болото, разбили их наголову и преследовали до Инна. Перед этим решительным сражением папский посланник, которого Одилон уговорил быть посредником, требовал прекращения военных действий. После сражения Пипин с насмешкой сказал ему, что по исходу войны можно видеть, чьё дело Бог считает правым. Пятьдесят два дня франки грабили и разоряли землю баварцев, пока восстание аквитанских герцогов Гунольда и Гаттона не заставило их возвратиться. Одилон был увезён в плен за Рейн, но в следующем году Карломан и Пипин возвратили ему герцогство.

Поход в Аквитанию

Воспользовавшись тем, что военные силы франков были отвлечены в Баварии, Гунольд вторгся в Нейстрию и сжег Шартр. Но едва Карломан и Пипин двинули против него свои войска, аквитанцы, испытав поражение, присягнули им в верности. Аквитанские герцоги вскоре поссорились между собой, и Гунольд, ослепив брата, завладел всем герцогством. Мучимый угрызениями совести, он вскоре передал герцогство сыну Вайфару и постригся в монахи, удалившись в монастырь на острове Ре. Всю северную часть Аквитании Пипин присоединил к своим владениям. Вслед за тем нападение саксов и новое восстание алеманнов отвлекло братьев на восток.

Походы против алеманнов и саксов

В 744 году Карломан возглавил войну против саксов, а Пипин выступил против алеманнов. Упорная война продолжалась три года. Наконец, в 746 году Карломан вторгся в Алеманию, вступил с восставшими в переговоры и с помощью измены взял всю их армию в плен. Герцог Теобальд был захвачен и приговорен к смерти. Вслед за тем в Каништатте Карломан велел тысячами убивать его приверженцев. Вся Алемания была опустошена, уцелевшие жители принуждены платить дань и давать войско победителям. Часть земель была конфискована, а покоренная область разделена на два округа, управление которыми было поручено графам. Но после всех этих злодеяний власть перестала привлекать Карломана. В 747 году он передал управление государством брату и постригся в монахи.

В этом же году саксы нарушили клятву верности, данную брату Пипина, Карломану, и снова возмутились. Пипин в союзе с вождями вендов и фризов выступил против них. Саксы подверглись разгрому и покорились, обещая и впредь платить дань, которую на них когда-то наложил Хлотарь I и которую в своё время отменил Дагоберт I, а именно — 500 коров ежегодно. Большинство покорённых саксов приняло крещение.

Мятеж Грифона

Пипин, оставшийся один во главе управления, возвратил свободу своему сводному брату Грифону и дал ему несколько графств. В 748 году Грифон, не желая быть в подчинении у своего брата Пипина, хотя он жил у него в почете, собрав войско, убежал в Саксонию и там, окружив себя саксами, заперся в местечке, называемом Оргейм. Пипин же отправился с войском франков через Тюрингию и, борясь против замыслов брата, вторгся в Саксонию. Однако сражения между ними не произошло, и они разошлись миролюбиво.

В 748 году, узнав, что баварский герцог Одилон умер, Грифон, не доверяя саксам, ушёл в Баварию и при помощи войск, которые к нему стекались из Франкского государства, покорил своей власти самое герцогство, захватив Тассилона и его мать Гильтруду, сестру Пипина, и заключил их в темницу.

Алеманнский герцог Ланфрид немедленно поддержал этот мятеж. Когда слух о том дошёл до Пипина, он в 749 году отправился в Баварию с огромным войском, дошёл до берегов Инна, восстановил Тассилона на герцогстве, а Ланфрида и Грифона взял в плен. После этого Алемания стала управляться франкскими уполномоченными.

Пипин снова простил брата и дал ему обширное герцогство со столицей в городе Ле-Ман. Это владение, состоявшее из 12 графств, являлось форпостом против Бретани. Грифон, однако, не успокоился: он бежал в Аквитанию к Вайфару и стал плести интриги против Пипина, но был убит в 753 году, когда попытался пробраться в Италию.

Таким образом, к 750 году все смуты были преодолены, и государство франков вновь сплотилось под властью одного правителя.

Пипин провозглашается королём

Пипин воспользовался ситуацией, чтобы занять престол. В 750 году он отправил к папе Захарию посольство, с поручением спросить у него: справедлива ли такая система управления, при которой королём называется тот, кто не пользуется королевской властью? Захарий отвечал на это, что королём должен быть тот, кому принадлежит королевская власть и, дав своё полномочие, повелел поставить Пипина королём. После возвращения посольства, в ноябре 751 года Пипин созвал в Суассоне общее собрание франков, которое избрало его королём. Хильдерик III, постриженный в монахи, отправился в Сен-Бертенский монастырь, а Пипин в мае 752 года торжественно был коронован и помазан на царствие архиепископом Майнца Бонифацием.

В 753 году саксы нарушили клятву верности Пипину и, по своему обыкновению, восстали против него. Король Пипин с большим войском вновь пересёк Рейн и вторгся в Саксонию, и хотя саксы упорно сопротивлялись ему, однако же смирились после поражения, а он дошёл до места, называемого Рими (ныне Ремен, близ Миндена), на берегах Везера. Возможно, что около этого времени среди саксов началась миссионерская деятельность франков. Саксы стали платить гораздо более тяжёлую дань, чем прежде.

Войны с лангобардами

Папа Стефан просит Пипина выступить против лангобардов

Между тем лангобардский король Айстульф вступил в Римский дукат и в июне 752 года начал угрожать Риму. Папа Стефан III, занявший место умершего Захария I, обратился за помощью к королю франков и даже сам, в конце 753 года, предпринял поездку во Франкское королевство для переговоров с Пипином. За сто миль до замка Понтиона (департамент Марна), где находился тогда двор, папу встретил старший сын Пипина Карл, тогда ещё мальчик.

6 января 754 года состоялась торжественная встреча в Понтионе. Пипин сам встретил папу в трёх милях от города, сошёл с коня, встал перед Стефаном на колени, а потом взял за узду его лошадь и некоторое время вёл её, исполняя обязанности конюха. В Понтионе папа и король уединились в молельню, и здесь роли их поменялись. Стефан, одетый в сермягу, посыпав голову пеплом, встал перед Пипином на колени и молил его начать войну против лангобардов. Пипин торжественно поклялся исполнить его желание и возвратить папе все земли, отобранные у него Айстульфом. Но прежде чем была исполнена эта статья соглашения, папа со своей стороны оказал громадную услугу новой династии: 28 июля 754 года в церкви Сен-Дени была проведена вторая церемония коронации, в ходе которой был свершён обряд миропомазания над Пипином и его сыновьями Карлом и Карломаном. При этом папа под страхом отлучения заповедал вельможам и народу избирать себе королей только из этой освящённой Церковью фамилии. С другой стороны, Пипин дал торжественную клятву за себя и своё потомство заботиться о Церкви и блюсти её интересы.

