Атлантические Пиренеи
| ||
| Страна | ||
|---|---|---|
| Статус |
Департамент | |
| Входит в | ||
| Включает |
3 округов, 52 кантонов и 547 коммун | |
| Административный центр | ||
| Крупнейшие города | ||
| Председатель генерального совета |
Жан-Жак Лассер | |
| Население (2010) |
674 908 (36-е место) | |
| Плотность |
88,28 чел./км² (51-е место) | |
| Площадь |
7645 км² | |
|
| ||
| Часовой пояс | ||
| Код ISO 3166-2 |
FR-64 | |
Атланти́ческие Пирене́и (фр. Pyrénées-Atlantiques, бывшие Basses-Pyrénées — Нижние Пиренеи[1], баск. Pirinio Atlantikoak, окс. Pirenèus Atlantics) — департамент на юго-западе Франции, один из департаментов региона Аквитания. Порядковый номер — 64. Административный центр — По, крупнейшие города — Байонна, Биарриц, Англет. Население — 674 908 человек (36-е место среди департаментов, данные 2010 года).
Содержание
География
Площадь территории 7645 км². Департамент, расположенный в пределах горной системы Пиренеев, имеет на западе выход к Атлантическому океану. Через департамент протекают реки Адур, Бидассоа, Нивель, Уабиа и др.
Департамент включает 3 округа, 52 кантона и 547 коммун. На границе с Испанией стоит самый южный город Франции — Андай.
История
Нижние Пиренеи — один из первых 83 департаментов, созданных в марте 1790 года, в ходе якобинской Административной реформы, уничтожившей исторические провинции. Департамент находится на территории бывших провинций Гиень, Гасконь и Беарн, включает Лапурди и другие исторические районы Северной Страны Басков. В октябре 1969 года Нижние Пиренеи были переименованы в Пиренеи Атлантические.
См. также
Напишите отзыв о статье "Атлантические Пиренеи"
Примечания
- ↑ Нижних Пиреней департамент // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
Ссылки
- [www.pyrenees-atlantiques.pref.gouv.fr/ Prefecture website] (in French)
- [www.cg64.fr/ Conseil Général website] (In French)
|
Это заготовка статьи по географии Франции. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Атлантические Пиренеи
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
