Пироколлодийный порох
Поделись знанием:
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.
К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Пироколлодийный порох (бездымный порох) — вид нитроцеллюлозного пороха, в состав которого входит хорошо растворимая нитроклетчатка и собственно растворитель, дополнительными компонентами являются различные присадки, предназначенные для стабилизации газообразования. Название «пироколлодийный» дал этому пороху его создатель Д. И. Менделеев по полученному 23 января 1891 года и названному им же виду нитроклетчатки — «пироколлодий».
Содержание
Общие сведения о составе
Д. И. Менделееву полученных 2-х граммов пироксилинового пороха во Франции у Арну и Э. Сарро в Центральной пороховой лаборатории, оказалось достаточно для того, чтобы установить его состав и свойства: 1). используется смесь высоко- и низконитрованного пироксилина; 2). 1 г смеси выделяет около 200 см³ окиси азота; 3). с целью желатинизации применяется смесь эфира и спирта 2 : 1. Этот порох не мог быть использован в орудиях большого калибра.
По рабочим тетрадям 1890 года, озаглавленным «Порох», можно понять, что учёный стремился получить химически однородный продукт, в отличие от зарубежных: французского — смеси двух нитроклетчаток разной степени нитрации, и английского — смеси нитроклетчатки и нитроглицерина. В первых же опытах он установил, что при определённых условиях возможно получение стойкого однородного продукта, хорошо растворяющегося в смеси спирта и эфира.
Особое внимание Д. И. Менделеев уделил составу нитрующей смеси: раствору серной и азотной кислоты. Он изменял состав и концентрации кислот, — время и температуру нитрации, испытывал различные материалы (бумагу, хлопок). К декабрю 1890 года он получил полностью растворимую нитроклетчатку. 23 января 1891 — наилучший конечный продукт — пироколлодий.
В конце жизни, в 1906 году, Д. И. Менделеев так весьма лаконично описывает состав пироколлодия:
Секрет мой. Суть дела при получении пироколлодия: количество разбавляющей воды должно быть равно количеству воды гидратной. Например:
- H2SO4 + 2HNO3 + 2H2O, 2H2SO4 + 2HNO3 + 3H2O, H2SO4 + 2HNO3 + (n+m) H2O
дадут одинаковый пироколлодий, если взять в большом избытке относительно клетчатки.
— НАМ СПбГУ. Личная библиотека Д. И. Менделеева, т. 1032/12[1]
История
История создания первого бездымного пороха в России связана с именем Дмитрия Ивановича Менделеева. Несмотря на существующие версии, в той или иной форме излагающие обстоятельства получения пироколлодийного пороха, документальные сведения говорят о следующем:
1890
- 20 мая — управляющий Морским министерством вице-адмирал Н. М. Чихачёв предложил «послужить научной постановке русского порохового дела», на что Д. И. Менделеев ответил письмом, в котором, выражая согласие, указал на потребность заграничной командировки с И. М. Чельцовым и Л. Г. Федотовым и организации лаборатории по изучению взрывчатых веществ; 5 июня посетил Н. М. Чихачёва для консультаций по поводу предстоящей командировки.
- 7 июня вечером с указанными специалистами в области взрывчатых веществ отбыл из Кронштадта пароходом в Лондон.
- 14 июня — прибыли в Лондон;
- 15—25 июля — встречался с Ф. Абелем (председатель Комитета по взрывчатым веществам, открывший кордит), Дж. Дьюаром (член этого комитета, соавтор кордита), У. Рамзаем, У. Андерсоном, А. Тилло и Л. Мондом; в лаборатории У. Рамзая имел встречу с Р. Юнгом, Дж. Стоксом и Э. Франкландом.
- 21 июня — посетил завод скорострельного оружия и пороха Норденфельда-Максима, где сам производил испытание пороха.
- 22 июня — посетил с И. М. Чельцовым Вульвичский арсенал, где наблюдал сгорание различных взрывчатых веществ (после посещения полигона Д. И. Менделеев отмечает в записной книжке: «Бездымный порох: пироксилин+нитроглицерин+касторовое масло; тянут, режут чешуйки и проволочные столбики. Дали образцы…»); от Л. Монда получил кредит.
