Пирмухамедов, Рахим

Рахим Пирмухамедов
Имя при рождении:	Рахим Пирмухамедов
Дата рождения:	20 декабря 1896 (1 января 1897)(1897-01-01)
Место рождения:	Ташкент, Сырдарьинская область, Российская империя
Дата смерти:	16 февраля 1972(1972-02-16) (75 лет)
Место смерти:	Ташкент, Узбекская ССР, СССР
Гражданство:	Российская империя Российская империя СССР СССР
Профессия:	актёр
Карьера:	1918—1972
Награды:

Рахим Пирмухамедов (узб. Rahim Pirmuhamedov; 1897—1972) — советский узбекский актёр театра и кино. Народный артист СССР (1967).

Биография

Родился 20 декабря 1896 года (1 января 1897) (по другим источникам — 1 января 1900) в Ташкенте (ныне в Узбекистане).

С 1919 года — актёр узбекской театральной труппы имени К. Маркса, затем в театрах Самарканда, Намангана. В 1923—1927 годах создал ряд театральных коллективов в Ташкенте.

В 1930 году окончил Узбекскую драматическую студию в Москве, после чего работал в Государственном узбекском театре драмы им. Хамзы (с 2001 года — Узбекский национальный академический драматический театр) (Самарканд, с 1931 — в Ташкенте).

Один из организаторов Омского театра музыкальной комедии (ныне Омский государственный музыкальный театр), некоторое время был его художественным руководителем. Позже руководил Самаркандским и Наманганским областными музыкально-драматическими театрами.

С 1927 года деятельность актёра связана главным образом с узбекским кино, где сыграл большое количество характерных ролей на киностудии «Узбекфильм». Известен как мастер эпизодических ролей.

Член Союза кинематографистов Узбекской ССР. Член КПСС с 1945 года.

Рахим Пирмухамедов умер 16 февраля 1972 года в Ташкенте. Похоронен на Чигатайском кладбище

Награды и звания

• Заслуженный артист Узбекской ССР (1939)
• Народный артист Узбекской ССР (1948)
• Народный артист СССР (1967)
• Два ордена «Знак Почёта» (в т.ч. 18.03.1959)
• Орден «За выдающиеся заслуги» (Узбекистан) (2003 — посмертно)
• Медали.

Роли в кино

• 1927 — Из-под сводов мечети — батрак
• 1927 — Чадра — старик
• 1927 — Шакалы Равата — курбаши Акрам-хан
• 1928 — Крытый фургон — Джурабай
• 1928 — Мятеж — Коканбай
• 1928 — Прокажённая (короткометражный) — бай Саид-Мурад
• 1930 — Последний бек — басмач
• 1932 — Макирли Чангаль — подкулачник
• 1937 — Клятва — милиционер Рахим
• 1939 — Друзья встречаются вновь — проводник
• 1939 — Сад — духанщик
• 1940 — Асаль — садовник Хасан
• 1940 — Обыкновенное дело (короткометражный) — колхозник, герой труда
• 1941 — На зов вождя (короткометражный) — Кадыр-Ота
• 1943 — Насреддин в Бухаре — стражник эмира
• 1945 — Тахир и Зухра — сторож караван-сарая
• 1946 — Похождения Насреддина — Безбородый
• 1947 — Алишер Навои — повар Абуль-Малик
• 1947 — Дорога без сна — Табиб
• 1948 — Дочь Ферганы — Палван
• 1955 — Крушение эмирата
• 1956 — Авиценна — Абулхаир
• 1958 — Пламенные годы
• 1958 — По путёвке Ленина — курбаши
• 1958 — Сыновья идут дальше — Икрам
• 1959 — Когда цветут розы — повар Ибрагим - "Мамаша"
• 1959 — Фуркат — убийца Ализамон
• 1960 — Об этом говорит вся махалля — Арслан
• 1960 — Хамза — Гияс-Ходжа
• 1962 — Ты не сирота — билетёр-взяточник
• 1963 — Пятеро из Ферганы — Алимджан
• 1964 — Буря над Азией — байский прихвостень
• 1964 — Где ты, моя Зульфия? — вахтёр
• 1964 — Звезда Улугбека — повар
• 1964 — Любит - не любит? — дядя Гафар
• 1965 — Листок из блокнота — эпизод
• 1965 — Родившийся в грозу — Акмаль Кизикчи
• 1966 — 12 могил Ходжи Насреддина — сторож
• 1966 — Белые, белые аисты — завсегдатай чайханы
• 1966 — Поэма двух сердец — кривой эмир
• 1969 — Её имя — Весна — строитель
• 1969 — Минувшие дни — курбаши
• 1970 — Чрезвычайный комиссар — эпизод
• 1971 — Порыв — Бурибай
• 1971 — Схватка 

Память

• В 1969 году на «Узбекфильме» был снят документальный фильм «Актёр», посвящённый Рахиму Пирмухамедову.

Отрывок, характеризующий Пирмухамедов, Рахим

– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.