В том же 754 году Бонифаций, архиепископ майнцский, проповедуя христианство в Фризии, был убит язычниками и принял мученический венец.

Первый поход против лангобардов

Желание Пипина начать войну в Италии поначалу сильно не понравилось франкским вельможам, но, в конце концов, они должны были уступить его доводам. Уже франкское войско, среди которого находился и папа, шло походом в Италию, когда Пипин отправил посольство к Айстульфу, предлагая ему без пролития крови отказаться от занятых областей. И сам папа просил о том же лангобардского короля, обещая выдать ему сумму в 12 тысяч солидов за возвращение занятых мест. Но Айстульф не хотел и слышать об отступлении.

В июне 754 года франки вступили в альпийские проходы и нанесли Айстульфу сильнейшее поражение в горной теснине. В этой битве Айстульф потерял почти всю свою армию и сам едва сумел бежать через горы; он вернулся в Павию лишь с горсткой людей. Разбитые лангобарды были осаждены в Павии. Вскоре Айстульф принужден был принять все требования Пипина. По заключенному с франкским королём договору он обязался уступить папе Равенну и другие недавно занятые города, сделать удовлетворение Святой Церкви и признать свою зависимость от франкского короля. Он дал клятву в исполнении заключенного договора, выдал заложников и, наконец, выплатил Пипину и его приближенным значительные суммы. Пипин удалился из Италии в декабре 754 года, а папа, с немалым отрядом франков, с торжеством вступил в Рим.

Второй поход против лангобардов

По удалении короля Пипина, папа Стефан III стал ждать уполномоченных от лангобардского короля, с которыми он должен был договориться о передаче городов. Но Айстульф 1 января 756 года со всем своим народом вторгся в Римский дукат и осадил Рим. Папа вновь обратился за помощью к франкскому королю.

Пипин вместе со своим племянником герцогом баварцев Тассилоном ещё раз вторгся в Италию. Узнав о приближении франков, Айстульф вышел им навстречу к Альпам, но не устоял против сильного натиска и снова отступил к Павии. Находясь в тесной осаде, он обратился к Пипину с просьбой о мирных переговорах и заявил согласие принести полное удовлетворение как за нарушение договора, так и за ущерб, нанесённый Церкви. Само собой разумеется, на него возложено было обязательство в точности исполнить прежний договор и, кроме того, выдать Пипину и его воинам треть всех сокровищ, собранных в Павии. Лангобардское королевство признало зависимость от Пипина и обязалось выплачивать ежегодную дань.

Пипин воюет с арабами и саксами

Последние годы жизни Пипина были посвящены завоеванию Аквитании. Население Септимании примирилось с мусульманским игом. Пипин же мог рассчитывать лишь на покинувших Пиренейский полуостров вестготов, чтобы подчинить себе эти земли, которые хотели бы получить и аквитанцы, искавшие выход к Средиземному морю (рейд Вайфара на Нарбонн в 751 году ясно свидетельствует об этом).

Ещё в 752 году франки пришли на помощь вестготским графам в южной Галлии и изгнали арабов из городов Нима, Магелона, Агда и Безье, где король поручил графские функции готам, которые помогли ему занять эти города. Но ему не удалось взять Нарбонн, главный опорный пункт мусульманских сил. Пипин оставил перед городом войска и три года держал город в осаде, пока, наконец, жители не перебили арабский гарнизон и не отворили франкам ворота.

В 759 году Септимания была окончательно покорена, и границы Франкского государства расширились до Средиземного моря и восточных Пиренеев. Пипин торжественно обещал жителям этих мест, что вестготские законы останутся в силе. После этого он приступил к покорению непосредственно Аквитании.

В 758 году король Пипин вторгся с войском в Саксонию, хотя саксы мужественно сопротивлялись и оборонялись в своих укреплениях, но он, разгромив их в нескольких стычках, принудил дать обещание полностью подчиниться его воле. Теперь саксы, помимо предыдущей дани, должны были присылать ежегодно 300 лошадей. Заключив такой договор и, по саксонскому обычаю, подтвердив клятвою для большего обязательства, Пипин возвратился в Галлию вместе с войском.

Войны в Аквитании

Начало военных действий

В 760 году Пипин потребовал у Вайфара, чтобы он возвратил франкским церквам их имения, находившиеся в Аквитании, выплатил вергельд за кровь готов, которых он незадолго до этого незаконно убил, и выдал тех франков, которые бежали к нему. Вайфар отказался выполнить эти условия, и Пипин начал против него войну. Франки перешли через Луару и продвинулись до Клермона. Вайфар, чтобы оттянуть время, объявил, что согласен исполнить требования Пипина и, в подтверждение своих слов, даже выдал двух знатнейших вельмож в заложники.

Но после этого Вайфар, в союзе с графом Буржа Унибертом и графом Оверни Бладином, снова начал наступление и опустошил окрестности Шалона-на-Соне и Отена. Они сожгли даже королевскую виллу Майлли (Mailly, деп. Сона и Луара). Затем, нагруженные добычей, пошли домой, и не было никого, кто бы смог их остановить.

В 761 году Пипин мобилизовал свою армию, особо позаботившись о кавалерии. Она заняла к тому времени настолько важное место в организации вооружённых сил, что с этого года пришлось заменить мартовские сроки мобилизации («мартовские поля»), унаследованные от античного Рима, где в армии преобладала пехота, на майские сроки («майские поля»), с целью лучшего обеспечения коней фуражом. Пипин повёл армию вверх по долине Луары в Труа, а оттуда, через Оксер, к городу Невер, где пересек Луару и взял крепость Бурбон. Найденные там люди Вайфара были взяты в плен. Он опустошил большую часть Аквитании, продвинулся со всей своей армией до Оверни, захватил Кантилу, взял и сжег Клермон. Великое множество мужчин, женщин и детей погибло в огне. Граф Бладин Овернский был взят в плен и закован в цепи. Некоторые города сдались победителю добровольно, и в особенности укрепления жителей Оверни, которые более других страдали от войны. Король же, предав огню и мечу все, что лежало вне укреплений, и дойдя до Лиможа, возвратился домой. В этой экспедиции короля сопровождал сын Карл.