- 27 июня — посетил русского посла в Лондоне; отправил сообщение Н. М. Чихачёву о производстве взрывчатых веществ; в 11 вечера прибыл в Париж.
- 30 июня — посетил учёных А. Готье и Э. Сарро (директор Центральной пороховой лаборатории Франции).
- 3—14 июля — встречался с Л. Пастером, П. Лекоком де Буабодраном, А. Муассаном, А. Ле Шателье.
- 5 июля — вместе с И. М. Чельцовым встретился с М. Бертло.
- 6 июля — посетил Лувр; обратился к Военному министру Франции Ш. Л. Фрейсинье за разрешением посетить заводы взрывчатых веществ.
- 9 июля — Э. Сарро известил Д. И. Менделеева о согласии на посещение своей лаборатории.
- 10 июля — присутствие на испытании пороха в лаборатории Э. Сарро.
- 11 июля — посетил Военного министра Ш. Л. Фрейсинье.
- 12 июля — получил образец пороха «для личного пользования» у Арну и Э. Сарро (2 г).
- 14 июля — посетил русского посла А. П. Моренгейма.
- 15 июля — выехал из Парижа.
- 17 июля — прибыл в Санкт-Петербург.
- 19 июля — написал отчёт для Морского министерства о командировке по вопросам пороходелия.
- 16 октября — докладная записка Д. И. Менделеева, И. М. Чельцова и Л. Г. Федотова Н. М. Чихачёву «О бездымном порохе» с анализом состояния порохового дела за границей и программой «применения полученных сведений в России».
- 27 октября — Д. И. Менделеев назначен консультантом при Морском министерстве по вопросам пороходелия.
- Октябрь — исследовал нитрование целлюлозы в университетской лаборатории; в тетрадь «Порох» внёс данные о производстве пироксилина и пороха в России, описаны опыты в университетской лаборатории.
- 3 ноября — на Охтинском заводе присутствовал при испытании бездымного пороха на различных типах оружия.
- 6 ноября — на Охтинский завод направил запрос, относительно технологии бездымного пороха.
- 27 ноября — пишет Военному министру П. С. Ванновскому, предлагая включить в работу организаций, связанных с пороходелием, химиков — специалистов по взрывчатым веществам — Л. Н. Шишкова, Н. П. Фёдорова и Г. А. Забудского.
- Ноябрь — в рабочие тетради («Охтинский завод», «Сырьё», «Порох») внёс сведения об испытаниях пороха, о различных видах его, и расчёты нитрационных смесей.
- Декабрь — в университетской лаборатории получена растворимая нитроклетчатка; секретная записка Д. И. Менделеева П. С. Ванновскому «Об экономических условиях приготовления принятого для перевооружения армии бездымным порохом».
1891
- 1—14 января — запись в рабочей тетради о распределении воды в смесях растворов серной и азотной кислот при подборе нитрующих смесей; проводил опыты, в поисках оптимального состава нитрующей смеси для получения гомогенного вещества.
- 16 января — начал запись расчётов зависимости плотности растворов серной кислоты от концентрации и температуры по новым литературным сведениям.
- 23 января — получил нитроклетчатку, которая «растворяется, как сахар», и назвал её пироколлодием.
- 23—29 января — занимался исследованием процессов нитрования ваты, пряжи, клетчатки, хлопка, бумаги и других материалов.
- 15 февраля — ввиду начала применения бездымного пороха написал две докладные записки председателю Артиллерийского комитета Военного министерства Л. П. Софиано: «Сообщения, касающиеся Главной артиллерийской лаборатории взрывчатых веществ» и «Соображения по „внутренней баллистике ружья“».
- 25 февраля — на заседании Артиллерийского комитета сделал сообщение о кордите — бездымном порохе, изобретённом Ф. Абелем и Дж. Дьюаром; написал докладную записку министру финансов И. А. Вышнеградскому «О таможенной пошлине на серу и серный колчедан».
- 8—9 марта читал лекции о бездымном порохе в Морском собрании Кронштадта.
