Пирам и Фисба

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Пирам и Фисба (греч. Πύραμος; Θίσβη) — легендарная вавилонская пара[1][2], история которой имеет нечто схожее с историей шекспировских несчастных влюблённых.

Овидий рассказывает о том, как они, несмотря на запрет их родителей, решили тайно встретиться однажды ночью за стенами города[3]. Свидание было назначено у высокой шелковицы, стоящей на берегу ручья. Фисба пришла первой, но пока она дожидалась возлюбленного, «появляется с мордой в пене кровавой, быков терзавшая только что, львица». Фисба спасается бегством, но в это время с её плеч спадает платок, который львица, найдя, разорвала кровавой пастью. Когда Пирам пришёл и увидел окровавленное покрывало, он представил себе самое худшее. Коря себя за предполагаемую гибель возлюбленной, он вонзил в себя меч[4]. Его брызнувшая кровь навсегда обагрила ягоды шелковицы. Фисба, вернувшись, нашла своего возлюбленного умирающим; она схватила меч и, направив его себе прямо в сердце, бросилась на него[3][5][6]. В поэме Нонна они превращены в реки, постоянно стремящиеся друг к другу[7]. Река Пирам в Турции ныне называется Джейхан.





В литературе и искусстве

Эта история мало изображалась в античности, она становится популярной в живописи пост-Ренессанса. Чаще всего живописцы выбирали для изображения наиболее драматичные моменты: когда Фисба убегает, завидев льва или находит распростёртое на земле тело Пирама, в груди которого виднеется меч, либо когда она бросается на меч, заканчивая жизнь самоубийством. Нередко на некотором расстоянии изображался и лев, порой нападающий на быка, которого пытаются отбить пастухи.

Комически эта история обыгрывается в пьесе Шекспира «Сон в летнюю ночь». Имя Фисбы также упоминается в трагедии «Ромео и Джульетта».

Трагедию «Пирам и Фисба» написал Теофиль де Вио.

В 1718 году оперу на сюжет Овидия (La Tisbe) написал Джузеппе Антонио Брешианелло[en].

В 1726 году опера «Пирам и Тисба» Франсуа Ребеля и Франсуа Франкёра была представлена в Париже.

В 1768 году Иоганн Адольф Хассе написал одноимённую оперу (Piramo e Tisbe) в жанре интермеццо.

В 1823 году кантату «Пирам и Фисба» сочинил французский композитор Теодор Лабарр.

В честь Фисбы назван астероид (88) Фисба, открытый в 1866 году.

Напишите отзыв о статье "Пирам и Фисба"

Примечания

  1. Мифы народов мира. В 2 т. / Под ред. Сергея Токарева. — М.: Советская энциклопедия, 1991. — Т. 2. — С. 313. — 160 000 экз. — ISBN 5-85270-069-x.
  2. Любкер Ф. [books.google.ru/books?id=6XRTu8VnokcC&source=gbs_navlinks_s Реальный словарь классических древностей]. — В 3 томах. — М.: Олма-Пресс, 2001. — Т. 3. — С. 397. — ISBN 5-224-01511-1.
  3. 1 2 Овидий. Песнь IV // Метаморфозы. — М.: Азбука, 2014. — 396 с. — (Азбука-классика). — 3000 экз. — ISBN 978-5-389-07483-5.
  4. Гигин, 1997, с. 242.
  5. Гигин, 1997, с. 243.
  6. Нонн, 1997, с. 347.
  7. Нонн, 1997, с. 344.

Литература

Ссылки

  • Татьяна Кузнецова, Ольга Николаева. [www.romeo-juliet-club.ru/lovemuseum/pyramus.html Пирам и Фисба]. www.romeo-juliet-club.ru. — сюжет мифа и история его героев в литературе, музыке, изобразительном искусстве. Проверено 22 февраля 2015.

Отрывок, характеризующий Пирам и Фисба

– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.