Взятие Буржа

В 762 году Пипин отправился со всей франкской армией к Буржу, столице Аквитании, и разграбил все окрестности вокруг города. Затем он окружил город валом с осадными машинами и всевозможными орудиями войны, так что никто не мог ни бежать из города, ни проникнуть в него. В конце концов он взял город после кровопролитного штурма, в ходе которого городские стены были разрушены. Граф Униберт и те гасконцы, которых он смог там найти, присягнули ему в верности и были зачислены в его войско; их жены и дети были отправлены во Франкское государство. Затем Пипин приказал восстановить стены Буржа и оставил город на попечение своих графов.

После этого франкское войско подошло к крепости Туар и разбило лагерь вокруг неё. Крепость сдалась с необычной поспешностью и впоследствии была сожжена. Он взял с собой во Франкское государство всех гасконцев, которых нашёл там, вместе с самим графом.

Король Пипин все более и более усиливал свои позиции в Аквитании, тогда как власть Вайфара слабела с каждым днем. Однако Вайфар не сдавался и продолжал устраивать тайные заговоры против Пипина. Он послал своего двоюродного брата, графа Мантиона, вместе с другими графами в Нарбонн, чтобы захватить и перебить гарнизон, посланный туда королём. И так случилось, что графы Австральд и Галеманий со своей свитой находились на пути домой, когда граф Мантион напал на них. Произошла жестокая схватка, но франкским графам удалось убить Мантиона и всех его соратников; лишь немногим удалось бежать. Франки же продолжили свой путь домой, с большой добычей и множеством лошадей и другого добра.

Воспользовавшись войной между франками и гасконцами, граф Хильпинг Овернский собрал в своей округе войско и совершил с ним набег на область Лиона и королевство Бургундия. Против него, вместе со своими людьми, выступили графы Адалард Шалонский и Австральд. В ходе жестокой сечи на берегах Луары граф Хильпинг был убит, а его войско рассеяно, лишь немногим удалось бежать через леса и болота. Граф Пуатье Амманугий, который пошёл было грабить Турень, был убит людьми Вульфарда, аббата монастыря блаженного Мартина, и многие из его спутников также были убиты вместе с ним.

Тем временем Ремистан, дядя Вайфара, пришёл к королю Пипину и поклялся ему, что будет верен королю и его сыновьям. Поэтому Пипин принял его под своё покровительство и сделал ему богатые подарки золотом, серебром, дорогой одеждой, лошадьми и оружием. Пипин распорядился полностью восстановить крепость в окрестностях Буржа, известную как Аржантен, и пожаловал её вместе с половиной округа Буржа Ремистану, надеясь на его помощь в борьбе с Вайфаром. Вайфар же приказал разрушить в своей стране укрепления всех городов и замков, чтобы враги нигде не могли занять крепкой позиции. Были разрушены Пуатье, Лимож, Санс, Перигё, Ангулем и много других городов и укрепленных мест. Пипин позднее восстановил их и разместил там свои гарнизоны.

Победа в битве при Иссодуне

В 763 году Пипин, собрав отовсюду войска, опять вторгся в Аквитанию и, опустошая огнём и мечом все, что лежало вне укреплений, подошёл к Лиможу. Все королевские виллы, принадлежавшие Вайфару, он приказал сжечь. Большая часть этой округи была разграблена, виноградники вырублены, а монастыри опустели. При Иссодуне (Issoudun, Крес или, возможно Иссуден, Коррез) франки сразились с аквитанцами и полностью их разгромили. Вайфар бежал, король снарядил за ним погоню, но из-за наступившей ночи тому удалось скрыться. В этой битве пал граф Бладин Овернский, который ранее был пленён королём, но сумел бежать к Вайфару. По удалении Пипина из Аквитании Вайфар послал к нему послов, умоляя его вернуть Бурж и другие аквитанские города, которые король взял у него, а после этого он обещал покориться. Пипин отверг это предложение.

Тассилон III, герцог Баварии, коварно притворившись больным, воротился из этой экспедиции домой, с твердым намерением отложиться от франкского короля, хотя совсем недавно, в 757 году он поклялся над гробами св. Дионисия, св. Мартина и св. Германа сохранять верность до конца дней жизни как самому королю Пипину, так и его детям, Карлу и Карломану. Равным образом поклялись и все вельможи, и старейшины из баварцев.

В 766 году Пипин вновь отправился в Аквитанию и прошёл её всю, до города Ажена, и опустошил её. Население и знатные люди Аквитании всё более склонялись на его сторону и приносили клятвы верности. Таким образом вся северная часть Аквитании покорилась ему и он возвратился домой, пройдя через области Перигё и Ангулема и разместив в этих городах свои гарнизоны.

Взятие Тулузы

На следующий 767 год Пипин опять созвал всеобщее франкское ополчение и направился через окрестности Труа и город Оксер к крепости Гордон. Направившись через Нарбонну, Пипин взял приступом Тулузу и покорил Альбиензийский и Гавульдонский округ. Раз и навсегда решив покончить с Вайфаром и чтобы быть поближе к театру военных действий, он вместе с королевой Бертрадой переехал в Бурж и расположился там в только что построенной резиденции. Оставив королеву Бертраду в Бурже, почти в конце лета король отправился в погоню за Вайфаром. Придя к Гаронне, он овладел многими крепостями, скалами и пещерами, в которых защищалась многочисленная неприятельская армия; главными из завоёванных мест были Скоралиа, Торинна и Петроция. Но Пипин так и не смог поймать Вайфара и, поскольку уже наступила зима, вернулся со своей армией в Бурж.

Между тем, Ремистан нарушил клятву верности, данную им королю Пипину и вернулся к Вайфару. Ремистан напал на оставленные королём в городах гарнизоны. Он опустошил районы Берри и Лиможа, ранее захваченные королём, причём столь успешно, что не осталось ни одного крестьянина, чтобы возделывать поля и виноградники.

Убийство Вайфара

В середине февраля 768 года Пипин послал часть своих герцогов и графов схватить Ремистана, а сам вместе с главными силами армии опять выступил для поимки Вайфара. Он очень быстро подошёл к Сенту, первой цели на своем пути. Узнав об этом, Вайфар, как обычно, бежал, но королю удалось захватить мать, сестру и племянников герцога Вайфара. Отряду, посланному на поимку Ремистана, удалось схватить как его самого, так и его жену, и доставить их связанными к королю. Король приказал повесить Ремистана в Бурже. Затем король Пипин совершил поездку к Гаронне, где к нему явился Эровин с другой сестрой Вайфара, в местечке, называемом Монтес, и сдался в плен. Затем перед ним предстали баски, живущие по ту сторону реки. Они выдали заложников и поклялись оставаться впредь верными королю и его сыновьям. И многие другие сторонники Вайфара пришли и покорились его власти, а король Пипин великодушно принял их присягу.