- 14 июня — Государственным советом учреждены положения о штате Научно-технической лаборатории Морского министерства для исследования пороха и взрывчатых веществ.
- 24 июня — написал письмо в Главное артиллерийское управление в ответ на сообщение генерала Н. П. Федотова об устройстве завода по производству нитроглицерина.
- 8 августа — Торжественное открытие и освящение Научно-технической лаборатории Морского министерства для исследований пороха и взрывчатых веществ с участием управляющего Морским министерством Н. М. Чихачёва, управляющего Морским техническим комитетом К. П. Пилкина, начальника порта В. П. Верховского и членов технического комитета и чинов Артиллерийского комитета.
- 14 августа — Д. И. Менделеев и И. М. Чельцов представили в Морской комитет доклад о бездымном порохе.
- 14 декабря — в докладной записке Д. И. Менделеева и С. П. Вуколова на имя Н. М. Чихачёва сообщалось об окончании первого этапа изучения существующих бездымных порохов.
- 6—21 декабря — лаборант Ф. Ю. Ворожейкин дал отчёт по исследованиям изменения концентрации смеси серной и азотной кислот с открытой поверхностью испарения.
1892
- 5 февраля — доклад Д. И. Менделеева главному инспектору Морской артиллерии об устройстве заводской мастерской для приготовления бездымного пороха.
- 12—13 мая — Д. И. Менделеев записал различные составы пироколлодия.
- 9 и 12 июня — сообщил в Морское министерство о результатах испытаний пироколлодия.
- 28 сентября — Д. И. Менделеев дал ответ инспектору Морской артиллерии о стоимости бездымного пороха.
- 15 октября — докладная записка Н. М. Чихачёву о «пушечном порохе» и описание «пироколлодия».
1893
- Апрель — испытания пороха из пироколлодия
- 1 мая — составил план работ по промышленному производству бездымного пороха на химических предприятиях и произвёл расчёт стоимости производства.
- 5 мая — составил докладную записку Н. М. Чихачёву о способах снабжения русского флота пироколлодийным бездымным порохом.
- 3 июня — Д. И. Менделеев обратился с письмом в Морское министерство о поездке на завод П. К. Ушкова (близ Елабуги) и с просьбой о направлении туда сотрудников Научно-технической лаборатории Морского министерства.
- 5 июня — адмирал С. О Макаров телеграфирует Д. И. Менделееву об успешном испытании пироколлодийного пороха.
- 10 июня — письмо Д. И. Менделеева в Морское министерство на предмет подготовки поездки на химический завод П. К. Ушкова.
- 12 июня — сообщил в Морское министерство о подписании П. К. Ушковым заказа на изготовление на его заводе пробной партии пироколлодийного пороха.
- 15 июня — письмо в Морское министерство о перенесении сроков исполнения заказа компанией П. К. Ушкова; ответ С. О. Макарову на телеграмму от 5 июня.
- 22 июня — выехал в командировку в Елабугу.
- 30 июня — письмо сыну Владимиру с впечатлениями о строительстве цеха по производству пороха.
- Июнь — записка морскому министру «О бездымном пироколлодийном порохе».
- 10 июля — письмо Д. И. Менделеева в морское министерство о способах удешевления пироколлодия.
- 12 июля — письмо в Артиллерийское управление об изготовлении партии бездымного пороха на заводе П. К. Ушкова.
- 20 июля — письмо в Морское министерство о производстве пироколлодия и его использовании в сухопутных войсках.
- 29 июля — письмо химику П. П. Рубцову с советами относительно практики производства пироколлодия; письмо С. О. Макарову о необходимости организации пороховой мастерской.
- Начало августа — отъезд на завод П. К. Ушкова.
- 13—16 августа — записи в рабочей тетради о технологических испытаниях на заводе П. К. Ушкова.
- 20 августа — записка П. К. Ушкову о возможности производства 15 пудов пироколлодия в день.
- 21 августа — Д. И. Менделеев передал П. П. Рубцову заведование производством пироколлодия.
- 24 августа — письмо Д. И. Менделеева в Морское министерство с просьбой продления командировки П. П. Рубцова и Ф. Ю. Ворожейкина на завод П. К. Ушкова; отъезд Д. И. Менделеева с завода.
- 10 сентября — письмо председателю Технического комитета Морского министерства С. О. Макарову с просьбой пересылки Военному министру дополнений Д. И. Менделеева к своей докладной записке с изложением научных основ производства пироколлодийного пороха.
- 21 сентября — письмо П. П. Рубцову с указанием окончания опытов по пироколлодию.
- Сентябрь — письмо С. О. Макарову о передаче технологии пироколлодия сухопутным войскам.
- 3 октября — С. О. Макаров сообщил Д. И. Менделееву о просьбе Русского общества для выделки и продажи порохов ознакомиться с его пироколлодийным порохом.
- 6 октября — с И. М. Чельцовым обсуждал вопрос о передаче секрета пироколлодия Русскому обществу для выделки и продажи порохов; Д. И. Менделеев предложил «повременить» в целях секретности.
- 18 октября — письмо Д. И. Менделеева начальнику Охтинского порохового завода А. И. Струдзинскому о приоритете в разработке процесса обезвоживания пироксилина спиртом.
- 2 ноября — сообщение о доставке в Санкт-Петербург партии пироколлодия с химического завода П. К. Ушкова.
- 8 декабря — последние записи в рабочей тетради «Порох».
1894
- 20 января — Д. И. Менделееву направлен «Журнал» Комиссии Охтинского завода для рассмотрения его докладной записки «О бездымном пироколлодийном порохе» (июнь 1893 года) — журнал отражает критические замечания относительно качеств и технических достоинств пироколлодийного пороха.
- Январь — Д. И. Менделеев написал статью «О бездымном порохе Морского ведомства» [2]
- 4 февраля — направил Н. М. Чихачёву замечания по «Журналу» Охтинской комиссии (29 января).
- 5 февраля — Д. И. Менделеев изложил Н. М. Чихачёву свои соображения о результатах работы Охтинской комиссии, недооценившей качества пироколлодийного пороха и преуменьшившей роль учёного в его создании.
- 19 февраля — письмо С. О. Макарову о результатах работы Охтинской комиссии, и о целесообразности применения пироколлодийного пороха для укрепления обороноспособности России.
- 15 марта — письмо С. О. Макарова в Морское министерство о заслугах Д. И. Менделеева в деле создания пироколлодийного пороха по поводу заключения Охтинской комиссии.
- 18 марта — письмо Военному министру П. А. Ванновскому с просьбой о встрече для оценки результатов испытания пороха на ружьях нового образца и об отчёте по результатам изучения различных видов пороха.
- 21 июня — в Англии; посетил с Ф. И. Блюмбахом завод «Норденфельд—Максим».
1895
- 26 марта — письмо Н. М. Чихачёву о согласии П. С. Вановского напечатать «в особом издании» «Известия Морской научно-технической лаборатории» ряд статей Д. И. Менделеева о пироколлодийном порохе.
- Июнь — написал предисловие к статье «О пироколлодийном порохе» для «Морского сборника»[3]
Высокую оценку пироколлодийному пороху дал адмирал С. О. Макаров, главный инспектор артиллерии морского флота — испытания 1893 года показали пригодность нового бездымного зелья для использования в орудиях всех калибров.
В силу своей удалённости от организаций аналогичного назначения, в частности от Охтинского порохового завода, Бондюжинское предприятие оказалось нерентабельным, кроме того, оно не было засекреченным — в том же году Д. И. Менделеев предлагает преобразовать Морской пироксилиновый завод в Санкт-Петербурге под новую технологию, что требовало приобретения французского оборудования. Столкновение ведомственных интересов явилось основным препятствием — в ответ на предвзятый вердикт охтинской комиссии об идентичности пироксилина и пироколлодия, С. О. Макаров обращается в Морское министерство с обоснованием приоритета Д. И. Менделеева, который в сложившейся ситуации вынужден в 1895 году отказаться от должности их консультанта.