Пипин разослал для поимки Вайфара четыре отряда своих графов. Но тем временем Вайфар, герцог Аквитании, был убит своими же приближенными, как говорят — с молчаливого согласия короля. Теперь король Пипин установил свою власть над всей Аквитанией. Но Баварию Пипину покорить не удалось: под управлением Тассилона она стала совершенно независимой от короля франков.

Внутренняя политика

Особое внимание Пипин обращал на церковные дела: он стремился поднять нравственный уровень духовенства, собирал соборы, издавал капитулярии по церковным делам. Пипин распространил церковные реформы Карломана на всё королевство и, скорее всего, в 756 году ввёл принцип десятины, то есть выплаты каждым жителем королевства десятой части своих доходов в пользу церкви. Он продолжил начатую Карлом Мартеллом раздачу военным людям земли церковных учреждений; за церковью оставалось только верховное право собственности и в её пользу шла известная часть доходов с земли. Не только в области религии, но и в сфере управления делами страны Пипин подготовил почву для установления более разумных порядков. Столкнувшись, например, с хаосом в денежном обращении, связанным с небывалым успехом серебряных монеток — фальшивых сцеаттас, нахлынувших с северных окраин государства, и с бурным развитием монетных мастерских, находившихся в руках графов, епископов и аббатов, чья деятельность вышла из под контроля меровингских королей, он решил установить королевскую монополию и упорядочить чеканку серебряных денье, потребовав, чтобы на монетах была его монограмма и чтобы из римского фунта выделывалось 288 денье (то есть 24 су на фунт и 12 денье по 1,22 грамма серебра на су). Безусловно, королевский контроль за эмиссией и обращением денег стал возможен лишь благодаря твёрдости, с какой Пипин держал в руках местную администрацию, возложенную на способных и верных графов, а также благодаря реорганизации центрального управления.

Международный авторитет Пипина стал к тому времени огромным. Пипин решил ещё в 757 году завязать особые отношения с императором Византии Константином V, в результате чего создались условия для того, чтобы с 757 по 767 годы между двумя дворами состоялся обмен делегациями с богатыми подарками и обсуждался даже проект женитьбы сына императора на дочери Пипина Гизеле. Зимой 767/768 года Пипин принял в Меце посла Аль-Мансура, аббасидского халифа Багдада. Правда, цели этого посольства не вполне ясны.

Пипин правил Франкским государством 10 лет как майордом и 17 лет как король; он умер от водянки 24 сентября 768 года. Почувствовав приближение смерти, он созвал духовенство и вельмож в Сен-Дени и разделил королевство между двумя своими сыновьями от Бертрады, Карлом и Карломаном.

Семья

Жена и дети

• с 743/744 г. — Бертрада Лаонская (Bertrada of Laon; ок. 720—783), получившая прозвище «Берта — Большая нога».
  • Ротхайда (ок. 744 — ?) — похоронена в церкви Св. Арнульфа в Меце.
  • Аделаида (ок. 746/759 — 12 мая ?) — похоронена в церкви Св. Арнульфа в Меце.
  • Карл Великий (742/747/748 — 814).
  • Гертруда (ок. 748 — ?).
  • Карломан (751—771).
  • Гиль (ок. 755 — ?).
  • Пипин (756/758 — 762).
  • Гизела (757—811).
  • Берта

Предки

Пипин Короткий — предки

Арнульф Мецский               Анзегизель                       Дода Мецская               Пипин Геристальский                             Пипин Ланденский               Бегга Анденская                       Итта               Карл Мартелл                                   Альпаида                             Пипин Короткий                                         Святой Лиутвин (возможно)                             Хродтруда                                 </center>

В массовой культуре

В литературе

• Александр Дюма. Пипин Короткий (рассказ; 1842 год)

Литература

• [www.vostlit.info/Texts/rus4/ContFredegar/frametext.htm Продолжатели Фредегара]
• Лебек С. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Article/lebek_prfrank.php Происхождение франков. V—IX века] / Перевод В. Павлова. — М.: Скарабей, 1993. — Т. 1. — 352 с. — (Новая история средневековой Франции). — 50 000 экз. — ISBN 5-86507-001-0.
• [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/5.htm Западная Европа]. // [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/0.htm Правители Мира. Хронологическо-генеалогические таблицы по всемирной истории в 4 тт.] / Автор-составитель В. В. Эрлихман. — Т. 2.

Ссылки

• Пипин // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Пипин Короткий

Среди тех ничтожно мелких, искусственных интересов, которые связывали это общество, попало простое чувство стремления красивых и здоровых молодых мужчины и женщины друг к другу. И это человеческое чувство подавило всё и парило над всем их искусственным лепетом. Шутки были невеселы, новости неинтересны, оживление – очевидно поддельно. Не только они, но лакеи, служившие за столом, казалось, чувствовали то же и забывали порядки службы, заглядываясь на красавицу Элен с ее сияющим лицом и на красное, толстое, счастливое и беспокойное лицо Пьера. Казалось, и огни свечей сосредоточены были только на этих двух счастливых лицах.
Пьер чувствовал, что он был центром всего, и это положение и радовало и стесняло его. Он находился в состоянии человека, углубленного в какое нибудь занятие. Он ничего ясно не видел, не понимал и не слыхал. Только изредка, неожиданно, мелькали в его душе отрывочные мысли и впечатления из действительности.
«Так уж всё кончено! – думал он. – И как это всё сделалось? Так быстро! Теперь я знаю, что не для нее одной, не для себя одного, но и для всех это должно неизбежно свершиться. Они все так ждут этого , так уверены, что это будет, что я не могу, не могу обмануть их. Но как это будет? Не знаю; а будет, непременно будет!» думал Пьер, взглядывая на эти плечи, блестевшие подле самых глаз его.
То вдруг ему становилось стыдно чего то. Ему неловко было, что он один занимает внимание всех, что он счастливец в глазах других, что он с своим некрасивым лицом какой то Парис, обладающий Еленой. «Но, верно, это всегда так бывает и так надо, – утешал он себя. – И, впрочем, что же я сделал для этого? Когда это началось? Из Москвы я поехал вместе с князем Васильем. Тут еще ничего не было. Потом, отчего же мне было у него не остановиться? Потом я играл с ней в карты и поднял ее ридикюль, ездил с ней кататься. Когда же это началось, когда это всё сделалось? И вот он сидит подле нее женихом; слышит, видит, чувствует ее близость, ее дыхание, ее движения, ее красоту. То вдруг ему кажется, что это не она, а он сам так необыкновенно красив, что оттого то и смотрят так на него, и он, счастливый общим удивлением, выпрямляет грудь, поднимает голову и радуется своему счастью. Вдруг какой то голос, чей то знакомый голос, слышится и говорит ему что то другой раз. Но Пьер так занят, что не понимает того, что говорят ему. – Я спрашиваю у тебя, когда ты получил письмо от Болконского, – повторяет третий раз князь Василий. – Как ты рассеян, мой милый.
Князь Василий улыбается, и Пьер видит, что все, все улыбаются на него и на Элен. «Ну, что ж, коли вы все знаете», говорил сам себе Пьер. «Ну, что ж? это правда», и он сам улыбался своей кроткой, детской улыбкой, и Элен улыбается.
– Когда же ты получил? Из Ольмюца? – повторяет князь Василий, которому будто нужно это знать для решения спора.
«И можно ли говорить и думать о таких пустяках?» думает Пьер.
– Да, из Ольмюца, – отвечает он со вздохом.
От ужина Пьер повел свою даму за другими в гостиную. Гости стали разъезжаться и некоторые уезжали, не простившись с Элен. Как будто не желая отрывать ее от ее серьезного занятия, некоторые подходили на минуту и скорее отходили, запрещая ей провожать себя. Дипломат грустно молчал, выходя из гостиной. Ему представлялась вся тщета его дипломатической карьеры в сравнении с счастьем Пьера. Старый генерал сердито проворчал на свою жену, когда она спросила его о состоянии его ноги. «Эка, старая дура, – подумал он. – Вот Елена Васильевна так та и в 50 лет красавица будет».
– Кажется, что я могу вас поздравить, – прошептала Анна Павловна княгине и крепко поцеловала ее. – Ежели бы не мигрень, я бы осталась.
Княгиня ничего не отвечала; ее мучила зависть к счастью своей дочери.
Пьер во время проводов гостей долго оставался один с Элен в маленькой гостиной, где они сели. Он часто и прежде, в последние полтора месяца, оставался один с Элен, но никогда не говорил ей о любви. Теперь он чувствовал, что это было необходимо, но он никак не мог решиться на этот последний шаг. Ему было стыдно; ему казалось, что тут, подле Элен, он занимает чье то чужое место. Не для тебя это счастье, – говорил ему какой то внутренний голос. – Это счастье для тех, у кого нет того, что есть у тебя. Но надо было сказать что нибудь, и он заговорил. Он спросил у нее, довольна ли она нынешним вечером? Она, как и всегда, с простотой своей отвечала, что нынешние именины были для нее одними из самых приятных.
Кое кто из ближайших родных еще оставались. Они сидели в большой гостиной. Князь Василий ленивыми шагами подошел к Пьеру. Пьер встал и сказал, что уже поздно. Князь Василий строго вопросительно посмотрел на него, как будто то, что он сказал, было так странно, что нельзя было и расслышать. Но вслед за тем выражение строгости изменилось, и князь Василий дернул Пьера вниз за руку, посадил его и ласково улыбнулся.
– Ну, что, Леля? – обратился он тотчас же к дочери с тем небрежным тоном привычной нежности, который усвоивается родителями, с детства ласкающими своих детей, но который князем Василием был только угадан посредством подражания другим родителям.
И он опять обратился к Пьеру.
– Сергей Кузьмич, со всех сторон , – проговорил он, расстегивая верхнюю пуговицу жилета.
Пьер улыбнулся, но по его улыбке видно было, что он понимал, что не анекдот Сергея Кузьмича интересовал в это время князя Василия; и князь Василий понял, что Пьер понимал это. Князь Василий вдруг пробурлил что то и вышел. Пьеру показалось, что даже князь Василий был смущен. Вид смущенья этого старого светского человека тронул Пьера; он оглянулся на Элен – и она, казалось, была смущена и взглядом говорила: «что ж, вы сами виноваты».
«Надо неизбежно перешагнуть, но не могу, я не могу», думал Пьер, и заговорил опять о постороннем, о Сергее Кузьмиче, спрашивая, в чем состоял этот анекдот, так как он его не расслышал. Элен с улыбкой отвечала, что она тоже не знает.
Когда князь Василий вошел в гостиную, княгиня тихо говорила с пожилой дамой о Пьере.
– Конечно, c'est un parti tres brillant, mais le bonheur, ma chere… – Les Marieiages se font dans les cieux, [Конечно, это очень блестящая партия, но счастье, моя милая… – Браки совершаются на небесах,] – отвечала пожилая дама.
Князь Василий, как бы не слушая дам, прошел в дальний угол и сел на диван. Он закрыл глаза и как будто дремал. Голова его было упала, и он очнулся.
– Aline, – сказал он жене, – allez voir ce qu'ils font. [Алина, посмотри, что они делают.]
Княгиня подошла к двери, прошлась мимо нее с значительным, равнодушным видом и заглянула в гостиную. Пьер и Элен так же сидели и разговаривали.
– Всё то же, – отвечала она мужу.
Князь Василий нахмурился, сморщил рот на сторону, щеки его запрыгали с свойственным ему неприятным, грубым выражением; он, встряхнувшись, встал, закинул назад голову и решительными шагами, мимо дам, прошел в маленькую гостиную. Он скорыми шагами, радостно подошел к Пьеру. Лицо князя было так необыкновенно торжественно, что Пьер испуганно встал, увидав его.
– Слава Богу! – сказал он. – Жена мне всё сказала! – Он обнял одной рукой Пьера, другой – дочь. – Друг мой Леля! Я очень, очень рад. – Голос его задрожал. – Я любил твоего отца… и она будет тебе хорошая жена… Бог да благословит вас!…
Он обнял дочь, потом опять Пьера и поцеловал его дурно пахучим ртом. Слезы, действительно, омочили его щеки.
– Княгиня, иди же сюда, – прокричал он.
Княгиня вышла и заплакала тоже. Пожилая дама тоже утиралась платком. Пьера целовали, и он несколько раз целовал руку прекрасной Элен. Через несколько времени их опять оставили одних.
«Всё это так должно было быть и не могло быть иначе, – думал Пьер, – поэтому нечего спрашивать, хорошо ли это или дурно? Хорошо, потому что определенно, и нет прежнего мучительного сомнения». Пьер молча держал руку своей невесты и смотрел на ее поднимающуюся и опускающуюся прекрасную грудь.
– Элен! – сказал он вслух и остановился.
«Что то такое особенное говорят в этих случаях», думал он, но никак не мог вспомнить, что такое именно говорят в этих случаях. Он взглянул в ее лицо. Она придвинулась к нему ближе. Лицо ее зарумянилось.
– Ах, снимите эти… как эти… – она указывала на очки.
Пьер снял очки, и глаза его сверх той общей странности глаз людей, снявших очки, глаза его смотрели испуганно вопросительно. Он хотел нагнуться над ее рукой и поцеловать ее; но она быстрым и грубым движеньем головы пeрехватила его губы и свела их с своими. Лицо ее поразило Пьера своим изменившимся, неприятно растерянным выражением.
«Теперь уж поздно, всё кончено; да и я люблю ее», подумал Пьер.
– Je vous aime! [Я вас люблю!] – сказал он, вспомнив то, что нужно было говорить в этих случаях; но слова эти прозвучали так бедно, что ему стало стыдно за себя.
Через полтора месяца он был обвенчан и поселился, как говорили, счастливым обладателем красавицы жены и миллионов, в большом петербургском заново отделанном доме графов Безухих.