Учёному удалось добиться разрешения публикации — в 1895—1896 годах «Морской сборник» печатает две его больших статьи по общим заголовком «О пироколлодийном бездымном порохе», где особо рассматривается химизм технологии и приводится реакция получения пироколлодия:
- 5C6H10O5 + 12HNO3 → C30H38(NO2)12O25 + 12H2O ,
характеризуется объём газов, выделяемых при его горении, последовательно и подробно рассматривается сырьё. Д. И. Менделеев скрупулёзно сравнивая по 12 параметрам пироколлодийный — с другими порохами, демонстрирует его неоспоримые достоинства, прежде всего — стабильность состава, гомогенность, отсутствие «следов детонации».[1][4]
Судьба пироколлодийного пороха Д. И. Менделеева
Позднее, благодаря усилиям французского инженера Мессена, который был не кем иным, как экспертом Охтинского порохового завода, заинтересованным в использовании своей технологии пироксилина, была признана идентичность последнего результатам разработок Д. И. Менделеева[5][6]. На тот час придавали мало значения отечественным изысканиям, и, вместо развития их, предпочитали покупать иностранные привилегии и патенты — право на «авторство» и производство пороха Д. И. Менделеева присвоил себе в ту пору находившийся в Санкт-Петербурге младший лейтенант ВМФ САСШ Д. Бернаду (англ. John Baptiste Bernadou), «по совместительству» являвшийся сотрудником ONI (англ. Office of Naval Intelligence — Управление военно-морской разведки)[7], раздобывший рецептуру, и, никогда ранее не занимаясь этим, вдруг с 1898 года «увлёкшийся разработкой» бездымного пороха, а в 1900 году получивший патент на «Коллоидную взрывчатку и её производство» (англ. US Patent 2253: For improvements in smokeless explosives or colloids and process for making the same[8]), в своих публикациях он воспроизводит выводы Д. И. Менделеева. И Россия, «по извечной своей традиции», в Первую мировую войну в огромном количестве покупала его, этот порох, в Америке, а изобретателями до сих пор указываются моряки — лейтенант Д. Бернаду и капитан Дж. Конверс (англ. George Albert Converse).[4][5][9][10]
Напишите отзыв о статье "Пироколлодийный порох"
Литература
- Летопись жизни и деятельности Д. И. Менделеева. Л.: Наука. 1984
Примечания
- ↑ 1 2 Летопись жизни и деятельности Д. И. Менделеева. Л.: Наука. 1984. С. 313
- ↑ Опубликовано только в 1952 году. — Менделеев Д. И. Сочинения. Л.—М.: 1952. Т. 25. С. 483—490
- ↑ Менделеев Д. И. Сочинения. Л.—М.: 1949. Т. 9. С. 208—308
- ↑ 1 2 Д. И. Менделеев. Собрание сочинений. Том IX. Пороха. Л.—М.: Издательство АН СССР, 1954
- ↑ 1 2 Тишунин И. В. [airbase.ru/books/authors/t/tishunin-i-v/powstory Краткая история развития порохов — Аэрокосмическая библиотека]
- ↑ [warinform.ru/News-view-139.html Краткая история развития порохов]
- ↑ [www.history.navy.mil/danfs/b5/bernadou-i.htm Dictionary of American Naval Fighting Ships — Словарь американских военно-морских боевых судов]
- ↑ [www.amazon.com/APPLICATION-IMPROVEMENTS-SMOKELESS-EXPLOSIVES-PHILADELPHIA/dp/B002AH90DE Amazon.com: ORIGINAL PATENT APPLICATION NUMBER 2253 FOR IMPROVEMENTS IN SMOKELESS EXPLOSIVES OR COLLOIDS AND PROCESS FOR MAKING THE SAME. (PHILADELPHIA).: John Baptiste. Berna …]
- ↑ Marshall, Arthur. Explosives, Their Manufacture, Properties, Tests, and History. J & A Churchill, London, 1915
- ↑ T. L. Davis. Chemistry of Powder and Explosives, Coll. Vol., Angriff Press, Hollywood, CA, 1943 (reprinted 1991)
Отрывок, характеризующий Пироколлодийный порох
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.
К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