Старый князь Николай Андреич Болконский в декабре 1805 года получил письмо от князя Василия, извещавшего его о своем приезде вместе с сыном. («Я еду на ревизию, и, разумеется, мне 100 верст не крюк, чтобы посетить вас, многоуважаемый благодетель, – писал он, – и Анатоль мой провожает меня и едет в армию; и я надеюсь, что вы позволите ему лично выразить вам то глубокое уважение, которое он, подражая отцу, питает к вам».)
– Вот Мари и вывозить не нужно: женихи сами к нам едут, – неосторожно сказала маленькая княгиня, услыхав про это.
Князь Николай Андреич поморщился и ничего не сказал.
Через две недели после получения письма, вечером, приехали вперед люди князя Василья, а на другой день приехал и он сам с сыном.
Старик Болконский всегда был невысокого мнения о характере князя Василья, и тем более в последнее время, когда князь Василий в новые царствования при Павле и Александре далеко пошел в чинах и почестях. Теперь же, по намекам письма и маленькой княгини, он понял, в чем дело, и невысокое мнение о князе Василье перешло в душе князя Николая Андреича в чувство недоброжелательного презрения. Он постоянно фыркал, говоря про него. В тот день, как приехать князю Василью, князь Николай Андреич был особенно недоволен и не в духе. Оттого ли он был не в духе, что приезжал князь Василий, или оттого он был особенно недоволен приездом князя Василья, что был не в духе; но он был не в духе, и Тихон еще утром отсоветывал архитектору входить с докладом к князю.
– Слышите, как ходит, – сказал Тихон, обращая внимание архитектора на звуки шагов князя. – На всю пятку ступает – уж мы знаем…
Однако, как обыкновенно, в 9 м часу князь вышел гулять в своей бархатной шубке с собольим воротником и такой же шапке. Накануне выпал снег. Дорожка, по которой хаживал князь Николай Андреич к оранжерее, была расчищена, следы метлы виднелись на разметанном снегу, и лопата была воткнута в рыхлую насыпь снега, шедшую с обеих сторон дорожки. Князь прошел по оранжереям, по дворне и постройкам, нахмуренный и молчаливый.
– А проехать в санях можно? – спросил он провожавшего его до дома почтенного, похожего лицом и манерами на хозяина, управляющего.
– Глубок снег, ваше сиятельство. Я уже по прешпекту разметать велел.
Князь наклонил голову и подошел к крыльцу. «Слава тебе, Господи, – подумал управляющий, – пронеслась туча!»
– Проехать трудно было, ваше сиятельство, – прибавил управляющий. – Как слышно было, ваше сиятельство, что министр пожалует к вашему сиятельству?
Князь повернулся к управляющему и нахмуренными глазами уставился на него.
– Что? Министр? Какой министр? Кто велел? – заговорил он своим пронзительным, жестким голосом. – Для княжны, моей дочери, не расчистили, а для министра! У меня нет министров!
– Ваше сиятельство, я полагал…
– Ты полагал! – закричал князь, всё поспешнее и несвязнее выговаривая слова. – Ты полагал… Разбойники! прохвосты! Я тебя научу полагать, – и, подняв палку, он замахнулся ею на Алпатыча и ударил бы, ежели бы управляющий невольно не отклонился от удара. – Полагал! Прохвосты! – торопливо кричал он. Но, несмотря на то, что Алпатыч, сам испугавшийся своей дерзости – отклониться от удара, приблизился к князю, опустив перед ним покорно свою плешивую голову, или, может быть, именно от этого князь, продолжая кричать: «прохвосты! закидать дорогу!» не поднял другой раз палки и вбежал в комнаты.
Перед обедом княжна и m lle Bourienne, знавшие, что князь не в духе, стояли, ожидая его: m lle Bourienne с сияющим лицом, которое говорило: «Я ничего не знаю, я такая же, как и всегда», и княжна Марья – бледная, испуганная, с опущенными глазами. Тяжелее всего для княжны Марьи было то, что она знала, что в этих случаях надо поступать, как m lle Bourime, но не могла этого сделать. Ей казалось: «сделаю я так, как будто не замечаю, он подумает, что у меня нет к нему сочувствия; сделаю я так, что я сама скучна и не в духе, он скажет (как это и бывало), что я нос повесила», и т. п.
Князь взглянул на испуганное лицо дочери и фыркнул.
– Др… или дура!… – проговорил он.
«И той нет! уж и ей насплетничали», подумал он про маленькую княгиню, которой не было в столовой.
– А княгиня где? – спросил он. – Прячется?…
– Она не совсем здорова, – весело улыбаясь, сказала m llе Bourienne, – она не выйдет. Это так понятно в ее положении.
– Гм! гм! кх! кх! – проговорил князь и сел за стол.
Тарелка ему показалась не чиста; он указал на пятно и бросил ее. Тихон подхватил ее и передал буфетчику. Маленькая княгиня не была нездорова; но она до такой степени непреодолимо боялась князя, что, услыхав о том, как он не в духе, она решилась не выходить.
– Я боюсь за ребенка, – говорила она m lle Bourienne, – Бог знает, что может сделаться от испуга.
Вообще маленькая княгиня жила в Лысых Горах постоянно под чувством страха и антипатии к старому князю, которой она не сознавала, потому что страх так преобладал, что она не могла чувствовать ее. Со стороны князя была тоже антипатия, но она заглушалась презрением. Княгиня, обжившись в Лысых Горах, особенно полюбила m lle Bourienne, проводила с нею дни, просила ее ночевать с собой и с нею часто говорила о свекоре и судила его.
– Il nous arrive du monde, mon prince, [К нам едут гости, князь.] – сказала m lle Bourienne, своими розовенькими руками развертывая белую салфетку. – Son excellence le рrince Kouraguine avec son fils, a ce que j'ai entendu dire? [Его сиятельство князь Курагин с сыном, сколько я слышала?] – вопросительно сказала она.
– Гм… эта excellence мальчишка… я его определил в коллегию, – оскорбленно сказал князь. – А сын зачем, не могу понять. Княгиня Лизавета Карловна и княжна Марья, может, знают; я не знаю, к чему он везет этого сына сюда. Мне не нужно. – И он посмотрел на покрасневшую дочь.
– Нездорова, что ли? От страха министра, как нынче этот болван Алпатыч сказал.
– Нет, mon pere. [батюшка.]
Как ни неудачно попала m lle Bourienne на предмет разговора, она не остановилась и болтала об оранжереях, о красоте нового распустившегося цветка, и князь после супа смягчился.
После обеда он прошел к невестке. Маленькая княгиня сидела за маленьким столиком и болтала с Машей, горничной. Она побледнела, увидав свекора.
Маленькая княгиня очень переменилась. Она скорее была дурна, нежели хороша, теперь. Щеки опустились, губа поднялась кверху, глаза были обтянуты книзу.
– Да, тяжесть какая то, – отвечала она на вопрос князя, что она чувствует.
– Не нужно ли чего?
– Нет, merci, mon pere. [благодарю, батюшка.]
– Ну, хорошо, хорошо.
Он вышел и дошел до официантской. Алпатыч, нагнув голову, стоял в официантской.
– Закидана дорога?
– Закидана, ваше сиятельство; простите, ради Бога, по одной глупости.
Князь перебил его и засмеялся своим неестественным смехом.
– Ну, хорошо, хорошо.
Он протянул руку, которую поцеловал Алпатыч, и прошел в кабинет.
Вечером приехал князь Василий. Его встретили на прешпекте (так назывался проспект) кучера и официанты, с криком провезли его возки и сани к флигелю по нарочно засыпанной снегом дороге.
Князю Василью и Анатолю были отведены отдельные комнаты.
Анатоль сидел, сняв камзол и подпершись руками в бока, перед столом, на угол которого он, улыбаясь, пристально и рассеянно устремил свои прекрасные большие глаза. На всю жизнь свою он смотрел как на непрерывное увеселение, которое кто то такой почему то обязался устроить для него. Так же и теперь он смотрел на свою поездку к злому старику и к богатой уродливой наследнице. Всё это могло выйти, по его предположению, очень хорошо и забавно. А отчего же не жениться, коли она очень богата? Это никогда не мешает, думал Анатоль.
Он выбрился, надушился с тщательностью и щегольством, сделавшимися его привычкою, и с прирожденным ему добродушно победительным выражением, высоко неся красивую голову, вошел в комнату к отцу. Около князя Василья хлопотали его два камердинера, одевая его; он сам оживленно оглядывался вокруг себя и весело кивнул входившему сыну, как будто он говорил: «Так, таким мне тебя и надо!»
– Нет, без шуток, батюшка, она очень уродлива? А? – спросил он, как бы продолжая разговор, не раз веденный во время путешествия.
– Полно. Глупости! Главное дело – старайся быть почтителен и благоразумен с старым князем.
– Ежели он будет браниться, я уйду, – сказал Анатоль. – Я этих стариков терпеть не могу. А?
– Помни, что для тебя от этого зависит всё.
В это время в девичьей не только был известен приезд министра с сыном, но внешний вид их обоих был уже подробно описан. Княжна Марья сидела одна в своей комнате и тщетно пыталась преодолеть свое внутреннее волнение.
«Зачем они писали, зачем Лиза говорила мне про это? Ведь этого не может быть! – говорила она себе, взглядывая в зеркало. – Как я выйду в гостиную? Ежели бы он даже мне понравился, я бы не могла быть теперь с ним сама собою». Одна мысль о взгляде ее отца приводила ее в ужас.
Маленькая княгиня и m lle Bourienne получили уже все нужные сведения от горничной Маши о том, какой румяный, чернобровый красавец был министерский сын, и о том, как папенька их насилу ноги проволок на лестницу, а он, как орел, шагая по три ступеньки, пробежал зa ним. Получив эти сведения, маленькая княгиня с m lle Bourienne,еще из коридора слышные своими оживленно переговаривавшими голосами, вошли в комнату княжны.
– Ils sont arrives, Marieie, [Они приехали, Мари,] вы знаете? – сказала маленькая княгиня, переваливаясь своим животом и тяжело опускаясь на кресло.
Она уже не была в той блузе, в которой сидела поутру, а на ней было одно из лучших ее платьев; голова ее была тщательно убрана, и на лице ее было оживление, не скрывавшее, однако, опустившихся и помертвевших очертаний лица. В том наряде, в котором она бывала обыкновенно в обществах в Петербурге, еще заметнее было, как много она подурнела. На m lle Bourienne тоже появилось уже незаметно какое то усовершенствование наряда, которое придавало ее хорошенькому, свеженькому лицу еще более привлекательности.
– Eh bien, et vous restez comme vous etes, chere princesse? – заговорила она. – On va venir annoncer, que ces messieurs sont au salon; il faudra descendre, et vous ne faites pas un petit brin de toilette! [Ну, а вы остаетесь, в чем были, княжна? Сейчас придут сказать, что они вышли. Надо будет итти вниз, а вы хоть бы чуть чуть принарядились!]
Маленькая княгиня поднялась с кресла, позвонила горничную и поспешно и весело принялась придумывать наряд для княжны Марьи и приводить его в исполнение. Княжна Марья чувствовала себя оскорбленной в чувстве собственного достоинства тем, что приезд обещанного ей жениха волновал ее, и еще более она была оскорблена тем, что обе ее подруги и не предполагали, чтобы это могло быть иначе. Сказать им, как ей совестно было за себя и за них, это значило выдать свое волнение; кроме того отказаться от наряжения, которое предлагали ей, повело бы к продолжительным шуткам и настаиваниям. Она вспыхнула, прекрасные глаза ее потухли, лицо ее покрылось пятнами и с тем некрасивым выражением жертвы, чаще всего останавливающемся на ее лице, она отдалась во власть m lle Bourienne и Лизы. Обе женщины заботились совершенно искренно о том, чтобы сделать ее красивой. Она была так дурна, что ни одной из них не могла притти мысль о соперничестве с нею; поэтому они совершенно искренно, с тем наивным и твердым убеждением женщин, что наряд может сделать лицо красивым, принялись за ее одеванье.
– Нет, право, ma bonne amie, [мой добрый друг,] это платье нехорошо, – говорила Лиза, издалека боком взглядывая на княжну. – Вели подать, у тебя там есть масака. Право! Что ж, ведь это, может быть, судьба жизни решается. А это слишком светло, нехорошо, нет, нехорошо!
Нехорошо было не платье, но лицо и вся фигура княжны, но этого не чувствовали m lle Bourienne и маленькая княгиня; им все казалось, что ежели приложить голубую ленту к волосам, зачесанным кверху, и спустить голубой шарф с коричневого платья и т. п., то всё будет хорошо. Они забывали, что испуганное лицо и фигуру нельзя было изменить, и потому, как они ни видоизменяли раму и украшение этого лица, само лицо оставалось жалко и некрасиво. После двух или трех перемен, которым покорно подчинялась княжна Марья, в ту минуту, как она была зачесана кверху (прическа, совершенно изменявшая и портившая ее лицо), в голубом шарфе и масака нарядном платье, маленькая княгиня раза два обошла кругом нее, маленькой ручкой оправила тут складку платья, там подернула шарф и посмотрела, склонив голову, то с той, то с другой стороны.
– Нет, это нельзя, – сказала она решительно, всплеснув руками. – Non, Marie, decidement ca ne vous va pas. Je vous aime mieux dans votre petite robe grise de tous les jours. Non, de grace, faites cela pour moi. [Нет, Мари, решительно это не идет к вам. Я вас лучше люблю в вашем сереньком ежедневном платьице: пожалуйста, сделайте это для меня.] Катя, – сказала она горничной, – принеси княжне серенькое платье, и посмотрите, m lle Bourienne, как я это устрою, – сказала она с улыбкой предвкушения артистической радости.
Но когда Катя принесла требуемое платье, княжна Марья неподвижно всё сидела перед зеркалом, глядя на свое лицо, и в зеркале увидала, что в глазах ее стоят слезы, и что рот ее дрожит, приготовляясь к рыданиям.
– Voyons, chere princesse, – сказала m lle Bourienne, – encore un petit effort. [Ну, княжна, еще маленькое усилие.]
Маленькая княгиня, взяв платье из рук горничной, подходила к княжне Марье.
– Нет, теперь мы это сделаем просто, мило, – говорила она.
Голоса ее, m lle Bourienne и Кати, которая о чем то засмеялась, сливались в веселое лепетанье, похожее на пение птиц.
– Non, laissez moi, [Нет, оставьте меня,] – сказала княжна.
И голос ее звучал такой серьезностью и страданием, что лепетанье птиц тотчас же замолкло. Они посмотрели на большие, прекрасные глаза, полные слез и мысли, ясно и умоляюще смотревшие на них, и поняли, что настаивать бесполезно и даже жестоко.
– Au moins changez de coiffure, – сказала маленькая княгиня. – Je vous disais, – с упреком сказала она, обращаясь к m lle Bourienne, – Marieie a une de ces figures, auxquelles ce genre de coiffure ne va pas du tout. Mais du tout, du tout. Changez de grace. [По крайней мере, перемените прическу. У Мари одно из тех лиц, которым этот род прически совсем нейдет. Перемените, пожалуйста.]
– Laissez moi, laissez moi, tout ca m'est parfaitement egal, [Оставьте меня, мне всё равно,] – отвечал голос, едва удерживающий слезы.
M lle Bourienne и маленькая княгиня должны были признаться самим себе, что княжна. Марья в этом виде была очень дурна, хуже, чем всегда; но было уже поздно. Она смотрела на них с тем выражением, которое они знали, выражением мысли и грусти. Выражение это не внушало им страха к княжне Марье. (Этого чувства она никому не внушала.) Но они знали, что когда на ее лице появлялось это выражение, она была молчалива и непоколебима в своих решениях.
– Vous changerez, n'est ce pas? [Вы перемените, не правда ли?] – сказала Лиза, и когда княжна Марья ничего не ответила, Лиза вышла из комнаты.
Княжна Марья осталась одна. Она не исполнила желания Лизы и не только не переменила прически, но и не взглянула на себя в зеркало. Она, бессильно опустив глаза и руки, молча сидела и думала. Ей представлялся муж, мужчина, сильное, преобладающее и непонятно привлекательное существо, переносящее ее вдруг в свой, совершенно другой, счастливый мир. Ребенок свой, такой, какого она видела вчера у дочери кормилицы, – представлялся ей у своей собственной груди. Муж стоит и нежно смотрит на нее и ребенка. «Но нет, это невозможно: я слишком дурна», думала она.
– Пожалуйте к чаю. Князь сейчас выйдут, – сказал из за двери голос горничной.
Она очнулась и ужаснулась тому, о чем она думала. И прежде чем итти вниз, она встала, вошла в образную и, устремив на освещенный лампадой черный лик большого образа Спасителя, простояла перед ним с сложенными несколько минут руками. В душе княжны Марьи было мучительное сомненье. Возможна ли для нее радость любви, земной любви к мужчине? В помышлениях о браке княжне Марье мечталось и семейное счастие, и дети, но главною, сильнейшею и затаенною ее мечтою была любовь земная. Чувство было тем сильнее, чем более она старалась скрывать его от других и даже от самой себя. Боже мой, – говорила она, – как мне подавить в сердце своем эти мысли дьявола? Как мне отказаться так, навсегда от злых помыслов, чтобы спокойно исполнять Твою волю? И едва она сделала этот вопрос, как Бог уже отвечал ей в ее собственном сердце: «Не желай ничего для себя; не ищи, не волнуйся, не завидуй. Будущее людей и твоя судьба должна быть неизвестна тебе; но живи так, чтобы быть готовой ко всему. Если Богу угодно будет испытать тебя в обязанностях брака, будь готова исполнить Его волю». С этой успокоительной мыслью (но всё таки с надеждой на исполнение своей запрещенной, земной мечты) княжна Марья, вздохнув, перекрестилась и сошла вниз, не думая ни о своем платье, ни о прическе, ни о том, как она войдет и что скажет. Что могло всё это значить в сравнении с предопределением Бога, без воли Которого не падет ни один волос с головы человеческой.